Страница 37 из 45
Начальник отделения пограничной охраны Ленинградского округа по борьбе с контрабандой Иван Алексеевич Дмитриев получил сведения, что Либерман начал изготовлять обручальные кольца, прибегнув к помощи одного ювелира. Кольца эти нелегальным путем продавал частным лицам.
Долго пришлось беседовать Дмитриеву с Либерманом, пока наконец тот не удостоверился, что мы действительно знаем о закопанном золоте и о том, что он намеревался с ним делать. И. А. Дмитриев предложил ему передать это золото в фонд индустриализации страны, с тем чтобы, исполнив этот свой гражданский долг, Либерман мог с чистой совестью продолжать работать на прежнем месте. Ему дали возможность подумать, и в конце концов он предложил Дмитриеву ночью поехать в указанное место и откопать золото. Вскоре И. А. Дмитриев доложил мне, что в указанном месте обнаружил слиток в 6 с половиной килограммов.
Тогда я понял, что Либерман хочет нас провести: откупиться этим слитком. Дескать, получат они золото и оставят меня в покое.
— Нет, — говорю я Дмитриеву, — этот номер не пройдет. Вы настаивайте на сдаче государству спрятанного золота полностью. По нашим данным, у него должно быть более 30 килограммов. Не скажет, где лежит у него остальное золото, — предупредите его, что на него будет заведено следственное дело; вызовем людей, которым он предлагал купить у него золото. Они подтвердят, и он будет отвечать по всей строгости закона.
Однако Либерман упорствовал. И мне и Дмитриеву пришлось не раз говорить с ним. Он стоял на своем. Все время повторял:
— Я же советский человек и сразу привез золото, чтобы сдать его государству!
Последняя наша встреча была совсем короткой. Услышав в очередной раз заявление «я же советский человек…», я сказал ему:
— Вот вы говорите, что вы советский человек, а поступаете не по-советски. Вы должны понимать, что ваше упорство ни к чему не приведет.
Давайте покончим с этим делом раз и навсегда, — сказал я. — Если вы хотите, чтобы мы с вами могли спать спокойно, сдайте полностью золото государству.
— Я вас не понимаю, — удивился Либерман. — Почему это я и вы не будем спать спокойно?
— Вы не будете спокойны потому, что, как только пройдет машина мимо вашего дома, или остановится кто-либо у вашей парадной, или позвонит кто в вашу квартиру, вы будете думать, что за вами приехали из ОГПУ. Я же не буду спать спокойно, так как постоянно буду чувствовать себя виноватым перед государством и стану себя упрекать: а почему я позволил Либерману утаить еще около 26 килограммов золота? Так не лучше ли нам с вами прийти к обоюдному согласию. Давайте спать спокойно по ночам — и вы, и я. Я хочу, чтобы вы могли спокойно жить и работать.
Лицо Либермана выражало внутреннее волнение. Видимо, в нем боролись два чувства. Наконец он провел дрожащей рукой по лицу и сказал:
— Ну, ладно, пусть будет по-вашему. У меня есть еще 26 килограммов золота.
Когда оставшееся золото было изъято, Либерман попросил принять во внимание, что он добровольно сдает свое золото в фонд индустриализации страны,
— И пожалуйста, сохраните всю эту историю с золотыми слитками в тайне. Я не хочу, чтобы об этом узнали знакомые и особенно сослуживцы. Я честный труженик и хочу спокойно работать на прежнем месте и на прежней должности.
Я заверил, что ему нечего беспокоиться:
— Работайте честно, и никто вас пальцем не тронет, никаких ограничений или тем более преследований не будет.
Вот так мы с ним и расстались.
За годы моей работы начальником пограничной охраны в Ленинградском округе с 1930 по 1935 год мне довелось не раз сталкиваться с контрабандистами различных мастей. Среди тех, кто действовал с особенно большим размахом, были капитаны кораблей, работники иностранных консульств. Контрабандные товары (чаще всего галантерея, отрезы, часы, наркотики) пограничники находили в угольных ямах пароходов, в искусно оборудованных тайниках кают. Случалось обнаруживать даже пароходы с двойными палубами.
