Мустанг

— Немного.

— Она не пришла, а нам уже пора отправляться. Как по-твоему, она могла отказаться от своей затеи?

— Едва ли.

Еще одна западня? Пенелопа сказала, что уезжает сегодня вечером. Должен ли я пойти и отыскать ее? Что, если ее захватили Сильвия с Ральфом?

— Как скоро мы отправляемся? — спросил я.

— Минут через пятнадцать. Жду, пока загрузится вон тот фургон.

— Пойду схожу за ней.

— Лучше тебе подождать здесь, — сказал Олли Шеддок. — Если хочет, сама придет.

— Понятно.

— Сэкетт, я слышал разговоры в городе. Будь осторожен. Кто-то нанимает ганфайтеров. Ты же знаешь Лома-Парда — за деньги можно достать все, здесь заказное убийство стоит дешево.

— Кто нанимает?

— Понятия не имею.

Я с удовольствием подставил лицо ветру с гор. Сейчас не время умирать. Странно, но я меньше думал о золоте, которое мне предстоит подобрать, чем о холодящем лицо ветре или о девушке. Золото у меня не задерживалось. Когда оно ко мне попадало, я его тратил и больше не вспоминал.

— Ты ее любишь? — спросил Олли.

Люблю ли я ее? Наверное нет. А что такое любовь? Не уверен, что знаю, и всегда остерегался давать волю чувствам. В конце концов, ну кому я нужен? Бродяга с двумя крепкими кулаками да револьвером.

Если бы кто-то другой задал этот вопрос, я бы его послал подальше, и на этом бы дело кончилось, но рядом стоял Олли, друг моих родственников и уроженец Теннесси.

— Не знаю, что тебе сказать, Олли, — ответил я. — К тому же я ей не доверяю. Вторая девушка — темноглазая Сильвия — та просто дрянь. С ней я успел познакомиться. А Пенелопа… Считай, что я еще не решил.

— Будь осторожен, сынок. Будь осторожен.

Он имел в виду одно, а я понял другое. Подойдя к коню, я сменил сапоги на мокасины.

— Олли, я скоро вернусь. Обожди меня.

До дома Энни было не более ста пятидесяти ярдов, и я быстро подошел к тополям. Во рту пересохло, сердце тяжело бухало в груди; я не ведал отчего — то ли от предчувствия беды, то ли из-за этой девчонки, о которой я запрещал себе думать. Да, толку от этого запрета было мало.

В салуне Баки веселились, звучала музыка, люди пели, смеялись и пили, играли в карты и смотрели на женщин, перебирая в руках монеты и фишки. Я видел стоящих у коновязи лошадей, видел, как из переулка вышел мужчина со звенящими шпорами в большом сомбреро и пересек улицу, направляясь к салуну.

В домике Энни ярко и приглашающе светились окна, вдруг я почувствовал неожиданно острое желание, чтобы точно так же светились окна моего собственного дома, и ясно представил себе, как прихожу домой, где меня ждут тепло, уют, созданные руками заботливой милой женщины. Ладно, размечтался. Нолан Сэкетт едва ли до этого доживет.

Давным-давно я научился ходить, как дикое животное, и теперь мои мокасины ступали бесшумно. В сапогах мне бы не Удалось неслышно подобраться к дому, а в мокасинах я ступнями чувствовал каждую веточку, поэтому ни одна не хрустнула, не зашуршал ни один лист.

Оказавшись на расстоянии пятидесяти футов от коттеджа, я снова остановился, прижавшись к стволу дерева. В доме не слышалось ни звука, я подкрался поближе и осторожно заглянул в окно.

Пенелопа сидела за столом, разливая кофе, а напротив нее я увидел Сильвию Карнс!

Рядом с Сильвией сидел Нобл Бишоп. Из кухни вышел Ральф с тарелочкой пирожных. Когда он наклонился, чтобы поставить их на стол, я услыхал, как Пенелопа что-то сказала насчет времени. Все посмотрели на стенные часы.

Пенелопа закончила разливать кофе и откинулась на спинку стула, взяв свою чашку. Передо мной сидели люди, считавшиеся врагами, и разговаривали как ни в чем не бывало — светское общество, ни дать ни взять собравшееся на чашку кофе. Значит, я все-таки оказался в дураках?

Наконец Пенелопа поставила чашку, что-то сказала Сильвии о тарелках, встала и надела капор. Она повернулась и, очевидно, попрощалась со всеми.

Будто призрак, я скользнул обратно под деревья и вернулся к фургонам. Олли терпеливо ждал.

