Страница 154 из 254
Политический процесс не исчез окончательно из арсенала репрессий, связанных с подавлением Пражской весны. В мае 1971 года был устроен процесс против шестнадцати членов ХРМ, на котором лидер группировки Петр Ул был приговорен к четырем годам лишения свободы; за лето 1972 года власти успели провести девять процессов над «второразрядными» участниками событий 1968 года, преследуемыми за свою деятельность во время оккупации. Среди 46 осужденных, две трети которых были в прошлом коммунистами, 32 человека приговорены к девяноста шести годам тюремного заключения, 16 — после многих месяцев содержания под стражей — осуждены на двадцать один год условно. Максимальный срок заключения — пять с половиной лет — был «милосердным» по сравнению со зверствами периода установления режима. Многие осужденные этой волны репрессий — Петр Ул, Ярослав Сабата, Рудольф Батек — оказались снова приговорены уже после того, как отбыли наказание, и в результате за 70–80-е годы провели в тюрьмах девять лет своей жизни. Таким образом, Чехословакия удерживала в ту пору печальный рекорд политических преследований в Европе.
Массовые выступления 1956 и 1968 годов и их подавление наводят на мысль о еще одной закономерности репрессий, которую можно назвать принципом сообщающихся сосудов. Потрясения в одних странах переносились на другие, особенно в случае военного вмешательства центральной державы. В 1956 году встревоженное венгерскими событиями постсталинское руководство КПЧ готово было отправить в Венгрию части чехословацкой армии; власти усиливали репрессии, возвращая в тюрьмы некоторых освободившихся политзаключенных и преследуя чехов и словаков, симпатизирующих венгерскому восстанию. 1163 человека были привлечены к ответственности за простое словесное выражение своей солидарности; большинство из них — рабочие (53,5 %); сроки, согласно приговору, чаще всего не превышали одного года тюремного заключения. В Албании в это время репрессии были скорее показательными: 25 ноября 1956 года режим Энвера Ходжи объявил об осуждении и расправе над тремя «титоистскими» руководителями — речь шла о беременной женщине Лири Гега, члене Центрального комитета КПА (Коммунистической партии Албании), генерале Дале Ндреу и Петро Були. В Румынии Георгиу-Деж, начавший разыгрывать «китайскую карту» в своих отношениях с Советским Союзом, проявил милосердие к гонимым националистам, в то же время он устроил шумный процесс над руководителями внешней торговли, большинство из них были евреями-коммунистами.
Еще в 1968 году, незадолго до начала военного вмешательства в Чехословакии и непосредственно после его окончания, все коммунистические режимы, включая советский, в страхе перед заразительностью идей Пражской весны усилили репрессии. Судьба Альфреда Фосколо — явное тому подтверждение, история его жизни прекрасно передает атмосферу той эпохи. Сын болгарки и француза, преподававшего в Болгарии до 1949 года, этот молодой француз, изучавший право и восточные языки в Париже, постоянно проводил летние каникулы в Болгарии. В 1966 году он помог своим болгарским друзьям распечатать во Франции пятьсот экземпляров листовок и переправил их в Софию. В этих листовках молодые люди требовали свободных выборов, свободы печати и передвижения, самоуправления рабочих, отмены Варшавского договора, реабилитации жертв репрессий. В том же году у него родилась дочь, матерью девочки была болгарка Райна Арашева. Альфред и Райна подали запрос на разрешение оформить брак, но выдача разрешения затягивалась. И тут наступил 1968 год.
Вот как описывает эти события сам Альфред Фосколо: «В начале 1968 года я поступил на военную службу. В июле посольство Болгарии довело до моего сведения, что разрешение на брак мне будет предоставлено лишь при условии моего приезда в Софию. Я отправился туда в надежде получить разрешение в течение двух недель. Но на месте меня ожидал новый отказ. Дело было в августе 1968 года, 21 числа Советы вторглись в Прагу; 28 августа, так ничего и не добившись, я сел на Восточный экспресс и отправился в Париж. Но доехать туда мне суждено было лишь через несколько лет: на границе я был задержан сотрудниками Даржавна сигурност. Тайно помещенный в камеру предварительного заключения госбезопасности, я исчез на пятнадцать дней для всего внешнего мира, за исключением капитана Недкова, выложившего мне всё прямо и без обиняков: либо я сотрудничаю с органами, признавая себя агентом империализма, либо никто обо мне больше не услышит. Я дал согласие, надеясь восстановить истину в ходе судебного процесса.
