Страница 37 из 74
255 Из статьи А. Измайлова «По ком звонил колокол»//Ленинец (Владивосток). От 14.12.1989.
мить палку от стола, переломить — то излом будет непредсказуемо таинственным. И тот, кто расшифрует его, тот и поймет... да, правильно, именно смысл жизни. Или: „Оля, скажи нам, в чем смысл твоей молодой, но уже надкушенной жизни? Нет, сперва ты скажи, а потом мы скажем"». О событиях, связанных с несколькими последними визитами Башлачёва в Череповец, вспоминает Сергей Герасимов: «Смысл жизни — одна из тем, которые мы обсуждали постоянно. Надо сказать, что я в то время [в начале 80-х годов] уже стал приходить к Богу, похаживал в церковь. Много разговоров у нас было о Боге. Он, в общем-то, был атеистом. Сначала у нас не было серьезных споров, потом я все больше и больше приходил к Богу, а он-то не стремился к нему, и вообще, по своему мироощущению, конечно, был язычником. Для него неземной разум был чем-то нереальным. Он жил сегодняшним днем, здесь и сейчас. Вся жизнь заключалась в том, что здесь. Причем это действительно была полноценная жизнь, богатейший внутренний мир! Когда он уже жил в Питере, во второй или третий его приезд с конца, он специально приехал, чтобы креститься. Видимо, он каким-то образом созрел, но в Питере не хотел этого делать. Может быть, он решил приехать сюда, потому что у нас был один общий знакомый дьякон, бывший музыкант, Вячеслав Дубров. Он как раз играл в „Белых Грифах". Саша приехал к нему. Чего он его выбрал?! Думал, что тот ему поможет? Вот он пришел с этой просьбой, на что Дубров ответил: „Ты что, с ума сошел? Куда ты лезешь?! Не созрел ты для этого!" Он здорово Сашу обидел. Еще через приезд или в следующий приезд, когда мы с ним встретились, это была уже финальная точка всем нашим разговорам о Боге. Он сказал одну-единственную фразу. По-моему, он меня тогда по фамилии назвал, хотя обычно всегда всех своих близких друзей он называл не просто „Сережа", а „Сереженька", „Сашенька", „Настенька". Такие у него были уменьшительные имена, а тут он назвал меня просто по фамилии
и сказал одну-единственную фразу: „Герасимов, ты был прав!" Он все равно пришел к Богу, для меня это абсолютно точно». По воспоминаниям друзей, будучи в Москве, Александр ходил в церковь на улице Галины Неждановой.
Башлачёв вернулся в Ленинград, где состоялся первый концерт Александра у Виктора Тихомирова256. После выступления Башлачёв остался ночевать. Виктор рассказывает: «Вдруг с ним истерика ночью случилась, он ревел. Я его так гладил по голове, пытался его приголубить, чтобы он успокоился... Меня потрясли эти его рыдания ночью, непонятно по какой причине. А говорить он отказался. Я спросил: „Что такое?" А он: „Не обращай внимания"».
Около 22 декабря Нелли Николаевна приезжала к сыну в Комарово. Она вспоминает: «Я иногда бывала в Ленинграде, я же работала в филиале питерского университета. Мы с ним там виделись, но как? Встретимся на вокзале, походим... У меня приятельница на Фонтанке жила, около цирка... А здесь у него комната появилась! Он знал, что я в командировку приеду, позвонил и говорит: „Приезжай!" Он меня на вокзале встретил, мы сели на электричку и поехали в Комарово. Он меня все расспрашивал: „Расскажи, какой я был, когда был маленьким?" Мы зашли в магазин, купили продуктов, я ужин приготовила. Потом ночью пошли гулять. Была огромная, очень яркая луна, и мы отправились на залив. Прямо через лес шли, между соснами. На следующий же день начались очень сильные морозы». Ирина Линник появлялась на даче довольно редко и во время приезда Нелли Николаевны Александр с мамой были одни.
В конце года Башлачёв уехал в Москву. Рассказывает Артемий Троицкий: «Мои плотные отношения с Башлачёвым оборвались где-то в мае или начале июня 1986 года, причем в высшей точке... И я его не видел очень долго. Наверное,
256 Художник, бывший участник группы художников «Митьки». Писатель, сценарист, кинорежиссер.
