Тридцать дней войны

Позже выяснилось, что противоречий в этих информациях не содержалось. Вьетнамские передовые подразделения действительно проникли в некоторые кварталы Лаокая 11 марта. Им поставили задачу любыми способами срывать работу китайских подрывников, замечать, где ставятся ловушки и закладывается взрывчатка, а также по возможности уничтожать бандитов. Имелись сведения, что китайское командование в общем плане намечало эвакуацию своих сил из Лаокая на 17–18 марта. Начальник пограничного поста номер 2 лейтенант Хуанг Тэ и его бойцы, шедшие буквально по пятам за китайцами, доложили во второй половине дня 14 марта о том, что они вышли к взорванному мосту Коклиеу через реку Красную у места ее слияния с рекой Намти. На другой стороне, в заречье, зажатом между Красной и Намти, начинался Китай.

Я шел к границе вместе с бойцами лейтенанта Хуанг Тэ — солдатами первого класса Нгуен Тхе Лыонгом и By Куанг Лонгом.

Автоматчики, сидевшие в мелких окопчиках, готовились в любую минуту прикрыть огнем продвигавшихся к открытому берегу пограничников. Разведчики из ополченцев перекликались на смеси вьетнамского языка и юньнаньского диалекта.

Лаокай… Тот, кто в нем бывал, не мог не полюбить этот город и его жителей.

И вот теперь, ставший фронтовым, Лаокай лежал передо мной в руинах, над которыми струились дымы догоравших пожарищ. На улице Караванов, примыкающей к Коклиеу, по которой мы пробирались, торчком стояла сорванная с петель дверь, прислоненная к дереву с чадившей кроной. На ней жирно выведенными иероглифами значилось: «Проход запрещен! Стой!»

Двое пограничников и мы вместе с ними двигались вперед. Вот поднялись в рост. Подошли к обрушенному мосту. Никто не стрелял…

Мао Цзэдун когда-то написал: «Воюйте себе по-вашему, а мы будем воевать по-нашему. Есть возможность выиграть — деремся, нет — уходим».

Я посмотрел в бинокль на китайскую, крутую сторону реки. По гребню холма тянулся глухой забор, какие-то огороды, за которыми просматривались долговременные огневые точки, низко сидевшие в земле казармы, шесты с растянутыми проводами. Никакого движения. Что еще замышляли там? К каким новым авантюрам готовились?

…Из Лаокая мы направились в Шапа. Едем мимо пятиэтажных зданий, внешним видом напоминавших раздавленные картонные коробки. Было заметно, как танки шли напрямик через поселок, сокрушая хрупкие строения, давя палисады, сараи и алтари предков, перепахивая крохотные огородики. Каждые полкилометра нас останавливали патрули. Разговор заканчивался всегда одним и тем же: «Мины… мины… ловушки… диверсанты».

Я не узнал Шапа… Мы въехали не в город, а в дымившиеся груды мусора и обломков. Гордость края — сливовые и персиковые сады будто залиты нефтью и подожжены. Обугленные деревья торчали из пепла, в который превратилась трава. Памятник павшим героям антифранцузского и антиамериканского сопротивлений, стоявший у въезда в городок, разметало взрывом. Сгорели рынок и красивое здание книжного магазина, средняя школа — там еще тлели оставшиеся от парт головешки. Разбитые и загаженные солдатней стояли на живописных склонах виллы, обычно сдававшиеся вьетнамским «Интуристом» семьям иностранцев. Саперы возились у дверей уцелевших домов, обезвреживая приспособленные под ловушки артиллерийские снаряды. Агрессоры полностью разграбили геофизическую лабораторию, одну из лучших в республике.

Ночью 14 марта мы вернулись в Йенбай, что на полпути между Лаокаем и Ханоем. В штабе округа региональных сил сообщили: отвод китайских войск, хотя они и убрались из городов Лангшон, Донгданг, Каобанг и Лаокай, осуществлен не полностью. Они еще находятся примерно в двадцати пунктах на вьетнамской территории, в том числе в провинции Каобанг на расстоянии до 20 километров от границы, еще в двух местах — до 15 километров, а в остальных районах — до одного-полутора километров. Говоривший со мной майор подчеркнул:

— Пока захватчики полностью не уберутся с нашей земли, мы не можем считать, что пришла победа, ни о каком мире говорить не приходится. Полный отвод китайских войск, о котором в Пекине объявили еще 5 марта, остается только на бумаге!

