Страница 2 из 10
* Особую инстанцию психики, отвечающую за соблазнение к шпионству, я предлагаю в честь выдающихся шпионов называть, соответственно, "штирлицем" и "матахари". Можно было бы, конечно, назвать внутренний шпионологический эйдос "комплексом Штирлица", но такое умножение сущностей загромождало и даже искажало бы смысл. Вполне достаточно писать штирлиц и матахари с маленькой буквы, чтобы было понятно, о чем идет речь.
Шпионаж "в себе и для себя", образующий сферу автономного законодательства чистого авантюрного разума, позволяет собрать уникальную коллекцию приключений, драгоценное ожерелье из локальных конфликтов, дипломатических скандалов и более мелких "кризисов". Воистину мастер двойной игры после очередной головоломной комбинации, изменившей градус самочувствия мира, смотрит на верноподданных всех времен и народов глазами Заратустры:
Все философы мира и все пророки
Казались мне маленькими детьми...
(Ю. Левитанский)
Однако, если шпионов по профессии не так уж много (впрочем, кто их считал), то число шпионов по призванию включает в себя практически весь род homo sapiens. Послушаем Хайдеггера.
2. Агент Dasein выходит на связь
"Dasein вступает в мир, отпадая от самого себя как настоящего в смысле чистой возможности, Dasein всегда заброшен в мир, попасть в который означает одновременно и пропасть, заброшенность в мир подразумевает растворение в совместности бытия, которая реально конституируется болтовней (Gerede), любопытством и двусмысленностью. Но быть вне собственного ощущаемого настоящего вовсе не значит собственно не быть - напротив, пребывание в несобственном составляет положительную сторону существования и даже нечто замечательное в мире"*.
* Heidegger M. Sein und Zeit. F/a M., 1978, S. 114.
Хайдеггер, один из самых проницательных философов XX столетия, словно бы воспроизводит уже знакомый нам внутренний монолог шпиона. Любопытно, что хотя текст "Бытия и времени" непосредственно повествует о многочисленных приключениях Disein после его "заброшенности в мир", о собственно биографических данных агента нам известно немногое - прежде всего, две вещи: Dasein отвечает на вопрос "кто?" и представляет собой "подлинное-во-мне". Остается лишь выстроить рабочую версию, держась, по возможности, ближе к тексту.
Ощущение заброшенности в мир и "обреченности" обнаруживается первой вспышкой самосознания. Хайдеггер, в отличие от Гегеля, не приписывает эту коллизию "несчастному сознанию" как некоему промежуточному этапу образованности, справедливо полагая, что сознание вообще производно от несчастья и если и может быть другим (например, счастливым), то лишь тогда, когда обладатель не пользуется им, довольствуясь советами чужих сознаний. Именно в брошенности находится колыбель самостоятельной мысли и самостоятельного бытия, и им требуется длительная конспирация, чтобы выжить - в противном случае неминуемо приведение к общему знаменателю. Точно так же требуется и надежное прикрытие (соответствующая "легенда") - иначе разоблачат - классифицируют, воспитают, т.е. заставят принести пользу попросту говоря, воспользуются тобой.
Рассмотрим подробнее акт десантирования в мир. Решение - судьбоносное для подлинности и аутентичности Dasein принимается, когда штирлиц (матахари) практически сформированы и проявляются уже вторичные шпионологические признаки. Подросток обнаруживает вдруг чужеродность окружающей его вселенной как пространства лицемерия и лжи. Принять всерьез законы изолгавшихся обитателей этого худшего из лучших миров значило бы утратить себя. Dasein осознает (точнее, пред-чувствует и пред-понимает, как говорит Хайдеггер) смертельную опасность прямого отождествления с царством болтовни и двусмысленности. Идентификация с das Man, с "одним из них" со всей очевидностью ведет к измене чему-то самому важному - замыслу Бога обо мне... Но, как уже было сказано, засветиться не менее опасно.