почти полгода. Он просто пропал. И я уже не помню, при каких обстоятельствах мы с ним встретились снова. Наверное, это уже был самый конец 1986 года. И он, конечно, был совсем другим. Он потух просто, был смурным, и он мне сказал, что за все эти полгода ничего не написал... Я не психиатр и не аналитик душевных состояний. Мне трудно сказать, но я просто помню, что у меня сложилось такое впечатление, что в нем что-то очень сильно надломилось. Почему, из-за чего, с какой стати — я не знаю. Помню, он мне говорил, что с ним произошло что-то страшное. Как мне показалось, это было до некоторой степени замешано на какой-то мистике. Он говорил что-то туманное. То есть я его просто по-свойски, по- дружески спрашивал: „Сань, а что случилось? Тебе плохо, что ли? Ты там перебрал чего?" Он в ответ на это говорил какие- то темные, смутные вещи по поводу чего-то страшного, нехорошего, но при этом абсолютно ничего конкретного... Это была бледная тень Башлачёва образца 1984,1985 и первой половины 1986 года. То есть не было этого божественного сияния, не было этой запредельной энергетики, он просто пел свои песни. Пел их хорошо. Он стал редактировать некоторые тексты, и, как мне показалось, редакция была в принципе вполне уместная. Он немного переделал их в музыкальном отношении — просто потому, что, как мне показалось, он стал лучше играть на гитаре... Но при всем том, что песни его стали более доведенными до ума, пел он их совсем по- другому. Он их пел гораздо более отстраненно. То есть он уже не умирал в этих песнях. И я это чувствовал очень остро. Мне было дико грустно и неудобно. Из-за этого я стал Башлачёва не то чтобы избегать, но если раньше меня к нему тянуло как магнитом, я летел как мотылек на свечку, то последние полтора года этого не было... При следующих двух-трех встречах я его еще просил: „Саш, а спой какую-нибудь новую песню". Он всякий раз тоже очень грустно, нехотя и глядя куда-то в сторону, отвечал: „Нет. Сейчас вот пишу, работаю, думаю".
То есть было ясно, что у него новых песен нет. Я понял, что ему трудно, и больше его этими своими розгами мучить не стал». Сергей Гурьев: «В 1985 году Башлачёву была свойственна такая активная энергичная подача. В нем внутри было очень много энергии, и она очень органично из него вырывалась через песни, и хороший концерт дать проблем не было. Неудачные концерты у него я видел несколько позже, они начались уже где-то в 1986 году... Он стал терять внутреннюю энергию, стал пытаться несколько искусственно войти в какое-то настроение насильно. Настроения нет, а он в него войти пытается. И если этого все равно не происходит, это начинало его напрягать, он нервничал, злился, и у него возникали проблемы с подачей, она становилась нарочитоэкспрессивной, с какими-то эмоциональными сбоями, с неточными интонациями, нервно всё». Рассказывает Александр Агеев: «Если сравнить его, какой он был в 1984-м и в 1986-м — такой радостный, энергичный, а потом он таким выжатым лимончиком стал, или постарел, может быть... Он, с одной стороны, был очень открытым, а с другой стороны, он сохранял в себе какое-то ядро, тайну или какое-то мистическое знание... Но мог он концерты играть, мог! И сколько угодно людей было, которые бы его слушали! Но не хотел он. Значит, он что-то для себя другое решил».
Новый год Александр с Анастасией отмечали в клубе «Ме- телица». Там было организовано мероприятие для рок- музыкантов, на котором Александр Липницкий, одетый в черный балахон, изображал Деда Мороза: «До этого еще Курчатовский институт257 проводил подобные мероприятия. Я помню, на Старый Новый год всегда была елка, играли все наши ведущие группы: „Браво", „Бригада С", правда, без ленинградцев обходилось. А потом редакция „Московского комсомольца" как-то договорилась с этой „Метелицей". Они
2S7 Московский институт атомной энергии имени И. В. Курчатова.