Из тесноватого закутка телефонной междугородной станции Йенбая, едва освещенного тусклой лампочкой, я долго смотрел на костры. Как обычно, они горели на плотах, медленно сносимых течением реки Красной. Наконец меня соединили с Ханоем. Я продиктовал жене для передачи в Москву корреспонденцию о всем виденном в течение дня и спросил, есть ли новости. Они были. В международном клубе министерство обороны СРВ устраивало пресс-конференцию для иностранных журналистов с обзором событий за минувшие недели.

Всю ночь мы ползли по петляющим дорогам, спускавшимся из предгорий в сторону Ханойской впадины. Нас ослепляли фары встречных военных грузовиков с бойцами. В сторону тыла шла только наша машина. Стрекот цикад, активизировавшихся в связи с наступившей весной, перекрывал даже урчание мотора…

Пресс-конференцию вел генерал Као Ван Кхань. Начиная захватническую войну, говорил он, китайские власти отдавали себе отчет в том, что они посягают на независимость народа, неоднократно громившего непрошеных гостей, а в последние три десятилетия сумевшего выстоять в вооруженном противоборстве с такими державами, как Франция и США. Однако руководители КНР рассчитывали на успех, во-первых, создав абсолютное превосходство в силе, во-вторых, использовав фактор внезапности, хотя бы тактической, и, в-третьих, заставив работать на себя многочисленных лиц китайской национальности, выехавших ранее из Вьетнама, которые вели войска НОАК во фланговые обходы через горы по хорошо знакомым им тропам. Генерал назвал приблизительную численность вражеских сил, вовлеченных в военные действия. В первые недели она достигла примерно 200 тысяч солдат регулярных войск, входивших в состав пяти армий и нескольких отдельных дивизий. К концу же войны общее количество введенных в действие китайских сил было 600 тысяч человек, то есть 4<± дивизии, образующие 11 армий пяти военных округов. Кроме того, на территорию СРВ ринулись десятки тысяч мародеров для вывоза награбленного.

Таким образом, число китайских военнослужащих, вторгнувшихся на сравнительно узкую полосу приграничной территории, охватывающую пять вьетнамских провинций, превысило максимальное количество солдат и офицеров американского экспедиционного корпуса в 540 тысяч человек, действовавших на всем театре войны в Южном Вьетнаме в 60-е годы. Что же касается французских войск, с которыми сражались части Вьетнамской освободительной армии в годы первого сопротивления, то их было во всем Вьетнаме — и северном, и южном — в четыре раза меньше: 145 тысяч человек.

За тридцать дней войны, с 17 февраля по 18 марта, сообщил генерал Као Вань Кхань, полностью разгромлены три полка и 18 батальонов противника, сожжено и подбито 280 танков и бронемашин, уничтожено 115 тяжелых орудий и минометов, захвачены сотни пленных. Потери защитников Вьетнама были намного меньше, чем у агрессора, придерживавшегося бесчеловечной тактики «человеческого моря».

Као Ван Кхань, судя по тону и характеру его ответов на вопросы журналистов, избегал тогда давать обобщающие комментарии. Многое оставалось неясным, в том числе — какие конкретно пункты на вьетнамской территории китайцы рассчитывают удерживать и в дальнейшем, а также общее число пленных китайцев, которых продолжали вылавливать в лесах.

— Могу с уверенностью утверждать пока одно, — сказал генерал. — Развязанная Пекином война вышла далеко за рамки «пограничного конфликта», как это пытаются представить, спасая свой престиж, руководители КНР.

В труде, как в бою

Постепенно переставали появляться на первых полосах вьетнамских газет тревожные сообщения с северной границы. Не толпились прохожие у огромной карты-макета, висевшей близ ханойского почтамта, с застывшими стрелами, показывавшими направления атак китайских агрессоров. Военные сводки уступали место вестям с дипломатического фронта. Лишь на берегу озера Возвращенного меча оставались как напоминание о суровой четырехнедельной поре и как символы боевой готовности вьетнамцев два мощных дота с бойницами, построенные за несколько часов, сразу после объявления всеобщей мобилизации.