Страница 9 из 10
— Я не нацист, а патриот своей страны.
Черчилль усмехнулся и ответил:
— Я тоже.
Он даже передал через Клейста ободряющее послание, которое читали Остер, Бек, Гальдер и многие другие. Копия этого послания, обнаруженная гестапо среди бумаг Клейста, стала одной из причин его казни в 1945 году. Но Черчилль и союзники остались глухими к неопределенным просьбам представителей немецкого Сопротивления о прямой поддержке, потому что открытая агрессия Гитлера уже была развязана. Только уничтожение тирана, выполненное без всякой помощи извне, по мнению нового британского премьера, могло стать доказательством надежности немецких заговорщиков.
Как мы видели, уже в 1940 году Герделер отчаялся подтолкнуть генералов к выработке плана государственного переворота, который впоследствии был бы исполнен. Как говорил Хассель, казалось, что генералы желали, чтобы гитлеровское правительство само приказало им сбросить себя.
Быстрые завоевания 1940–1941 годов все беседы с генералами сделали тщетными, теперь они не знали, чего ждать: то ли наград и званий от Гитлера, то ли увольнения, как некомпетентных военачальников, не сумевших выполнить чисто интуитивных, весьма коварных стратегических замыслов своего хозяина. Хассель, более тонко чувствовавший обстановку, чем Герделер, начал понимать, что его товарищ целиком находится во власти устаревших концепций и поспешных пророчеств о крахе режима. В ноябре 1941 года он заявил, что имел весьма благоприятные контакты с Черчиллем. Хассель был уверен, что это всего лишь фантазии. Он понимал, что Герделер — это сильная воля, но при этом никакой тактики. На долгие месяцы затянулась дискуссия о том, кто станет лидером в теневом кабинете Герделера. А Гитлер продолжал благоденствовать, и споры по поводу целесообразности восстановления монархии в Германии не причиняли ему никаких неудобств.
Следующие три года (1941–1943), ставшие для немецкого Сопротивления годами несбывшихся надежд и неисполненных планов, Герделер занимался написанием бесконечных докладных и пояснительных записок, в которых намечал основные положения конституции и состав нового кабинета, который должен был прийти к власти после устранения Гиглера. Он искал подходы и к другим лидерам недовольных слоев, в первую очередь к тем, кто прежде организовывал трудовые союзы, таким как социалисты Вильгельм Лойшнер, Юлиус Лебер, Теодор Хаубах, Карло Мирендорф и Адольф Рейхвейн. Они тоже хотели бы видеть успех государственного переворота, однако, как и в случае с другими подразделениями движения Сопротивления, им не хватало эффективной координации. За долгие годы нацистского режима многие из их рядов были посажены в тюрьмы, подверглись пыткам или были убиты.
Военный либерализм Герделера, столь же самовластный, как и сам этот человек, теперь сместился немного влево, чтобы соответствовать своим новым коллегам. Но все же он продолжал считать правильным обсуждение вопроса реставрации монархии. Постоянно разрастающийся круг Герделера в движении Сопротивления проводил время в непрекращающихся спорах и обсуждениях устройства новой Германии. Об этом они мечтали, оставаясь под пятой Гитлера. По словам Гизевиуса, их лихорадочная активность являлась признаком беспомощности. Встречались везде, где было можно, — в частных домах, например, у Клауса Бонхёффера регулярно бывали Хассель, Бек, Лейшнер и даже принц Людвиг-Фердинанд — второй сын кронпринца. Но за ожесточенными дискуссиями чувствовался страх, что союзники потребуют безоговорочной капитуляции правительства Германии, независимо от того, с Гитлером или без, и все планы оставались пустыми словами. Не один Герделер продолжал попытки получить от союзников некое положительное заявление, коего так не хватало лидерам Сопротивления. Немцы хотели ощутить уверенность, что после переворота их, по крайней мере, не будут подозревать в злых умыслах и что почетные переговоры станут возможными.
Преисполненный желания добиться успеха, Бонхёффер отправился в Стокгольм, но результат оказался отрицательным. Герделер надеялся, что на первый план выступит искусство компромисса, коим столь виртуозно владели англичане, но ошибся. В июле 1941 года Британия и Россия пришли к соглашению о том, что не станут подписывать сепаратный мир с Германией. В январе 1943 года Америка тоже пришла к выводу, что капитуляция Германии должна быть безусловной[11]. Поэтому для членов немецкого Сопротивления ничего не изменилось. Как сказал в августе 1943 года Энтони Иден епископу Беллу, «если кто-то в Германии действительно желает возврата к государству, основанному на уважении законов и прав граждан, он должен осознавать: ему никто не поверит, пока им не будут приняты конкретные меры для освобождения от существующего режима».
