Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 94

Накануне поездки Насер провел бессонную ночь в совещаниях по поводу предстоящих советско-египетских переговоров. Еще одну он не сомкнул глаз в полете, так что по прибытии в Москву выглядел страшно утомленным и первые два дня, можно сказать, засыпал на ходу, а его все возили, водили, показывали достопримечательности Москвы. Наши попытки (тех, кто был рядом с ним и видел его состоя-

70

ние) ослабить узы гостеприимства протокольщики воспринимали как проявление дикого невежества: как же можно вносить изменения в программу, если ее одобрили «лично» Хрущев и Ворошилов?

Прием Насеру был оказан великолепный. Тут и власти постарались, да и жители Москвы проявили неподдельный интерес к визиту. Но началось все, естественно, с прибытия Насера во Внуково-2.

Мне поручили перевод приветственных речей. Речь Председателя Президиума Верховного Совета СССР К.Е.Ворошилова я сам предварительно перевел на арабский язык и довольно бодро ее зачитал. Насер обычно говорил очень просто, без изысков, с повторами сказанного, и я не особенно беспокоился за перевод, но как раз здесь, как оказалось, была заложена мина большой мощности. Насер начал читать какой-то сложный казуистический текст, подготовленный МИД Египта так, чтобы речь не выглядела ни просоветской, ни антизападной, и некоторых фраз я просто не понимал. Перевод получился, мягко говоря, не очень точный. В нем больше всего было восклицаний за здравие. Кстати сказать, в упомянутой книге эта речь Насера подверглась заметному редактированию. Она сильно сокращена и упрощена, но в ней, как это и было на самом деле, не упоминаются ни друзья Египта, ни его противники.

В начале книги есть несколько фотографий, на которых изображены Насер, Хрущев, Ворошилов и я. В тот самый момент, когда я рассматривал эти фотографии в своем кабинете, вошла девушка-стенографистка и заинтересовалась книгой с пожелтевшими страницами. Я спросил ее, знает ли она, кто изображен на этих фотографиях. Внимательно посмотрев на снимки, она сказала: «Этих четырех деятелей я не знаю. Это, наверное, было очень давно!» Да… действительно, «это было недавно, это было давно».

Суета встречи, толпы людей, представление министров— все это несколько отвлекло меня от конфуза с переводом, и мы двинулись в открытой машине по только что отстроенному Ленинскому проспекту. Слева стоял Ворошилов и приветствовал поднятой рукой москвичей, справа в такой же позе Хрущев, посредине монументальный Насер, чуть ли не на целую голову выше наших вождей, а сзади стоял я, чувствуя

71

себя крайне неловко потому, что мне не за что было держаться. В конце концов я вцепился в Насера, делая вид, будто сам его поддерживаю. Хрущев и Ворошилов по очереди рассказывали Насеру в одних и тех же выражениях о новом Ленинском проспекте, а масса вышедших приветствовать Насера людей напирала со всех сторон, и мотоциклистам торжественного кортежа, двигавшимся впереди главной машины, приходилось очень туго. Так триумфально мы въехали в ворота Кремля. Было это 29 апреля 1958 года.

Первый тяжелый день пребывания делегации Насера закончился ужином, который давал Ворошилов. На следующий день — переговоры делегаций и обед, который был дан от имени Хрущева. Обед этот запомнился неестественно длинной застольной речью Хрущева (даже в сильно сокращенном виде она в упомянутой книге заняла более девяти страниц). В это речи было все: и борьба за мир, и Бандунгская конференция, и борьба против испытаний атомного оружия, и новая западная водородная бомба, и тройственная агрессия, и кристально чистая внешняя политика СССР, и мирное сосуществование, и советско-арабские дружественные отношения, и помощь слаборазвитым странам, и многое другое… В конце концов и сам Никита Сергеевич понял, что хватил лишку, а может быть, и есть уже захотел, но, так или иначе, он сказал: «Моя речь, кажется, была несколько длинноватой, но я стремился кое-что объяснить для . лучшего взаимопонимания».

Во время этой речи произошел небольшой казус: сидевший слева от Насера Ворошилов наклонился ко мне и спросил:

— Никита читает по бумажке или у него экспромт? Отвечаю:

— Он сначала читал, а теперь уже говорит без бумажки.





