Страница 177 из 254
Второй парадокс «культурной революции» помогает понять, почему мы уделяем столько места обсуждению сопровождавших ее событий. Дело в том, что движение хунвэйбинов, по сути, было репрессиями под прикрытием «справедливого» мятежа, и его разгром также был широкомасштабной репрессией. Уже с начала 20-х годов стало понятно, что китайский коммунизм не сможет обойтись без терроризма. В 1966–1967 годах радикально настроенные группы, посягнувшие даже на государственные структуры, в то же время прочно опирались на власть, и там было кому их воодушевлять, например, председателю Мао, главному советчику, на которого всегда можно было сослаться, принимая любое тактическое решение. Следуя давней китайской традиции, хунвэйбины считали, что репрессии не могут быть слишком жесткими… Критикуя «мягкотелость» властей по отношению к «классовому врагу», мятежники сразу же ввели собственные бригады «следователей», свою «полицию нравов», свои «суды» и тюрьмы. Во время «культурной революции» «снова идет борьба низов против верхов, однако теперь это мобилизованные, маневренные, организованные «низы», и за ними официальная власть и ее действующие инкогнито хозяева». Взаимоналожение властей, где одна есть зеркальное отражение другой и где каждая подвергает другую критике и нападкам — и есть «определяющая маоизм формула, которую пришлось очень долго выводить и в которой понятия империя и мятеж попеременно замещают друг друга в изменчивой политике государства». Вэй Цзиншэн в своей автобиографической повести показал в конечном итоге губительные противоречия движения, вылившегося в протест: «Этот взрыв гнева приобрел форму культа тирана и был специально направлен в русло борьбы за тиранию и самопожертвования ради нее (…). [Это] привело к созданию такой абсурдной и парадоксальной ситуации, в которой люди борются против своего правительства только ради того, чтобы лучше его защитить. Народу противостоит иерархическая система, которая его закабалила, а он размахивает флагами в поддержку основателей этой системы. Люди требуют демократических прав, а сами с недоверием косятся на демократию и позволяют, чтобы в борьбе за эти права ими манипулировал деспот».
О «культурной революции» существует обширная и бесценная литература, особенно воспоминания непосредственных свидетелей — и участников, и жертв, и эти события более известны, чем их подоплека. В «культурной революции» следует видеть несамостоятельную, незрелую, сбитую с толку псевдореволюцию, но все же революцию, а не очередную «массовую кампанию». Она не исчерпывается репрессиями, террором, преступлениями; в определенные моменты и в разных местах она принимала разные формы. Далее мы будем говорить лишь о репрессивных аспектах «культурной революции». Здесь можно выделить три ярко выраженных периода: наступление на интеллигенцию и партийные кадры (1966–1967 годы), фракционные междоусобицы отрядов хунвэйбинов (1967–1968 годы) и, наконец, зверские операции по восстановлению порядка силами военных (1968 год). В 1969 году на IX съезде КПК делались попытки (провалившиеся) правового закрепления некоторых достижений 1966 года. Одновременно начались внутрипартийные интриги вокруг будущего преемника уже немощного Мао, вызвавшие резкие скачки и метания из стороны в сторону: исчезновение в сентябре 1971 года с политической арены Линь Бяо, провозглашенного Мао Цзэдуном своим официальным преемником; повторное назначение Дэн Сяопина на пост вице-премьера Госсовета Китая в 1973 году и возвращение в партийный аппарат старых кадров, потерявших посты в годы борьбы с «ревизионизмом»; наступление на правых в 1974 году; попытка «шанхайской четверки»[106] во главе с супругой Мао Цзян Цин взять власть в 1976 году — в момент безвластия между смертью в январе умеренного премьер-министра Чжоу Эньлая и кончиной в сентябре самого Мао Цзэдуна. В октябре 1976 года «четверку» (к тому времени, видимо, арестованную) уже называли «бандой», и Хуа Гофэн, бывший хозяином страны в течение следующих двух лет, дал отбой «культурной революции». Мы еще коснемся «серого времени» (по определению Ж.-Л. Доменака), наступившего после подавления хунвэйбинов и напомнившего о суровых репрессиях 50-х годов.
