Одинокие мужчины

— Мы собираемся повесить тебя за убийство Билли Хиггинса.

— Да, я убил его, как он и просил. На его месте или на моем, вы бы поступили точно так же.

От парней разило перегаром. Для храбрости они наверняка вылакали немало виски, но все они были неробкого десятка и очень даже крутыми. Я услышал, как кто-то зазвенел ключами, и понял, что нельзя терять времени даром.

— Вот что я вам скажу и повторять не стану: убирайтесь отсюда подобру-поздорову, и чем быстрее, тем лучше.

Они пришли без огня, а здесь было темно, как в подземелье. Они не подумали, что для того, чтобы вытащить меня из камеры, им потребуется свет, да и внимания привлекать не хотели, ведь я был один, а их было двадцать.

— Смотрите, как он распоряжается! — сказал кто-то. — Открывайте замок и давайте выволакивать его оттуда.

Иногда надо говорить, а иногда — действовать. Я никогда не был хорошим оратором. Услышав, как они пытаются вставить ключ в замок, схватил обеими руками длинную трубку и изо всех сил на уровне плеч всадил ее между прутьями решетки. В темноте это было страшное оружие — коридор тюрьмы был узким, и народу набилось в него, как сельдей в бочку. Послышался хруст и ужасный, прерывистый хрип.

— В чем дело? Что случилось? — заорал кто-то, в голосе звучала паника.

Перехватив трубу покрепче, я снова ударил ею в толпу, на этот раз ниже.

Еще один вопль и крик:

— Назад! Ради Бога, уходим!

— Что происходит? — закричал другой. — Вы что, сошли с ума? Отпирайте камеру!

Я отвел трубу подальше и с силой ударил ею еще раз, целясь туда, где только что звучал повелевающий голос. И тотчас же услышал дикий вопль:

— Выходите! Выходите!

Люди толкались и дрались, стараясь поскорее выбраться из тесного коридора. Тем временем я просунул трубу в решетку на уровне колен, и несколько человек попадали на пол. Кто-то выхватил револьвер и вслепую выстрелил в камеру. Пуля прошла в нескольких футах от меня. В ответ я еще раз двинул трубой и наконец услышал очередной вопль и удаляющийся топот ног. Коридор опустел, только кто-то, стеная, лежал на полу.

— Так вам и надо, — спокойно сказал я. — Вы получили то, к чему стремились.

— Помоги! Бога ради, помоги мне!

— Как, по-твоему, я это сделаю? Я же за решеткой. Ползи наружу, там кто-нибудь из твоих дружков поможет…

В коридоре раздался еще один душераздирающий стон. Я прислонил трубу к стене и ждал. Если они придут опять, наверняка будут стрелять, однако у меня было предчувствие, что больше никто сюда носа не сунет.

На улице послышались сердитые голоса, затем дверь открылась. Чиркнула спичка, и кто-то зажег лампу. В коридоре появились люди, среди которых я узнал Оури, почтенного и уважаемого гражданина.

— Что случилось? Что здесь произошло? — спросил он.

Один человек без движения лежал на полу, за другим, который полз, тянулся кровавый след. Перед камерой валялись распущенное лассо и револьвер.

— Ко мне приходили посетители, — сказал я, облокотившись на решетку. — Хотели пригласить на пикник с веревкой, только я не согласился, и им пришлось уйти.

Лицо Оури было суровым.

— Прошу прощения, молодой человек. Это была шайка бродяг, а не жители Тусона.

— Я так и подумал, — сказал я. — Мистер Оури, как вы считаете, мне могут принести из «Мухобойки» кофейник и что-нибудь поесть? Я ужасно проголодался.

— Я сделаю даже больше. Джим, — он повернулся к охраннику, — дай мне ключи. Я угощу этого молодого человека обедом. -

Он оглянулся. Лежащего на полу человека осматривал доктор.

— У него три сломанных ребра и пробитое легкое, — тихо сказал доктор.

— Это его заботы, — грубовато отозвался я. — Каждый, кто имеет дело со скотом, должен знать, что коровы бодаются.

— Я тоже так считаю, — сухо ответил Оури.

Звякнули ключи, и замок открылся.

— Выходите, мистер Сэкетт. Я угощаю.

— Не возражаю, — сказал я, — но предупреждаю, что люблю поесть, у меня как раз пробудился аппетит.

