Страница 23 из 254
К концу 1915 года власть больше не владела ситуацией. На фоне беспомощности режима то тут, то там начали создаваться различные общественные комитеты и союзы, бравшие на свои плечи повседневную работу, которой государство не могло должным образом заниматься: заботу о раненых и увечных, снабжение городов и фронта. Широкое движение самоуправления, поднявшееся из глубин, о которых никто не подозревал, пробивалось на поверхность. Но для того, чтобы это движение восторжествовало над разрушительными силами, тоже делавшими свое дело, надо было, чтобы правительство оказало ему поддержку, протянуло руку навстречу.
Однако, вместо того чтобы перебросить мост между властью и наиболее положительными элементами гражданского общества, Николай II ухватился за сусально-монархическую утопию «царя-батюшки во главе православного воинства». Он принял на себя звание Верховного Главнокомандующего, что на фоне постоянных военных поражений явилось для самодержавия поступком самоубийственным. Изолированный в своем поезде в Ставке в Могилеве, Николай II с осени 1915 года в действительности уже не принимал непосредственного участия в управлении страной, зато резко возросла роль его жены, императрицы Александры Федоровны, крайне непопулярной из-за своего немецкого происхождения.
В течение всего 1916 года распад власти продолжался. Государственная дума, единственный выборный орган, какой бы малопредставительной она ни была, собиралась на заседания всего на несколько недель в году, министры сменялись беспрестанно, на смену одним, малокомпетентным и непопулярным, приходили другие, ничуть не лучше. Общественное мнение открыто обвиняло влиятельные придворные круги во главе с императрицей и Распутиным в предательстве национальных интересов. Становилось очевидно, что самодержавие более не способно вести войну. К концу 1916 года страна стала неуправляемой. В обстановке политического кризиса, отягощенного убийством в ночь с 17 на 18 декабря всесильного Распутина, резко возросло число забастовок, почти прекратившихся с началом войны. Антивоенная агитация добралась до армии, паралич транспорта обрушил всю систему снабжения. Режим, дискредитированный и ослабленный, был застигнут врасплох февралем 1917 года.
Падение царского режима, ставшее итогом пятидневных рабочих волнений и мятежа солдат[11] из Петроградского гарнизона, вскрыло не только ужасающую слабость царизма и дезорганизацию армии, где командиры не решались отдать солдатам приказ силой подавить народный бунт, но и полную политическую неподготовленность всех оппозиционных сил, от либералов-кадетов (Конституционно-демократическая партия) до социал-демократов.
Ни в какой момент этой стихийной революции, начавшейся на улице и закончившейся в уютных кабинетах Таврического дворца (местопребывание Думы), ее не возглавляла какая-либо определенная оппозиционная сила. Либералы испытывали страх перед улицей, социалисты боялись военного вмешательства. Между либералами, обеспокоенными необходимостью справляться со все возрастающими трудностями и социалистами, для которых революция была очевидно «буржуазной» (т. е. первым этапом пути, который со временем приведет к революции социалистической), сложились отношения, приведшие в конце концов к установлению так называемого двоевластия. С одной стороны, было заботившееся о порядке Временное правительство, идущее по пути парламентаризма и преследующее цель создания России капиталистической, современной, либеральной, верной обязательствам перед своими англо-французскими союзниками. С другой стороны — власть Петроградского Совета, детища горстки социалистических активистов; их целью было создание, в духе традиции Санкт-Петербургского Совета 1905 года, самой прямой и самой революционной «власти трудовых масс». Но эта «власть Советов» была сама по себе чрезвычайно подвижной и изменчивой реальностью, зависящей от перемены настроений в ее местных, децентрализованных структурах и от столь же переменчивого и непостоянного общественного мнения.