Действующие лица и исполнители
«Культурная революция» 1966–1967 годов стала поединком одного человека с целым поколением. Этот человек — Мао Цзэдун. Его авторитет среди партийного аппарата был подорван полным крушением «большого скачка», и он был вынужден с 1962 года отойти от активного руководства страной и передать бразды правления в руки председателя республики Лю Шаоци. Мао сохранил за собой пост председателя КПК и полностью отдался «магии слова», а в этой области он, как известно, не имел себе равных. Опытный стратег, он старался занять позиции, с которых можно было бы опять увлечь страну глобальными планами. Партию держал в крепких руках Лю Шаоци и его заместитель, генеральный секретарь Дэн Сяопин; что касается правительства, которым — как и во всех коммунистических странах — уверенно командовала партия, оно, руководимое интеллигентом-оппортунистом Чжоу Эньлаем, могло стать нейтральным элементом в будущей фракционной борьбе. Мао сознавал, что потерял поддержку главной массы кадровых работников и интеллигенции после «чисток» 1957 года и крестьянства — после голода 1959–1961 годов. Но в такой стране, как коммунистический Китай, пассивное большинство не так опасно, как боевое и занимающее стратегические позиции меньшинство. С 1959 года Народно-освободительной армией Китая руководил Линь Бяо, который молился на Великого Кормчего, и Мао постепенно формировал из нее центр альтернативной власти. Уже в 1962 году армия была задействована в «Движении за социалистическое воспитание», нацеленном на «чистку» правых, утверждение чистоты нравов, укрепление дисциплины и преданности партии, то есть сугубо армейских ценностей. К 1964 году не менее трети новых политических деятелей страны носили военную форму и тесно сотрудничали с небольшой группой интеллигенции и деятелей искусства, сплотившихся вокруг супруги Мао — Цзян Цин, которая выдвинула программу тотального уничтожения произведений литературы и искусства, идущих не в ногу с партией. В учебных заведениях был введен новый обязательный предмет — военная подготовка. Армия взяла под свое крыло милицию, и с 1964 года на заводах, а также в городских кварталах и в сельских уездах дежурили ее вооруженные отряды и патрули. Армия не претендовала на власть — ни тогда, ни в будущем. Партия контролировала ее снизу доверху, а министр обороны Линь Бяо (ходили слухи, что он употреблял героин) не имел ни настоящего партийного мышления, ни серьезного политического лица. Но в тот момент, больше чем когда-либо, армия стала для Мао, говоря его же словами, «Великой стеной».
Был еще один рычаг, который, как считал Мао, можно удержать в руках. Это новое поколение, точнее, его часть — учащиеся средних школ, университетов, профессиональных училищ (включая и военные училища и академии, единственные преданные НОАК учреждения, которым была поручена подготовка отрядов хунвэйбинов). Их бесценное преимущество состояло в том, что они находились в городах, где впоследствии развернулась борьба за власть, как, например, в Шанхае, четверть жителей которого в начале 60-х годов были школьниками. Те, кому было тогда 14–18 лет, в 1966 году стали самыми восторженными сторонниками Мао, его оружием, потому что в них одновременно уживались фанатизм и разочарование. Это было первое городское поколение, выросшее после 1949 года, следовательно, ничего не знавшее об ужасах «большого скачка» (о котором Лю и его свита горько сожалели, не критикуя его официально). Убаюканные сладкими речами режима («вам принадлежит весь мир и будущее Китая»), поверившие, что для Мао Цзэдуна они и вправду тот «чистый лист бумаги», на котором напишут славную эпопею коммунизма, они выросли с убеждением, что «партия — наша мать, партия — наш отец», как пелось в песне хунвэйбинов. И если их родителям этот рефрен не нравился, то им самим было ясно — при необходимости они смогут отказаться от тех, кто дал им жизнь. Паскуалини описывает происходившее в 1962 году свидание отца-лагерника с сыном, «негодным сопливым мальчишкой лет десяти-одиннадцати. Он злобно орал: Я и не хотел сюда ехать, да мать заставила. Ты контрреволюционер, позор для семьи. Ты вредитель и тебе место в тюрьме. Слушай меня: перевоспитайся, а не то хуже будет. Даже охрана была шокирована этой тирадой. Отец вернулся в камеру в слезах — а было запрещено плакать — и говорил, всхлипывая, что знать бы раньше, он задушил бы его после рождения. Даже Тян [надзиратель] не орал на него на этот раз». А в 1966 году этому пареньку исполнилось пятнадцать, самый подходящий возраст для хунвэйбина…
106
В «шанхайскую четверку» входили Цзян Цин, Ван Хунвэнь, Чжан Чуньцяо, Яо Вэньюань, составлявшие костяк Группы по делам «культурной революции». (Прим. ред.)