Страница 39 из 45
Через два дня недалеко от Витебска местные крестьяне и красноармейцы вместе с работниками ОГПУ организовали преследование неизвестной женщины, застрелившей шофера военного автомобиля. В перестрелке неизвестная была убита и оказалась членом той же террористической группы. Так с помощью населения были обезврежены опасные враги.
Вячеслав Рудольфович всю свою жизнь упорно, настойчиво учился. Когда он пришел в органы ВЧК, нам стало известно, что он свободно владеет двенадцатью иностранными языками. Но этого ему еще казалось мало. За годы работы в ВЧК — ОГПУ он, несмотря на огромную занятость, изучил еще четыре восточных языка: китайский, японский, персидский и турецкий. Каждый выходной день, каждый свободный час Вячеслав Рудольфович старался использовать для выполнения намеченных себе учебных заданий. Обычно это были задания из самых различных областей науки. Он был человеком очень разносторонних интересов: следил за литературой по химии, астрономии, физике, математике.
Огромная эрудиция, умение подчинить людей своей воле, колоссальная выдержка и хладнокровие сочетались в нем с большой скромностью и деликатностью. Вячеслав Рудольфович был на редкость внимателен и вежлив в обращении с подчиненными, В самых острых ситуациях он не выходил из себя, не терял спокойствия. Он не был обладателем «командирского голоса», и первое время для тех, кто работал с ним, было очень странно слышать от руководителя ОГПУ приказание, начинавшееся обычным для него обращением: «Покорнейше прошу…» Но чекисты знали, что эта манера обращения в данном случае говорит лишь о большом уважении к людям, о деликатности.
Мне неоднократно самому доводилось убеждаться в этом. В частности, когда Вячеслав Рудольфович отдыхал на даче «Карс».
Зная, что Вячеслав Рудольфович интересуется театром, я как-то под вечер зашел к нему, чтобы узнать, не желает ли он посмотреть спектакль театра оперетты, который только что приехал на гастроли в Кисловодск.
— Вы, я вижу, уже собрались? — спросил Вячеслав Рудольфович, глядя на мой парадный вид. — А что за спектакль идет?
— «Сильва».
— Спасибо за приглашение. Я с удовольствием пошел бы в театр, но неважно себя чувствую… А вам желаю весело провести вечер…
Когда я был уже в дверях, В. Р. Менжинский сказал:
— Я вас попрошу, товарищ Фомин, завтра утром зайти ко мне.
На следующее утро я пришел к Вячеславу Рудольфовичу и выслушал от него замечание, высказанное, как обычно, в очень вежливой форме, по поводу допущенной мною оплошности по службе. Я обещал тотчас же исправить ошибку. Меня необычайно поразила тогда деликатность Вячеслава Рудольфовича, который накануне, зная, что я иду в театр, не захотел испортить мне настроение.
Когда Вячеслав Рудольфович уезжал из Кисловодска, он, прощаясь со мною, пригласил, если буду в Москве, заходить к нему. И все же я, хотя и часто бывал в Москве, считал неудобным беспокоить своим посещением Вячеслава Рудольфовича, отрывать его от работы.
Как-то в начале весны 1926 года я, будучи в Москве, зашел в Управление ОГПУ. Поднимаюсь по лестнице, а навстречу В. Р. Менжинский. Остановил меня, поздоровался и спрашивает, когда я приехал в Моекву.
— Два дня назад.
— А почему же вы не зашли ко мне?
— Считал неудобным, Вячеслав Рудольфович. Что ж я буду вас отвлекать разговорами?
— Напрасно так думаете. Я всегда рад вас видеть у себя. Если сможете, то завтра в 11 часов утра зайдите ко мне.
Я поблагодарил за приглашение.
В назначенное время я пришел к Вячеславу Рудольфовичу. Болезненный вид его обеспокоил меня. Я выразил опасение по поводу его здоровья.
— Да что вы все, точно сговорились. Только о здоровье со мною и говорите, — шутливо и в то же время с каким-то оттенком грусти заметил Вячеслав Рудольфович. — Впрочем, вы правы. Здоровье у меня действительно неважное. Врачи заставляют лежать. Я прошу вас, товарищ Фомин, извинить меня: я буду разговаривать с вами лежа. Пусть вас это не смущает.
