Страница 204 из 220
Греческий король Георг II все еще обитал в обозе британских войск под Казертой. Черчилль полетел к нему в Италию. По дороге сочинили акт отречения. Но король ни с того ни с сего заупрямился — он никак не хотел отдавать власть регенту. Тогда Черчилль предупредил:
— В таком случае, ваше величество, придемся вас свергнуть. — Британский премьер-министр выступал в роли ниспровергателя тронов…
Георг II, король эллинов, пошел на попятную. Прекратив спор, он безропотно подписал декларацию о своем отречении.
«Мы, Георг II, король Греции, — говорилось в декларации, — обдумав ужасное положение, в котором оказался наш любимый народ… назначаем архиепископа Дамаскиноса нашим регентом…»
Дальше шли какие-то фразы о «возлюбленной стране», о «страданиях, которые терзают нам сердце», но это уже не интересовало Уинстона Черчилля.
Премьером греческого правительства стал генерал Пластирас. Он сменил ненавистного народу господина Папандреу. Генерала Пластираса Черчилль считал более удачной фигурой. За него говорила хотя бы одна биографическая деталь: когда-то в годы интервенции против Советской России он командовал там карательным полком интервентов… Все устраивалось как нельзя лучше.
К Новому году британский премьер снова был в Лондоне.
Британский премьер возвратился в Лондон, и на него снова посыпались неотложные дела. Фон Рунштедт, который приостановил было наступление в Арденнах, опять стал проявлять активность. Первое января нового года ознаменовалось налетом германской авиации на полевые аэродромы союзников в Бельгии, Голландии и Восточной Франции. Воздушные атаки были так неожиданны, что маршал авиации Теддер просто хватался за голову. В налетах приняли участие больше девятисот немецких самолетов. Союзники понесли огромные потери. На аэродромах высились груды обгоревших бомбардировщиков, истребителей, транспортных аэропланов.
Одновременно с ударом авиации немцы предприняли наступление в Сааре. За шесть дней они создали предмостное укрепление на западном берегу Рейна. В наступлении участвовало шестнадцать германских дивизий. Над Западным фронтом союзников опять нависла угроза прорыва. В Лондон и Вашингтон полетели тревожные донесения.
Уинстон Черчилль, который только что с легким сердцем сделал греческим премьером фашиста Пластираса, теперь с такой же легкостью обратился за помощью к Советскому Союзу. В Москву экстренно отправили военную делегацию. Она еще находилась в пути, когда Черчилль, не дожидаясь переговоров, отправил Сталину паническую телеграмму.
«На Западе идут очень тяжелые бои, — писал он, — и в любое время от Верховного командования могут потребоваться большие, решения. Вы сами знаете по вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы…»
Черчилль не скрывал охватившей его тревоги. Послание заканчивалось просьбой к Сталину — ускорить ожидаемое наступление русских на Восточном фронте. Эта просьба была криком души британского премьера.
«Я буду благодарен, — писал Черчилль, — если вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января…»
Уинстон Черчилль не мог представить, что Сталин так быстро ответит. Сталин получил послание британского премьера вечером 7 января и в тот же вечер отправил ответ. Он писал:
«Мы готовимся к наступлению, но погода сейчас не благоприятствует нашему наступлению. Однако, учитывая положение наших союзников на Западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему Центральному фронту не позже второй половины января».
Советское наступление началось раньше — через сто часов после того, как западные союзники обратились за помощью. 12 января на берегах Вислы началась мощная артиллерийская подготовка, и вскоре пришли в движение сто пятьдесят советских дивизий. Через, неделю брешь, образовавшаяся в германском фронте, расширилась до трехсот миль. Советская Армия перешагнула немецкую государственную границу и завязала бои на территории Германии.
Удар, нанесенный русскими на Востоке, тотчас же отозвался на Западном фронте. Гитлер приказал немедленно вывести из Арденн шестую танковую армию Дитриха и отправить ее под Будапешт. Вскоре на Восточный фронт последовали и дивизии танковой армии фон Мантейфеля.
К 1 января на Западном фронте насчитывалось семьдесят две германских дивизии. Через месяц их число сократилось на полтора десятка. Фактически на фронте против союзников сражалось не больше сорока дивизий, ведь многие дивизии насчитывали в лучшем случае половину своего штатного состава.
А на Восточном фронте число немецких дивизий вновь перевалило за двести. Но ничто уже не могло приостановить начавшейся для них катастрофы. В течение января Советская Армия, обрушившаяся на врага по всему фронту от Балтики до Карпат, взломала оборону немцев на протяжении тысячи двухсот километров.
Наступала завершающая фаза второй мировой войны…
Глава десятая
Сознание прояснилось… Андрей открыл глаза и снова зажмурился. В лазарете день и ночь горел ослепительный свет. Из мира сновидений Андрей возвратился в мир ужасов, в Дантов ад, называемый лазаретом концлагеря. Лучше бы здесь был мрак, чтобы не видеть, ничего не видеть вокруг… На деревянных нарах, на порыжевших от крови бумажных матрацах вповалку лежали живые трупы. Лежали валетом — по двое на одном матраце. Андрей лежал один — сосед умер ночью, и санитары унесли его из барака.
Значит, он, Андрей Воронцов, снова выжил…
В декабре Андрея выписали из госпиталя и отправили на завод «Геринг-верке», километрах в двадцати от центрального лагеря. Паровичок деловито тянул по узкоколейке десятка два железных грохочущих вагонеток, а в вагонетках, прижавшись друг к другу, сидели узники. Ледяной ветер пронизывал их насквозь. Когда паровоз остановился у завода, многие не могли вылезти из вагонеток без посторонней помощи.
Но прежде чем отправить заключенных в бараки, вахтманы приказали им погрузить на вагонетки мертвецов. В филиале не было крематория, и умерших отправляли в Маутхаузен. Там крематорий работал и днем и ночью…
Замерзшие трупы сложили в вагонетки. В хвост поезда посадили апатичных, равнодушных ко всему дистрофиков, потерявших всякое ощущение жизни. Их тоже везли в Маутхаузен, в крематорий… Андреи ничего не видел страшнее очереди за смертью перед крематорием… Это было еще до его болезни. Он проходил мимо крематория. Там вытянулась у ворот очередь таких же вот апатичных, безвольных полосатых людей-скелетов. Одни лежали на стылой земле, не в силах двинуться, другие, ссутулившись, Притопывали от холода и зябко потирали руки. Они знали, что должны сейчас умереть; и были равнодушны к смерти; ненадолго их мог бы оживить лишь вид хлеба, пищи… А за стеной раздавались короткие выстрелы, и очередь все сокращалась… Что по сравнению с этим картины Дантова ада!..
Паровичок доставил живых и, забрав мертвых, загромыхал по узкоколейке в обратный рейс.
Перед отъездом из лазарета доктор Григоревский вызвал к себе Андрея будто на медицинский осмотр и передал инструкции, как вести себя на заводе. Главное внимание — «Фердинандам». Исправные машины не должны уходить с завода. Электросварщикам надо сказать: «Доктор Цветкович передает всем привет». Цветкович — югослав. Он в Линце возглавляет подпольную группу…
На заводе поначалу все шло хорошо. Надзиратели избегали заходить в цех, где работали сварщики. Синих защитных очков у эсэсовцев не было, а смотреть незащищенными глазами на горящие электроды невозможно… Мастера были довольны работой сварщиков. Их не приходилось понукать, как других. Голубоватые молнии непрестанно озаряли высокий цех, где сваривали броневые щиты для самоходных пушек.