Страница 36 из 79
Ежов не оставил без внимания «ударную работу» своего любимца и в июне 1937 года на Всесоюзном совещании руководителей органов НКВД поставил его в пример другим, а в конце этого же года направил ему шифровку: «Если вы думаете сидеть в Оренбурге лет пять, то ошибаетесь. В скором времени, видимо, придется выдвинуть вас на более ответственный пост».
Обещанное назначение состоялось очень быстро. В январе 1938 года Успенский стал наркомом внутренних дел Украины. Вскоре для его поддержки в Киев приехал Ежов, чтобы вместе с ним нанести «сокрушительный удар по окопавшимся в партийных, советских и хозяйственных органах республики шпионам, вредителям и диверсантам». Успенский получает от Ежова санкцию на арест 36 тысяч человек с указанием решить их судьбу во внесудебном порядке — постановлением тройки при НКВД Украины. В нее входили нарком внутренних дел, прокурор республики и первый секретарь ЦК ВКП(б) Украины в то время Никита Сергеевич Хрущев.
С такими «показателями» Успенский мог рассчитывать на дальнейший рост. В Киеве уже поговаривали, что «первый чекист Украины» скоро переберется в Москву и займет кресло заместителя наркома внутренних дел. Но…
Застолье на даче Ежова перевалило за полночь. Он выглядел подавленным, и даже внушительная доза выпитого не смогла поднять ему настроения и отогнать мучившую его в последнее время неприятную мысль о том, что Сталин не зря назначил Ежову первым заместителем Лаврентия Берия. Ежов поднаторел в аппаратных играх, сам разработал и осуществил сотни операций по «вытеснению» с номенклатурных постов неугодных Хозяину партийцев, которые через некоторое время подлежали ликвидации. Наверное, Сталин начал такую же операцию и против него. Кто же мог подставить его перед Хозяином? Маленков, Каганович, Шкирятов?47 Скорее всего, Маленков. Впрочем, какое теперь это имеет значение? НКВД слишком серьезная организация, чтобы резко менять его руководителя. Берия будет постепенно перехватывать у него бразды правления. Сначала, наверное, уберут его ставленников на периферии. Эти двое полетят в первую очередь.
Ежов взглянул на своих подопечных и тихо сказал: «Мы свое дело сделали и больше не нужны. И слишком много знаем. От нас будут избавляться как от ненужных свидетелей». Потом он на всякий случай дал им команду быстро сворачивать работу по находившимся в производстве политическим следственным делам, да так, чтобы в них нельзя было толком разобраться.
Такое откровение было нетипичным для Ежова даже после более обильных возлияний. Он вообще никому не доверял, даже Евгении. Но в этот момент ему нужно было хоть с кем-то поделиться, излить душу. Как потом выяснилось, сделал он это напрасно.
«Если нам не удастся выпутаться, — быстро отреагировал на высказывания шефа Литвин, — то придется… уходить из жизни. Как только почувствую, что дела плохи, немедленно застрелюсь».
Ежов промолчал, видимо, такой вариант с Литвиным его вполне устраивал.
И Литвин не обманул. Десятого ноября этого же года, незадолго до снятия Ежова с поста наркома внутренних дел, Литвин получил от Берия указание о выезде в Москву. Через два дня он застрелился в своей ленинградской квартире. Приказ прибыть в Москву получит в это же время и Успенский. Но он иначе распорядится своей судьбой…
В день самоубийства Литвина Сталин позвонил в Киев Первому секретарю ЦК КП(б) Украины Хрущеву. В ходе короткого разговора он сказал ему:
— Есть показания на наркома внутренних дел Украины Успенского, и они у нас не вызывают сомнений. Можете арестовать его сами?
— Можем, если будет поручено.
— Арестуйте.
Через несколько минут в кабинете Хрущева снова раздался звонок из Кремля.
— Насчет Успенского ничего не предпринимайте. Мы это сделаем сами. Вызовем его в Москву и по пути арестуем, — сказал Сталин и тут же положил трубку.
Хрущев в это время собирался в Днепропетровск. На душе было неспокойно. Он предчувствовал, что умный и хитрый Успенский разгадает замысел Хозяина и в Москву не поедет. Хрущев сказал Демьяну Сергеевичу Коротченко, председателю Совнаркома Украины:
— Ты позванивай Успенскому якобы по делам. Наблюдай за ним, ведь ты остаешься тут за меня.
