Страница 24 из 89
— Я вас слушаю.
— Прошу зайти ко мне через тридцать минут, — не утруждая себя объяснениями, произнес Католинский и повесил трубку.
Сердце у Лемана на мгновение замерло, а потом стало биться редкими, сильными толчками, «Что это, провал?.. Моллис все-таки сообщил?… Не может быть!» Руки по инерции продолжали перекладывать документы на столе. «Инспектор Католинский — представитель НСДАП в гестапо, человек Геринга. Нет, это не его дело. Он занимается только чисткой! Если бы узнали, должны были бы допросить в отделе. Напрасно я волнуюсь!» — Вилли начал приходить в себя.
Видимо в его поведении что-то изменилось, потому что Хиппе вдруг замолчал, внимательно посмотрел на него и спросил:
— Кто звонил?
— Инспектор Католинский. Пригласил на беседу.
— Он занимается чисткой, — объяснил Хиппе и сочувственно взглянул на Вилли.
Обновление личного состава гестапо шло полным ходом. Чиновники держались настороженно и избегали откровенных разговоров. Чувство беспокойства особенно усилилось когда стало известно, что руководство тайной политической полицией взял на себя сам Геринг, а Дильс остался его заместителем. Абдта уже перевели в военную контрразведку. Собрался уходить в ведомство иностранных дел Шлаф.
Вилли привел все документы на столе в порядок, еще раз взглянул на часы, поднялся и, не спеша, направился на второй этаж. Он шел по коридору, внутренне собираясь и сосредотачиваясь, перебирая в памяти возможные варианты беседы и не замечая, что он аккуратно обходит кучи мусора, расставленную мебель и металлические шкафы. Гестапо обустраивалось и помещение имело неряшливый вид. Спросив на втором этаже у охранника номер нужного ему кабинета, в точно назначенное время, Леман постучал в дверь и не дожидаясь ответа, решительно вошел в кабинет.
Посреди большой, еще как следует не обставленной комнаты, без штор на окнах, за письменным столом сидел плотный с короткой стрижкой чиновник в светло коричневой рубашке, на рукаве которой выделялась красная повязка со свастикой. Когда Леман подошел и поздоровался, он молча встал, протянул для пожатия руку и жестом предложил сесть на стул, стоящий чуть сбоку от стола. Подождав пока Вилли сядет, он опустился в свое кресло, бегло пробежал лежащую перед ним раскрытый папку с документами и сказал:
— Господин Леман, я пригласил вас для беседы, чтобы выяснить некоторые интересующие меня моменты из жизни вашего бывшего начальника — криминальсекретаря Шлафа, — заговорил он низким голосом на берлинском диалекте. Задавая вопрос, он внимательно смотрел на собеседника.
— Я вас слушаю, — вежливо ответил Вилли, оставаясь настороже и пологая, что Католинский просто заходит издалека.
— Какие у вас отношения с криминальсекретарем Шлафом?
— Чисто служебные, он мой начальник, — Вилли решил отвечать лаконично по опыту зная, что многословие к добру не приводит.
— Ваше мнение о нем, как о чиновнике полиции?
— Видите ли, — Вилли на минуту замешкался — я могу сказать так, что из-за своего карьеризма, он часто был против меня и мог сказать за глаза обо мне что-нибудь неприятное. И, тем не менее, я считаю, что он способный и преданный чиновник.
— Вы бывали с ним в командировках? — с невозмутимым видом спросил Католинский.
— Нет, господин инспектор, я всегда замещал его во время отъездов, поэтому в командировки с ним не ездил.
— Известно ли вам, господин Леман, как он тратил деньги во время пребывания в командировке, читали ли вы его финансовые отчеты?
— Я ничего по этому поводу не могу сказать, поскольку я никогда не интересовался, как он списывает командировочные.
— Шлаф считает, что вы написали на него донос по этому поводу. Что скажете?
Я? — искренне удивился Леман, — Впрочем, это легко проверить. Если донос написан от руки, его можно дать на экспертизу графологу. Если же он отпечатан, можно поискать в отделе машинку. Только зачем мне писать на него донос? Я не претендовал никогда на его место. Я вполне доволен своим положением.