— Сейчас она подойдет.

— Ты с ней разговаривал?

— Нет, но она идет.

— Я определил ее в предпоследний фургон, раз уж вы оба решили по дороге остановиться.

— Кто им правит?

— Хороший парень, Рейнхарт. Он работает на меня уже пару лет. — Олли вдруг взглянул на меня. — Забыл тебе сказать. Мой совладелец — Оррин Сэкетт, ему принадлежит треть линии.

— Я смотрю, он преуспел.

— Да, преуспел. Уверен, он один из самых перспективных политиков в Нью-Мексико.

Облокотившись о борт фургона, я поджидал Пенелопу и с горечью размышлял о судьбе Оррина и своей. Он начинал на Западе с того же, что и я. Они с Тайрелом выучились грамоте и прочим наукам, и оба стали в этих краях большими людьми У меня за плечами лежали лишь пыльные тропы, драки в салунах да одинокие убежища в холмах.

Это случайно свалившееся на меня золото, которого другому хватит на всю жизнь, для меня мало что значило. По-настоящему ценно лишь то, что человек добился своей головой, своими собственными руками. Какой куш ни получу в результате моего очередного приключения, этим я обязан везению и умению ловко обращаться с оружием. Хотя в данную минуту даже сокровищ у меня не было. Так о чем рассуждать?

Пенелопа подошла внезапно, как вынырнула из темноты.

— О, мистер Шеддок, прошу прощения за опоздание, но ко мне зашли друзья, и нам нужно было поболтать. Вы готовы к отъезду?

— Да, мэм. Залезайте в фургон. Это Оскар Рейнхарт, ваш возница.

— Благодарю вас. — Пенелопа несколько раз взглянула в мою сторону, пытаясь рассмотреть, кого скрывает темнота.

Олли предупредил ее:

— Последний фургон поведет Нолан Сэкетт.

Шеддок направился в голову каравана, а Пенелопа подошла ко мне.

— Значит, вы здесь? Как я рада! — Она в нерешительности помолчала. — Мне не терпится поскорее убраться подальше от этих страшных убийств. — Пенелопа подняла голову и взглянула на меня. В темноте я различал бледный овал ее лица. — В бедного мистера Лумиса стреляли. Он жив, но очень тяжело ранен. Не представляю, как это могло случиться.

— Здесь опасные края, — сказал я. — Наверное, кто-то увидел его с оружием и решил, что охотятся на него. Я слышал о перестрелке. Кажется, было два выстрела.

— Не знаю. — Пенелопа отвернулась и зашагала к своему фургону. Рейнхарт помог ей взобраться. Через несколько минут я услышал, что караван тронулся.

Как и всякий грузовой караван, этот оставлял позади не одного возницу. Отставшие догонят и присоединятся к нему позже, когда кавалькада выберется на основную дорогу. Мы проехали мимо нескольких фургонов, стоящих у обочины. Нам предстоит еще много раз останавливаться и снова пускаться в путь, пока все возницы, наконец, не займут отведенные им места и не выстроятся в длинную вереницу. Так что кратковременная остановка моего фургона останется незамеченной.

Рейнхарт тронулся, и я позволил ему отъехать довольно далеко. Мой фургон был запряжен восьмеркой крупных миссурийских мулов. Слушались они прекрасно. Мне всегда нравилось держать вожжи хорошей упряжки.

Мы медленно двигались, выстраиваясь в цепочку, медленнее, чем идущий шагом человек. Я искал глазами приметы места, где закопал золото, и скоро остановил упряжку. Фургон Рейнхарта продолжал катиться вперед. Я прислушался, однако ничего подозрительного не услышал.

Обвязав вожжи вокруг тормоза, осторожно слез с козел.

Пенелопа, конечно, могла сговориться с Сильвией, но если она действует одна, то Сильвия и остальные наверняка наблюдали за отправкой каравана. Они считают, что золото у нее и что она должна погрузить его где-то по пути. За мной они тоже наблюдали?

Спустившись с невысокого откоса, я вошел в рощу и притаился. Ничего необычного. Мешки лежали там, где я их оставил. Когда нагнулся, чтобы их поднять, на мгновение вдруг показалось, что за спиной зашуршал ковер сосновых иголок. Я замер, но все было тихо.

Я вынул из тайника первое вьючное седло с мешками, затем второе. И задумался, как их дотащить до фургона. Если понесу оба и меня атакуют, то я окажусь совсем беспомощным. Не так-то просто бросить на землю тяжелый мешок, а потом хвататься за револьвер. Значит, надо носить по одному.