На следующее утро Хрущеву в Днепропетровск позвонил Берия:
— Вот ты там разъезжаешь, а твой Успенский сбежал.
— Как?
— Вот так, сбежал, и все.
Но исчезновение Успенского вряд ли очень беспокоило заместителя формального хозяина Лубянки. Это помогало ему формировать в наркомате общественное мнение, что Ежов «засылал» на ответственные посты шпионов и вредителей, которые при первом же намеке на их разоблачение стреляются или пытаются скрыться. Это — удары по Ежову, который уже никак не может оправдать их поступки.
Четырнадцатого ноября Успенский, как обычно, весь день провел на работе, принимал посетителей, допрашивал арестованных, читал оперативные материалы. В шесть вечера вызвал машину и поехал домой ужинать. Около девяти вернулся в наркомат в штатском с небольшим чемоданчиком в руках. До утра работал над бумагами, а потом покинул здание, но от машины отказался, сказав секретарю, что хочет прогуляться пешком.
В этот день на работе он больше не появился и утром домой тоже не приходил.
Когда вскрыли его кабинет, на столе нашли записку: «Ухожу из жизни. Труп ищите на берегу реки». Об этом тут же доложили в Москву Ежову. Стали прочесывать берега Днепра и обнаружили в кустах одежду Успенского. Значит, нарком утопился. Пошли с баграми по реке, вызвали водолазов. Бесполезно.
Однако не все киевские чекисты поверили в самоубийство наркома. Вскоре мутить воду в Днепре перестали. Опытным оперативникам стало ясно, что их бывший начальник инсценировал самоубийство и сделал это довольно-таки грубо: человек решает свести счеты с жизнью и бросается в реку, не забыв при этом… раздеться до трусов. В предсмертной записке он указывает, где следует искать его труп, рассчитывая, очевидно, на то, что быстро найдут его одежду. А потом, у Успенского было оружие, и расстаться с жизнью он мог гораздо проще. Скорее всего, это не совсем продуманная инсценировка самоубийства в надежде выиграть время, чтобы скрыться, и, возможно, за границу.
Такого же мнения придерживался и первый заместитель народного комиссара внутренних дел комиссар государственной безопасности первого ранга Лаврентий Павлович Берия. Два дня назад он с большим удовольствием узнал от Ежова об исчезновении Успенского в Киеве, и только что получил указание Сталина возглавить поиски «лжесамоубийцы». Дело находилось под личным контролем Хозяина, и Берия, как всегда в подобных случаях, проявлял необычное рвение и исполнительность. Он тут же приказал усилить режим охраны государственных границ, в первую очередь с Польшей и Румынией (уж очень хотелось, чтобы фаворита Ежова схватили при попытке бежать за рубеж, тут шпионаж уже налицо, а получить признание Успенского, как вербовал его бывший нарком, это уже дело техники), во всех местных управлениях спешно создали специальные розыскные группы. Фотографией Успенского и описанием его примет снабдили все органы милиции, а также службу наружного наблюдения.
В Подмосковье нашли родственников Успенского. Он вполне мог попытаться связаться с ними и искать пристанища. Всех их по указанию Берия взяли под усиленное наблюдение. День и ночь наружники не спускали с них глаз и, видимо, перестарались. Один из двоюродных братьев Успенского, железнодорожник из Ногинска, убедившись, что за ним постоянно следят, опасаясь ареста, повесился. На языке оперативников получился «прокол». Теперь остальные родственники насторожились, и работа по наблюдению за ними была затруднена.
Берия злился. Прошло больше месяца, но Успенского так и не обнаружили. Его жену арестовали и доставили в Москву, на Лубянку. Она призналась, что муж инсценировал самоубийство и решил скрыться. Утром 15 ноября она взяла ему билет до Воронежа и посадила на поезд. Другой информации по делу Успенского не поступало. Сталин уже успел выразить недовольство по этому поводу. И вдруг в кабинете теперь уже наркома внутренних дел Л.П. Берия раздался звонок. Начальник Московского управления НКВД радостным голосом доложил, что в Москве, на Каланчевской площади, несколько минут назад задержан Успенский.