Когда мы вошли, в «Мухобойке» почти никого не было, но через несколько минут там не осталось ни одного свободного места.

Поев, я откинулся на спинку стула. Один из горожан подошел ко мне с моим винчестером и патронной лентой.

— Если останетесь в городе, лучше ходить с оружием.

— Останусь, — ответил я, — пока все не прояснится. Я не сделал ничего дурного. Убил тяжело раненного, хорошего человека, крепкого парня. На том солнцепеке, под стрелами апачей он мог бы протянуть в мучениях несколько часов.

— Я бы попросил о том же, — сказал кто-то.

После этого я замолчал. Настроение улучшилось: я хорошо поел, мне вернули оружие, и единственное, чего мне хотелось, — это поскорее покончить с этим делом.

Вошел доктор и жестко посмотрел на меня.

— Должен признаться, что вас опасно загонять в угол. Вы уложили четверых: у одного раздроблена скула, не хватает девяти зубов и изуродовано лицо, у другого порваны мышцы плеча, у третьего проломлен череп и на пять дюймов раскроен скальп. У человека с пробитым легким есть шанс выжить, если ему повезет. Кроме того, шестеро или семеро отделались легкими ранениями.

— Они пришли, чтобы убить меня, — сказал я.

Дверь на улицу открылась, и вошли двое — капитан Луистон и Токлани, индейский разведчик. Они обвели взглядом помещение и, отыскав меня, подошли к моему столику.

— Сэкетт, — сказал Луистон, — Толкани говорил с Катенни, они подтвердили вашу историю. Катенни и еще пара апачей подробно рассказали, при каких обстоятельствах вам пришлось убить Хиггинса.

— Ты говорил с Катенни? — спросил я Токлани.

— Он тоже. — Индеец указал на Луистона. — Мы вместе ездили в лагерь апачей.

Я взглянул на Луистона.

— Вы здорово рисковали, приятель.

— Просто хотел добиться справедливости, зная, что апачам уж наверняка известно, что случилось во время нападения. Я не был уверен, что они станут разговаривать со мной, но помог Токлани. Катенни высоко отзывался о вас, Сэкетт, сказал, что вы храбрый и сильный воин.

— Он вернул свою женщину?

— Да, и он благодарит вас. — Луистон как-то странно посмотрел на меня. — Он может сложить оружие и вернуться в резервацию.

— Будем надеяться, что он вернется. Это хороший индеец.

Вот и все. Никто больше не жаждал упрятать меня в тюрьму, но я решил дождаться шерифа, чтобы и в будущем не возникало никаких вопросов. Люди на улице останавливались поговорить со мной, а некоторые благодарили за спасение детей.

Но Лауры я не видел — может быть, она уехала? Или все еще здесь, замышляет свои козни?

Мои мысли постоянно возвращались к Дорсет. Она нравилась мне, но я и помыслить не мог, чтобы поухаживать за ней. Ведь у меня не было ни денег, ни возможности их заработать. Правда, мистер Рокфеллоу нанял меня и еще несколько человек, чтобы перегнать стадо в долину Серных Ручьев, но работа была временной, а плата за нее едва окупит пропитание.

В город вернулся шериф и, услыхав, что произошло в его отсутствие, сказал, что претензий ко мне не имеет. Поэтому я подумал, что пора седлать коня и отправляться куда-нибудь по дорогам страны, да только у меня не было наличных, чтобы запастись всем необходимым.

Потом в «Мухобойке» я услышал, что Пит Китчен застолбил участок в Пахаритос, и поехал к нему. Выяснив, что с кайлом и лопатой я обращаюсь так же хорошо, как и с лассо, он меня нанял.

Выдавая мне снаряжение, Пит включил туда пару сотен патронов 44-го калибра.

— Там индейская земля, а с твоим везением они тебе понадобятся.

Я чуть не отказался от работы. Мне до ужаса надоели сражения с апачами, и мне хотелось только одного — хоть немного пожить спокойно.

Горы Пахаритос ничего особенного собой не представляют. Их назвали так, потому что одна из вершин напоминает птицу. Я поехал туда, ведя в поводу мула, и вскоре нашел участок.

Он находился в сухом русле, где дождевая вода обнажила часть жилы. С виду она была довольно бедной, однако на глубине может оказаться богаче.