Тут нужно сделать пояснение. Когда Хрущев говорил о политике США, он обязательно выходил на тему о коварстве госсекретаря Джона Фостера Даллеса, которого он считал виновником всех бед на свете, и начинал метать в него ядовитые стрелы. Когда Ворошилов услышал, что Хрущев говорит без бумажки и уже дошел до Даллеса, он сказал озабоченно:

— Это плохо… Когда я начну засыпать, ты толкай меня, не давай заснуть.

72

Вот такое поручение дал мне любимый герой моего детства и ранней юности — боевой нарком и красный маршал Ворошилов, а сам сразу же заснул. Я спросил у представителя охраны, стоявшего неподалеку: «Что же делать?», и тот с видимым беспокойством ответил: «Скорее толкай его, пока он не захрапел!»

Были и другие моменты, в том числе связанные с употреблением спиртных напитков. Тот же Ворошилов, пробудясь от короткого сна, начал активно предлагать тосты, пытался чокаться с членами делегации, арабы же сидели как в воду опущенные и искоса поглядывали на Насера, не зная, как реагировать. Дело кончилось тем, что Хрущев после нескольких безуспешных попыток призвать Ворошилова к спокойствию выхватил рюмку с водкой из его руки и выпил ее сам за здоровье дорогих гостей. Ворошилов обиженно заворчал в ответ. В результате этих застолий мои представления о порядках в кремлевских хоромах значительно расширились.

В дальнейшем тема Даллеса возникла еще раз. В тот же вечер, 30 апреля, Насер в сопровождении Хрущева и Ворошилова смотрел в Большом театре «Лебединое озеро». Это был первый балет в жизни Насера и большинства его спутников. По ходу действия Никита Сергеевич давал свою политическую трактовку происходящим на сцене событиям. Когда на сцене появился злой гений Ротбард в черном костюме с перьями, Хрущев оживился и сказал Насеру:

— Это — Даллес! Ну ничего, товарищ Насер, ничего! В конце действия мы таки обломаем ему крылья!

1 мая гости присутствовали на параде и демонстрации, а 2 мая я отключился от работы с делегацией, так как утром этого дня состоялась встреча председателя КГБ И.А.Серова с директором Службы общей разведки ОАР Салахом Мухаммедом Насром, во время которой я был представлен в качестве офицера связи для поддержания в Каире контакта между спецслужбами СССР и Объединенной Арабской Республики. Салах Наср быстро набрал в Египте большую силу и влияние и даже, продолжая руководить службой, был назначен вице-президентом О АР. Однако вскоре после войны 1967 года с Израилем он разошелся во взглядах с Насером и был арестован. При Садате Наср был освобожден из заключения и занялся изданием своих мемуаров.

73

Слово «мухабарат» — так по-арабски именуются спецслужбы — производит на арабов ошеломляющее действие. У «мухабарат» свои собственные законы, и если человек попал туда — это большая беда: во времена Насера порядки были жестокие. При Салахе Насре, человеке властном, резком, решительном, Служба общей разведки стала очень влиятельным учреждением. Для нее было выстроено большое здание на окраине Гелиополиса, недалеко от главного дворца республики Аль-Кубба. Это здание отличалось от подобных ему в других странах разве тем, что в обоих концах каждого коридора находились особые комнаты, где специальные люди с утра до ночи готовили чиновникам кофе и чай. Запах кофе в коридорах «мухабарат» перебивал все другие запахи.

Директор Службы общей разведки очень гордился своей ролью в революции 1952 года, так как именно он, Салах Наср, приведя батальон, которым командовал, к королевскому дворцу, вынудил короля Фарука отречься от престола. Это давало ему моральное право высказываться о своих недругах, «примазавшихся к революции», с заметным пренебрежением: «Я не знаю, что он делал во время революции!»

Я поддерживал взаимополезный контакт с Салахом Насром около десяти лет, и работая в Каире, и приезжая туда в командировки из Москвы. У нас установились хорошие личные отношения. Ко мне Салах Наср был внимателен и всячески старался показать, что придает важное значение нашему контакту. Хотя, надо сказать, случались и периоды напряженности, но они возникали не сами по себе, а были прямым отражением тех сложностей, которыми изобиловали советско-египетские отношения.