Страница 18 из 22
Занимаясь непосредственно «исполнительской» деятельностью в рядах оппозиции, Остер работал с таким размахом и активностью, которые были по плечу мало кому из его коллег. Мужество и напор, с которыми он убеждал других и отстаивал свои взгляды, могли как располагать к нему, так и отталкивать. Он знал, что выбрал путь, изобиловавший опасностями и рисками даже большими, чем угроза жизни. Его соотечественники привыкли проводить различие между изменой режиму и изменой стране или национальной изменой. И если к первой могли относиться как к акту благородства, чести и героизма, то измена стране считалась в Германии, как и везде в мире, подлым и гнусным делом и уделом негодяев. Никто столь всецело и страстно не поддерживал подобный подход, как Остер. Он и его товарищи, многие из которых по этой причине покинули ряды оппозиции, расходились в готовности и желании переступить границы существующих подходов для того, чтобы предпринять необходимые действия для обеспечения долгосрочных национальных интересов. Для многих было естественным проявлять сдержанность в тех действиях, которые, как выглядело внешне, угрожали национальным интересам в данный момент. Остер проявил в этом вопросе мужество и дальновидность, и именно поэтому многие из его старых товарищей считали его самой выдающейся фигурой во всей оппозиции.
Резко контрастируя с позицией Вайцзеккера, Остер был готов пойти на риск войны для того, чтобы свергнуть нацистский режим. Как говорят, во время мюнхенского кризиса 1938 года он «страстно молился» о том, чтобы началась война, поскольку это послужило бы необходимым стимулом к тому, чтобы в результате соответствующих усилий оппозиции армия поднялась против Гитлера. Человек его темперамента и положения в любом случае был бы обязан энергично реагировать на изменение ситуации, вызванное войной, и на те многочисленные новые проблемы, которые появились бы вследствие этого.
Как отмечалось выше, Остер был начальником штаба абвера и руководителем его Центрального управления. С точки зрения практической работы именно Остер был фактическим заместителем начальника военной разведки, хотя официальным заместителем Канариса был вице–адмирал Бюркнер. Возглавляемые Остером подразделения стали местом, где могли получить прибежище и добрый совет многие антинацистски настроенные люди как из самого абвера, так и из многих других государственных ведомств и структур. В ходе кризиса 1938 года именно здесь действовал, не вызывая подозрений, оперативный командный пункт оппозиции, возглавляемый Остером. В его руках была вся работа, связанная со сбором разведданных и обеспечением связи и взаимодействия, а также разработка и осуществление планов переворота. Единственной областью практической деятельности, которая какое–то время оставалась еще не охваченной, являлись международные контакты оппозиции, но вскоре этот недостаток был с лихвой восполнен.
Вильгельм Канарис – «Человек–загадка»
Ганс Остер никогда бы не смог выполнять столь важную роль как во время мюнхенского кризиса, так и в ходе более поздних событий, не имей он полной поддержки и защиты, а также фактической санкции на полную свободу действий со стороны своего непосредственного начальника адмирала Вильгельма Канариса – одной из самых противоречивых и загадочных фигур ХХ столетия. Немногие были объектом такого количества легенд, небылиц и неоднозначных, а подчас и прямо противоположных оценок и суждений. Даже внешне он совсем не походил на руководителя разведки, каким его можно было представить. Он не был внушительным и невозмутимым (этому образу скорее соответствовал Хаммерштейн); наоборот, он был невысоким и щуплым и представлял собой пульсирующий «комок нервов». Его привычка сутулиться лишь подчеркивала его малый рост, чахлый и болезненный вид и измученный, почти отсутствующий взгляд. Седые волосы и довольно неопрятная внешность делали его старше своих лет (в 1939 году ему было 53 года). И по привычкам, и по манере поведения он меньше всего напоминал военного. Говорил он тихо, а когда был расстроен – почти шепотом.
И друзья, и недоброжелатели называли его, правда с разной интонацией, «маленьким греком», ошибочно полагая, что он являлся потомком знаменитого адмирала, участвовавшего в борьбе Греции за независимость[30]. На самом деле предки Канариса по отцовской линии были родом из северной части Италии.