«Молчание британского правительства было сокрушительным ударом для тех, от имени кого выступал пастор», — писал епископ Белл после войны. Имея связи в Женеве, они постепенно поняли, что все участники заговора должны рассчитывать только на себя. Они были оставлены в изоляции, наедине с собой и своей совестью. Также им предстояло самостоятельно разобраться с глубокими противоречиями во взглядах.
Письмо, подписанное «Джеймс», которое епископ Белл увез в Англию, было написано графом Гельмутом Джеймсом фон Мольтке его близкому другу Лайонелу Кёртису в Оксфорд. Мольтке мог бы по праву считаться самой видной фигурой немецкого Сопротивления, однако, несмотря на свое безусловное мужество, никогда ему не изменявшее, он до самого конца упорно отказывался принимать участие в любых актах насилия против Гитлера.
В письме Кёртису он точно описывает свое отношение к обстановке в Германии летом 1942 года:
«Я постараюсь передать тебе это письмо, в котором изложил состояние дел на нашей стороне. Все одновременно и хуже и лучше, чем может представить человек, не живущий в Германии. Наши дела ужасны, потому что тирания, террор, утрата жизненных ценностей достигли такого размаха, что еще совсем недавно я бы попросту не поверил, что такое возможно. <…> Несколько по-настоящему благородных людей, которые пытаются остановить поток, оказались в полной изоляции, поскольку, работая в этих неестественных условиях, не могут доверять своим товарищам. К тому же они находятся в постоянной опасности из-за слепой ненависти угнетенных слоев населения, даже когда им удается спасти кого-то от самого худшего. Тысячи немцев, которые выживут, будут умственно мертвы и непригодны для нормальной работы…
Но вместе с тем наши дела лучше, чем ты можешь себе представить, причем во многих отношениях. Самое главное — это начавшееся духовное пробуждение, соединившееся с готовностью, наблюдаемой в обеих христианских конфессиях — протестантской и католической. <…> Мы стараемся начать строительство на этом фундаменте, и я надеюсь, что по прошествии нескольких месяцев мир вокруг нас получит более весомое доказательство этого стремления. Многие сотни наших людей умрут, не дожив до светлого будущего, но сегодня они готовы к этому. Причем это относится и к молодому поколению. Сейчас пусть немногочисленная, но самая активная часть населения начинает понимать не только то, что ее повели не в ту сторону и что нас ждут тяжелые времена… Люди постепенно осознают, что их деяния греховны, и каждый несет личную ответственность за все происходящие жестокости как христианин. <…> Ты знаешь, что с первых дней я был против нацизма. Но риск, которому мы подвергаемся, и готовность к самопожертвованию, которая необходима нам уже сейчас и понадобится завтра, требует большего, чем правильных этических принципов, особенно когда мы знаем, что успех нашей борьбы будет, возможно, означать наш полный крах как национального образования. Но мы готовы к этому.
Другое ценное качество, которое мы медленно, но верно приобретаем, заключается в следующем: большие опасности, с которыми мы сталкиваемся при освобождении от нацизма, заставляют нас мысленно представлять послевоенное устройство Европы. Мы можем надеяться подтолкнуть наш народ к свержению режима ужаса и террора, только если сумеем показать, что их ждет впереди, за страшным и безрадостным ближайшим будущим. И эта картина грядущего должна быть такой, чтобы лишенные иллюзий люди захотели к ней стремиться, работать ради нее, чтобы они снова обрели веру в жизнь. <…> Должен сказать, что даже под тем чудовищным гнетом, под которым мы вынуждены работать, нам удалось достичь некоторых успехов, которые когда-нибудь станут очевидны. Вряд ли ты можешь себе представить, что значит работать группой, когда нельзя ни пользоваться телефоном, ни отправить по почте письмо, когда ты не можешь назвать имя своего ближайшего друга другим товарищам из опасения, что одного из них могут схватить и он под пытками назовет известные ему имена».
11
Гизевиус утверждает, что отсутствие согласия между союзниками никогда по-настоящему не мешало подготовке переворота. Даже требование безусловной капитуляции отдельные члены оппозиции, хотя и далеко не все, считали одним из выгодных способов оказания давления на генералов.