Что ж, ваши ответы делают вам честь, — впервые улыбнулся Католинский, и Вилли подумал, что в этот момент инспектор производит впечатление простецкого парня.
В каких отношениях вы находитесь с криминальсекретарем Бертольдом? — спросил Католинский и лицо его опять приняло серьезное выражение.
«Вот оно главное, из-за чего он меня вызвал», — подумал Вилли и коротко ответил:
— У нас чисто служебные отношения. А Шлаф дружит с Бертольдом.
— Бертольд написал на вас донос. Чем вы можете это объяснить?
— Полагаю, что он сделал это по просьбе Шлафа.
— Бертольд пишет, что вы скрытый марксист! — Католинский настороженно смотрел прямо в глаза Леману.
Вилли улыбнулся и пожал плечами:
— Он, наверное, приводит какие-то конкретные факты. Хотелось бы их услышать. Сказать могу лишь одно: я никогда не был марксистом и пока еще не стал национал-социалистом. Я только готовлюсь вступить в партию, внимательно изучаю книгу фюрера «Майн кампф». До революции и некоторое время после нее, я был членом монархической организации «Союз африканцев», за что подвергался преследованиям со стороны социал-демократов.
Католинский перевернул несколько страниц в папке, видимо, нашел нужное ему место и воскликнул:
— Вам нужны факты, пожалуйста! Что вы делали во время революции?
— Был в группе связи при военном министерстве. Обеспечивал связь между добровольческими отрядами и гвардейской дивизией рейхсвера, — спокойно ответил Вилли. Все моменты своей биографии он обсуждал с Клесметом и знал, что поймать его на мелочах никто не сможет.
— Кто это может подтвердить?
— Есть люди в военной контрразведке, которые знают меня по тем временам. Например, обер-лейтенант Протце, Новаковский.
— Хорошо! После переворота вас избирали председателем комитета чиновников первого отдела?
— Избирали. Я и сейчас член комитета чиновников.
— Ну, это старого, а сейчас будет новый комитет, — не удержался, чтобы не съязвить Католинский.
— Согласен, будет, — улыбнулся Вилли.
— Скажите, по вашей инициативе был снят начальник отдела Юлиус Кох?
— Он был снят решением общего собрания чиновников. Я на этом собрании был избран председателем. Так, что это не моя заслуга.
— Сообщают, что после революции вас часто посещал Отто Штройбель, который был в Киле председателем Совета солдатских и матросских депутатов. Это верно?
— С Отто Штройбелем мы вместе служили на флоте и он посещал меня, как старый приятель.
— Он был коммунистом?
— Я у него не спрашивал. Вам лучше задать этот вопрос господину Геббельсу. Ведь Отто Штройбель работает у него первым заместителем министра пропаганды.
Католинский замолчал, еще некоторое время перелистывал свою папку, потом поднял голову и сказал:
— Благодарю вас, господин Леман. Пока все. У меня к вам вопросов больше нет.
Вилли поднялся, аккуратно поправил свой стул и, попрощавшись, направился к двери. Он уже взялся за ручку, когда услышал:
— Минуту, Леман! А вы правильно тогда поступили, сняв Коха! До последнего времени он служил в полиции Мюнхена. По указанию фюрера его убрали оттуда, как человека, пользующегося дурной славой. Желаю удачи!
Инспектор, улыбнувшись, поднял руку в нацистском приветствии.
Подымаясь к себе по лестнице, Вилли подумал, что после такой беседы неплохо бы расслабиться. По старым временам он закатился бы в кабак, но сейчас его держали на строгой диете. Пришлось довольствоваться беседой с Хиппе. Посовещавшись, они пришли к выводу, что этот вызов был связан с доносом, написанным Бертольдом.
Время шло, однако, после беседы с Католинским разговоры о повышении Лемана в должности прекратились. Выждав еще неделю и, убедившись, что дело против него развития не получило, Вилли решил во всем разобраться сам.
Взяв в административном отделе свое личное дело, Леман написал рапорт, и попросился на прием к своему начальнику отдела.
Начальник третьего отдела, правительственный советник Пацовски принял его сразу же, что само по себе было хороши признаком.