Противоречивые оценки и суждения по поводу того, каким был Канарис на самом деле, показывают, как сложно примирить в одном человеке хитрость и изворотливость с высокой нравственностью и чистотой помыслов. Вайцзек–кер в написанных после войны воспоминаниях, которые в целом являются скучными и малозначительными и показывают, что их писал очень уставший и разочарованный человек, во время редкого всплеска вдохновения и красноречия охарактеризовал своего друга как «кристально чистого человека». Он написал о Канарисе следующее: «Он представлял собой одно из самых интересных и удивительных явлений того времени. Он сумел выдвинуться и достичь профессиональных вершин в условиях диктатуры, соединяя в себе бесконечную веру в высокие идеалы с «бывалостью» и глубоким знанием жизни, что является в Германии особой редкостью. Редко можно встретить человека, в котором в такой же степени сочетались бы невинность голубя и мудрость змеи».
Для тех, кто становился другом Канариса, загадочность адмирала исчезала и им не приходилось сомневаться в его честности и порядочности. На одном из совещаний со своими подчиненными он резко выступил против того, чтобы они присутствовали на тех допросах (проводимых, очевидно, совместно с сотрудниками СД или гестапо), которые велись сомнительными методами. «Если допрос ведется с малейшими отклонениями от существующих правил и предписаний, – сказал он, – офицер абвера должен немедленно встать и выйти».
Генерал Госсбах, известный своей честностью и прямотой, относился к Канарису с огромным уважением, граничащим с преклонением и почитанием. С каждым, кому он доверял, Канарис был искренен и откровенен, для таких людей данного им слова было вполне достаточно – он всегда его сдерживал. С другой стороны, ему доставляло удовольствие обманывать тех, кого он считал проходимцами или того хуже; здесь его актерские таланты время от времени прорывались наружу, и он заставлял таких людей буквально выглядеть дураками. Главной мишенью его язвительного юмора, припасенного для негодяев, был Адольф Гитлер[31].
Порой ироничность его ума проявлялась, конечно, в более мягких формах и в отношении тех, кто его окружал повседневно. Нервный и чувствительный, он имел естественную склонность к перепадам настроения. Если он был чем–то раздражен или раздосадован, что с ним часто случалось, он мог наговорить много лишнего, ранящего окружающих либо начать поддразнивать их, причем зачастую весьма неумно, если не сказать глупо. Однако он искренне сожалел и раскаивался, если кто–то всерьез обижался. Секретарь одного из его близких коллег по работе нашла способ решения этой проблемы. Когда Канарис входил в кабинет, явно находясь не в духе, она тут же начинала кашлять, делая вид, что сильно простужена. Канарис, страшно боявшийся болезнетворных микробов и бактерий, тут же уходил и возвращался лишь тогда, когда «простуда» у секретаря, по его мнению, должна была уже пройти.
Длительное противостояние Вильгельма Канариса Третьему рейху объяснялось, с его стороны, отнюдь не политическими причинами. У него не было какой–либо четкой политической платформы, и из всех боровшихся с нацизмом он менее всего имел представление о том, что делать после того, как Гитлер будет свергнут. Его глубинное неприятие «нацистской чумы» носило морально–этический характер. Он презирал грубость и жестокость нацистов, их пренебрежение существующими законами и общепризнанными моральными принципами и в особенности осуждал их преступления против человечности. Выше уже говорилось о его отношении к физическому насилию. Одного вида дымящихся развалин Варшавы, а позднее Белграда было достаточно, чтобы он вернулся в Берлин совершенно больным и разбитым. Будучи человеком, который не в состоянии причинить кому–либо физическую боль, он категорически осуждал зверства и садистские выходки со стороны СС.
30
Канарис сам невольно этому способствовал: у него дома висел портрет знаменитого адмирала, подаренный Канарису его друзьями из Греции.
31
Так произошло, в частности, когда Канарис поручил Йозефу Мюллеру якобы расследовать утечку информации о планировавшемся наступлении на Западе, которую сам же Мюллер и осуществил; об этом подробно будет рассказано ниже.