Но пограничников трудно было провести. Они знали все уловки контрабандистов. В тех же редких случаях, когда контрабандисты ухитрялись проскочить через таможню со своим товаром, к их услугам всегда находились темные дельцы, в чьих руках за годы нэпа скопилось немало ценностей. Сделки совершались на черном рынке.
Но на границе зорко следили за скупщиками драгоценностей. Пограничники обнаруживали запрятанные золотые монеты и вещи, бриллианты и валюту в самых, казалось бы, необычных местах и предметах: в книжных переплетах, ботинках, прическах, даже в утюгах.
В управление пограничной охраны Ленинградского военного округа поступило заявление, что дочь бывшего торговца Ш. — Генриетта бежала в Париж, захватив с собой валюту и бриллианты на огромную сумму. В Париже у нее жил муж — белый офицер, эмигрировавший еще в гражданскую войну. Отец Генриетты остался в Ленинграде. Нам стало известно, что дочь оставила ему около 30 тысяч рублей золотом.
Бывший торговец Ш. был арестован. Ему предъявили обвинение в сокрытии ценностей, кроме того, он привлекался к ответственности как соучастник в побеге дочери за границу. На квартире у Ш. нашли более тысячи золотых пятирублевых монет. На следствии арестованный предложил:
— Облегчите мне наказание, и я передам в фонд индустриализации страны крупную сумму.
Старику было обещано прощение. Он повел уполномоченных к себе на квартиру, и там, в потайном месте, был найден целый клад — золотые монеты на 24 тысячи рублей. Затем он написал письмо дочери в Париж с просьбой выслать на его имя половину той суммы, которую она вывезла из Ленинграда за границу. Это составило ни много ни мало — 200 тысяч франков.
Месяца через два я получаю из Парижа письмо:
«Советская Россия. Ленинград, ОГПУ, начальнику пограничной охраны. Товарищ! Я поступила честно. Перевела 200 тысяч франков в Ленинградский госбанк; прошу и вас поступить с моим отцом тоже честно. Генриетта».
В общей сложности только за три года (1930–1933) пограничная охрана ОГПУ Ленинградского военного округа передала в фонд индустриализации страны драгоценностей и валюты на сумму более 22 миллионов рублей золотом.
Из воспоминаний о В. Р. Менжинском
С Вячеславом Рудольфовичем Менжинским я впервые встретился в начале сентября 1919 года в Москве, В это время чекисты раскрыли крупный контрреволюционный заговор так называемого «Тактического центра», о чем я уже писал в предыдущих главах.
Ha Лубянке, где помещалась ВЧК и куда я явился по вызову Ф. Э. Дзержинского, царили особая подтянутость, собранность, делозитость. В приемной я увидел, как из кабинета Дзержинского вышел высокого роста мужчина в пенсне с золотой оправой.
— Кто это? — спросил я секретаря ВЧК т. Савинова.
Это был направленный по решению ЦК для работы в качестве члена коллегии и члена Президиума ВЧК Вячеслав Рудольфович Менжинский.
На следующий день В. Р. Менжинский явился в особый отдел ВЧК со специальным поручением Феликса Эдмундовича и приступил к расследованию заявлений от военного доктора, учительницы одной из московских школ и других советских патриотов, предупреждавших ВЧК о существовании контрреволюционного «Тактического центра», подготовлявшего вооруженный мятеж и захват власти в Москве.
В ночь накануне операции меня вызвали к Феликсу Эдмундовичу. Когда я пришел к нему, в кабинете уже были В. Р. Менжинский и член коллегии ВЧК, секретарь ВЦИК В. А. Аванесов, начальник особого отдела Московской ЧК Е. Г. Евдокимов. В кабинет то и дело входили чекисты. В. Р. Менжинский вручал им ордера на аресты заговорщиков, объяснял характер задания, предупреждал об осторожности. Он был немногословен, очень четко формулировал свои мысли, переспрашивал, все ли понятно.
В ночь на 19 сентября 1919 года было арестовано и доставлено в ВЧК более 700 белогвардейцев «добровольческой» армии. Чекистам под руководством Ф. Э. Дзержинского и В. Р. Менжинского удалось с помощью московских коммунистов полностью разгромить и уничтожить опасный очаг контрреволюции.