И вот в этой сверхкритической ситуации принимается единственно возможное решение als ob: имитировать законы заставаемой раскладки бытия, не принимая их всерьез, сохраняя дистанцию свободы. Стать разведчиком и диверсантом в этом пустотелом универсуме, оставаясь "себе на уме", т.е. обретая непроницаемость в себе и для себя, как и положено самосознанию. Так осуществляется заброска в мир, первая инициация к подлинности бытия, фиксируемая затем аналитикой Dasein.
Теперь можно бестрепетно слушать напутственные речи школьных директоров и прочих учителей жизни, зарабатывающих хлеб свой произнесением наставительных слов. Теперь, когда есть фига в кармане. Девиз юного шпиона конспирация и еще раз конспирация; пока главное - внедриться, сделать вид, сойти за своего... Трудно не разделить радости начинающего разведчика - его тонкую, филигранную игру принимают всерьез, даже не подозревая о двойном дне. Периодически в самосознании прослушивается отчет штирлица: пусть думают, что я на самом деле играю в их игры, учу их знания - это пустяки. Сейчас важно пробиться наверх - в ставку, в Генштаб, а уж там... и далее отчет штирлица становится все более неразборчивым, угасая в сладостной истоме. Уже на этом уровне проявляется дифференциация, отчет матахари звучит несколько иначе: "Раз всех этих лицемеров так интересует тело, я тоже буду играть на повышение. Пусть себе гоняются за фетишем, набавляя цену, последнее слово все равно за мной. Меня им все равно не получить, зато я их как следует поимею... Пусть пока ублажают мою чувственность, реагируя на отвлекающий маневр (тоже мне, обладатели), - я же над ними и посмеюсь..."
В отличие от штирлица инстанция матахари устроена сложнее и изначально ведет двойную игру. Связного с далекой родины, призывающего время от времени блудных агентов, она легко снабжает дезинформацией и с самого начала старается выпытать у штирлица его пароль, пытается узнать явки и подделать шифровки.
Но, конечно же, факт заброшенности в мир, как источник самодостоверности Dasein, не зависит от доминирующего резонатора.
Сущностное одиночество агента не абсолютно: вопрос "кто?", поднимаемый в "Бытии и времени", можно переформулировать в интересующем нас аспекте. Кто составляет шифровки и передает директивы? Кто находит нужный экзистенциальный диапазон, частоту (Ruf) оставленной родины и выходит на связь?* Агент может быть законспирирован так глубоко, что никакие исповедники и психоаналитики, никакие детекторы лжи не выведут его на чистую воду. Одно для него невозможно - не откликнуться на зов того, кто знает пароль. Услышав пароль, окопавшийся штирлиц немедленно выдает отзыв (что-то вроде "слушаю и повинуюсь"), и с этого момента "сам себе шпион" становится чьим-то агентом влияния.
* Проблема действительного первоисточника зова, адресованного Dasein, подробно рассматривает Авитал Ронелл (Avital Ronell. The Telephone Book. Nebraska Univ. Press. 1989).
С заброшенностью Dasein (на данном этапе) дело обстоит прямо противоположным образом, чем с агентом в узком смысле слова, засылаемым спецслужбами в тыл врага. Ведь Dasein приступает к внедрению и шпионажу, не собираясь ни на кого работать, поэтому задача резидента или его связного состоит в том, чтобы выбрать из бесконечного списка заброшенных тех, кто откликается на пароль. Задача имеет два решения:
1) создается некая "мудрость" произвольной формы и предъявляется всем и каждому методом проб и ошибок (по принципу "ищите и найдете; стучите, и отворят вам" - Матф. 7, 7). Поскольку, согласно Монтеню, "нет в мире такой глупости, которую хоть кто-нибудь не счел бы истиной", некоторое количество агентов влияния удается таким образом завербовать;
2) "пароль" подбирается индивидуально на основе предварительного изучения объекта.
Второй способ решения задачи, конечно, надежнее и, разумеется, дает больше попаданий. Однако точная реконструкция формулы, текста пароля относится к разряду труднейшего - еще знаменитый агент по кличке Гамлет верно заметил, что "сей инструмент посложнее флейты". Иммунная система сознания (внутренняя таможня и контрразведка) обеспечивает многоступенчатую защиту внутреннего мира от чужеродных влияний.