Три состава Временного правительства, сменявшие друг друга в период между 2 марта и 25 октября 1917 года, показали полную его неспособность решить проблемы, доставшиеся в наследство от старого режима: экономический кризис, продолжение войны, рабочий и земельный вопросы. Либералы из партии конституционных демократов, преобладавшие в первых двух составах кабинета министров, так же, как меньшевики и социалисты-революционеры, составлявшие большинство в третьем, целиком принадлежали к городской культурной элите, к тем кругам интеллигенции, которые соединяли в себе наивную и слепую веру в «народ» и страх перед окружавшей их «темной массой», которую, впрочем, они знали совсем плохо. В большинстве своем они полагали (по крайней мере, в первые месяцы революции, поразившей их своим мирным характером), что необходимо дать полную волю демократическому потоку, освобожденному сначала кризисом, а затем — падением старого режима. Превратить Россию в «самую свободную страну в мире» — такова была мечта прекраснодушных идеалистов вроде князя Львова, председателя двух первых послефевральских правительств.
«Душа русского народа оказалась мировой демократической душой по самой своей природе, — говорил он в одной из своих первых «председательских» речей. — Она готова не только слиться с демократией всего мира, но стать впереди нее и вести ее по пути развития человечества на великих началах французской революции: Свободы, Равенства и Братства».
Верное своим убеждениям, Временное правительство не скупилось на демократические шаги: провозглашались основные свободы, всеобщее избирательное право, запрещение всякой социальной, расовой и религиозной дискриминации, признание за Польшей и Финляндией права на самоопределение, обещание автономии для национальных меньшинств. Предполагалось, что все эти меры вызовут широкий прилив патриотизма, укрепят социальное сотрудничество, убедят в неизбежности военной победы союзников над германским милитаризмом, прочнее соединят новый режим с западными демократиями. Из-за слишком щепетильного отношения к законности правительство отказалось, однако, предпринять в условиях продолжающейся войны ряд шагов, решив сделать их после выборов будущего Учредительного собрания, которые были намечены на осень 1917 года. Оно предпочло добровольно остаться «временным», отложив «на время» решение таких жгучих проблем, как вопрос о мире и вопрос о земле. Что же касается экономического кризиса, вызванного войной, то за все месяцы своего существования Временное правительство, подобно своим предшественникам, не смогло с ним справиться: проблемы снабжения, дефицит, инфляция, крах товарообмена, закрытие промышленных предприятий, взрыв безработицы только способствовали росту социальной напряженности.
В то время как правительство придерживалось выжидательной стратегии, общество продолжало самоорганизовываться. В течение нескольких недель возникли многочисленные советы, фабричные и заводские комитеты, вооруженная рабочая милиция («Красная гвардия»), крестьянские, солдатские, казачьи комитеты и даже комитеты домработниц. И во всех этих комитетах начались дискуссии, в ходе которых высказывались различные предложения, претензии, выдвигались требования, формировалось общественное мнение, — в общем, это был новый способ заниматься политикой. Истинный праздник освобождения, Февральская революция, высвободила накопленные за долгое время озлобленность и раздражение; новое русское слово митингование (перманентный митинг) стало антиподом парламентской демократии, о которой мечтали политики нового режима. В продолжение всего 1917 года требования, выдвигаемые общественными движениями, становились все более и более радикальными.
Рабочие начинали с экономических требований: восьмичасовой рабочий день, отмена штрафов и других жестких мер, социальное обеспечение, увеличение заработной платы, но вскоре они перешли к требованиям политическим, заключавшимся в коренном изменении отношений между работодателями и наемными работниками. На предприятиях организовывались комитеты, главной целью которых было помешать хозяевам останавливать предприятие под предлогом перебоев со снабжением, установить рабочий контроль над приемом и увольнением рабочих, а затем вообще взять под контроль все производство продукции. Однако для того чтобы рабочий контроль начал действовать, необходима была совершенно новая форма правления — «власть Советов». Только такая власть могла применить решительные меры, наложить секвестр на предпринимателей и даже национализировать их предприятия. Этот лозунг, совершенно неизвестный весной 1917 года, полгода спустя стал звучать все чаще и чаще.
11
Военный гарнизон Петрограда составлял к февралю 1917 года около 200 тысяч солдат и офицеров, в основном запасных гвардейских полков, ожидавших отправки на фронт. Чисто участучаствовавших в солдатском мятеже в Петрограде в конце февраля 1917 года составляло десятки тысяч человек. (Прим. ред.)