Процесс начался 6 января 1969 года. На скамье подсудимых по обе стороны от меня сидели двое моих товарищей и Райна. На заявление прокурора, требующего для меня смертной казни, мой адвокат ответил, что я ее вполне заслуживаю, однако он все же просит о снисхождении. На самом деле это был просто юридический фарс, устроенный в пропагандистских целях. Меня приговорили в общей сложности к двадцати семи годам тюремного заключения, в них включены пятнадцать лет строгого режима за шпионаж. Друзьям досталось по десять и двенадцать лет. Райна, ничего не знавшая о листовках, получила один год. Мой приятель, болгарский политический эмигрант из Парижа, приговорен к смерти заочно.
Проведя месяц в блоке для смертников центральной тюрьмы Софии (7 отделение), я был переведен в тюрьму в Стара-Загора, где содержалась большая часть из двухсот — трехсот политических заключенных страны. Я подробно изучал историю тюремной жизни Болгарии за первые двадцать пять лет коммунистического режима и отдавал себе отчет, что собственные мои терзания — ничто в сопоставлении с тем, что довелось пережить многим болгарам. Пришлось мне стать свидетелем бунта заключенных 8 октября 1969 года, который для некоторых из них закончился смертью. В те же дни мы с Райной, оба находясь в заключении, снова подали ходатайство о разрешении на брак, оно снова было отклонено.
Против всякого ожидания 30 апреля 1971 года я был освобожден и отправлен во Францию. В 1968 году наш арест и сопровождавший его показательный судебный процесс, устроенный в период чехословацких событий, призваны были подтвердить вмешательство «империалистических сил» Запада во внутренние дела стран Восточной Европы. Теперь же, в обстановке начавшегося Хельсинкского процесса, мое присутствие в болгарских тюрьмах оказалось нежелательным. Что касается двух моих болгарских товарищей, им не удалось воспользоваться такой милостью.
По возвращении в Париж я стал разрабатывать различные сценарии своего соединения с Райной и дочерью. В конце концов 31 декабря 1973 года я тайно отправился в Софию по чужому паспорту, везя с собой документы, купленные для моих близких. Благодаря этим подложным документам и необычайному везению, мы все трое в ночь с 1 на 2 января 1974 года пересекли болгаро-турецкую границу. Через день мы уже были в Париже».
В период с 1955–1956 по 1989 год полицейский аппарат в соответствии с основными закономерностями развития любого диктаторского режима перешел к регулярному чередованию тех или иных репрессивных приемов, направленных против оппозиции, которая проявила себя в основном в стихийных общественных движениях — забастовках и уличных демонстрациях. Кроме того, могла возникнуть и сознательная, действующая намеренно оппозиция, отстаивающая свои права и прилагающая усилия к формированию собственной организационной структуры. Стремясь предупредить и задушить оппозиционную деятельность в условиях, когда во всем обществе вызревало недовольство существующим порядком, а международная обстановка второй половины 70-х годов определялась Хельсинкскими соглашениями, аппарат находил опору во все большем расширении осведомительской работы. Именно таким способом коммунистическая система осуществляла контроль над обществом. В Чехословакии, например, политическая полиция в период между 1954–1958 годами пользовалась услугами около 132 000 завербованных осведомителей. К концу 80-х годов полиция нуждалась уже более чем в 200 000 осведомителей!
В обстановке «посттеррора» сильнее чем прежде проявилась национальная специфика репрессий, связанная с новой расстановкой сил в обществе и степенью прочности режима, зависящей от успешного или неудачного разрешения существующих политических и экономических проблем. Так, 13 августа 1961 года по инициативе руководства СЕПГ, одобренной советскими властями, была установлена Берлинская стена, явившаяся воплощением панического страха за свое будущее.