Он попросил принести нам чаю и, лежа на диване, рассказывал, что из Германии прибыла в Москву врачебная комиссия, куда входят известнейшие в медицине ученые. Совместно с нашими профессорами они освидетельствовали всех членов Политбюро ЦК партии и народных комиссаров.
— Почему-то и меня включили в этот список, — сказал Вячеслав Рудольфович. — Осмотрела меня эта комиссия и постановила, чтобы я оставил работу и выехал на все лето в Сочи лечиться. А разве можно сейчас оставить работу мне, когда Феликс Эдмундович так занят в ВСНХ! Но он настаивает на лечении…
В 1934 году Вячеслав Рудольфович ушел из жизни. Перестало биться сердце пламенного революционера, верного ученика Ленина, помощника и соратника Дзержинского.
Память о Дзержинском
Нас, чекистов, знавших «грозу буржуазии», «рыцаря революции» Дзержинского, всегда поражала в Феликсе Эдмундовиче его необычайная человечность, скромность, простота, душевное отношение к своим подчиненным, сотрудникам, к товарищам, ко всем, кто обращался к нему за советом или с просьбой. Это был человек большого, отзывчивого сердца. И все эти качества, которые были присущи ему самому, он очень настойчиво прививал, воспитывал и у своих подчиненных.
У всех, кому довелось общаться с Феликсом Эдмундовичем, навсегда осталась о нем добрая, светлая память.
Я хочу рассказать здесь не только о том, чему сам был свидетелем, но и о том, что рассказывали мне люди, встречавшиеся с Дзержинским. Пусть это будут разрозненные и, может быть, на первый взгляд не очень значительные эпизоды. Но ведь нам дорого, вплоть до мельчайших подробностей, все, что относится к славной жизни таких людей, как Дзержинский. Пусть же и эти маленькие штрихи послужат воссозданию в памяти потомков живого облика одного из самых преданных и самых благородных сынов ленинской партии.
Как-то, уже много лет спустя после гражданской войны, я встретился с бывшим инспектором политотдела 15-й армии И. Н. Гурвичем[5]. Он рассказал мне об одном случае, который произошел с Феликсом Эдмундовичем в Польше в 1920 году.
В то время Ф. Э. Дзержинский был членом Польского ревкома и начальником тыла Юго-Западного фронта. Ему приходилось часто бывать в воинских частях, останавливаться на ночлег у местного населения. Однажды в местечке между Лидой и Белостоком остался он ночевать у одного старенького ксендза. Тот вначале смотрел на незваного гостя исподлобья и не желал даже разговаривать с красным начальником. Но вот Феликс Эдмундович заговорил по-польски со служанкой. Ксендз, не утерпев, присоединился к ним. Это был крайне словоохотливый старик. Слово за слово, и вот он уже подсаживается поближе к Ф. Э. Дзержинскому.
Вначале разговор не касался политики. Ксендз заговорил о неуважении современной молодежи к классикам польской литературы. Феликс Эдмундович хорошо знал произведения многих из них, но особенно любил он Адама Мицкевича. Вспомнив о нем, Феликс Эдмундович с чувством прочитал на память некоторые строки великого поэта. Ксендз был просто очарован.
— Как приятно, — сказал он, — встретить у большевиков такого образованного, культурного человека, да еще из наших, из поляков. Среди красных такие не часто попадаются. Вот, к примеру, есть у них там в Москве чекист Дзержинский — тоже поляк. Так ведь как только земля носит такого: сколько он, говорят, народу погубил! Все тюрьмы полны, кого посадил, а кого и расстрелял!
Феликс Эдмундович внимательно слушал, не перебивал да еш, е иногда и поддакивал:
— Да, да, бывали у Дзержинского такие случаи: и в тюрьмы сажал и расстреливал.
Ксендз, обрадованный, что его слушают так внимательно и даже соглашаются, продолжает все откровеннее ругать и Дзержинского и ЧК. Уж такого-де лиходея, антихриста, как Дзержинский, и на свете не бывало.
Служанка поставила на стол ужин. Ксендз велел принести бутылочку наливки. Но Феликс Эдмундович от вина отказался, а довольствовался чаем.
5
Ныне И. Н. Гурвич — персональный пенсионер, проживает в Ленинграде.