Спецоперации Второй мировой

В кабинет вошел молодой дежурный офицер, щелкнул каблуками и воскликнул: «Хайль Гитлер!». К своему боку он прижимал целую стопу каких-то документов. Даже не взглянув на него, Шнеддерер распорядился:

— Положите папки на стол. — После короткой паузы добавил: — Благодарю вас, обербауфюрер, я их как раз жду.

Отложив в сторону каталог, он стал открывать принесенные папки одну за другой. Уголками глаз Душе увидел, что это были карты.

Душе стоял тихо как мышка, не спуская глаз со стола. Вскоре он заметил, что Шнеддерер про него на какой-то момент позабыл, внимательно рассматривая карты. Изобразив на своем лице глупую улыбку, Душе сделал вид, что смотрит в окно. Производитель работ откинул назад голову, чтобы получше рассмотреть интересовавший его участок. Сквозь оборотную сторону бумаги Душе рассмотрел знакомую местность с нанесенными объектами — в перевернутом виде, хорошо распознав линию побережья от устья Сены до пляжей Трувилл и Довилл.

Душе понял, что перед ним специальная карта побережья Нормандии, отчего его бросило в жар.

Шнеддерер, сложив карту, положил ее поверх других папок и отодвинул всю кипу на левый край стола, где стоял Душе, а сам опять обратился к каталогу. Тут в дверь снова постучали и вошел какой-то строевой офицер, что-то кратко доложивший. Но что именно, Душе не понял. Шнеддерер встал из-за стола, повернулся спиной к Душе и открыл дверь в соседнюю комнату. (Дверь находилась прямо около его стола.) По окончании доклада офицер повернулся и вышел из кабинета. Держась одной рукой за косяк двери, Шнеддерер, все еще находясь спиной к столу, стал что-то диктовать секретарю, сидевшему в соседней комнате.

Душе продолжал стоять столбом у стола, на котором на расстоянии протянутой руки лежали карты. Осторожно двумя пальцами он приподнял верхнюю карту. Это был экземпляр, изготовленный на мимеографе на специальной бумаге для карт темно-голубого цвета, в углу которого большими красными буквами было написано: «Строго секретно — чертежи». Карта была большой, и раскрыть ее не представлялось возможным, но он уже понял, что на ней изображены оборонительные крепостные сооружения. Определить их характер времени, однако, не было. В глаза ему бросились слова «срочная программа».

В страхе Душе посмотрел на Шнеддерера: тот продолжал диктовать. Мозг Душе сверлила мысль:

«Возьми же ее, осел. Другой такой возможности может более не представиться. Давай, пока он не видит…»

Схватив карту, он сделал три бесшумных шага назад и застыл у камина. Нет, камин не подходит… Однако над ним висело большое тяжелое зеркало в резной позолоченной раме, подобно художественной картине. Осторожно Душе засунул карту за зеркало, по длине положив на окантовку, чтобы она не выпала. Затем также тихо возвратился на прежнее место у стола. Он стал мокрым от пота и полумертвым от страха, ибо, если бы Шнеддерер обнаружил пропажу, это была бы последняя смелая его выходка.

Ему оставалось ждать, пока Шнеддерер закончит диктовку. Это были самые трудные минуты в жизни Душе, и он не смог в короткое время сконцентрировать свои мысли и оценить свой поступок, а тем более продумать возможные отговорки. У него была надежда в один из последующих дней извлечь карту из укрытия, но тревожила мысль — сможет ли он живым теперь покинуть этот дом.

Задумавшись, он не заметил даже, как Шнеддерер закрыл дверь соседней комнаты и сел на свое место за письменным столом. Выбрав два образца обоев, он сказал:

— Стало быть, в понедельник.

Душе был отпущен. Шнеддерер уткнулся в бумаги, даже не взглянув на карты. И подозрений у него, таким образом, не возникло.

Ноги Душе от страха едва передвигались, когда он спускался по лестнице. Каждую секунду он ожидал, что его вдруг схватят за шиворот или даже выстрелят в спину. Но ничего не произошло. Выйдя на улицу, он почувствовал, что постарел на несколько лет.

Через несколько часов гнетущее чувство страха исчезло, и он стал почти прежним Душе. Перед тем как вечером отправиться по обычаю в кафе, он рассказал своей жене, бравой Одетте, о происшедшем. Она, привыкшая к непредсказуемым выходкам мужа и относившаяся к нему как мать к проказнику-мальчишке, на этот раз сказала просто и на полном серьезе:

— Это великолепно.

Глядя ему вслед из окна своей старомодной квартиры на его своеобразную покачивающуюся походку, она подумала: «А ведь он так и не стал взрослым мужчиной».

В тот вечер в кафе Душе чувствовал себя героем, приглашая друзей выпить за его счет. Не без гордости он сообщал каждому из них:

— А знаешь, я сегодня пережил нечто из ряда вон выходящее — у производителя работ «организации Тодта».

Душе повезло с друзьями. Никто из них не воспринимал его похвальбу серьезно: трепло остается треплом. Выслушивая его рассказ, они смеялись. Жестянщик Арсен посчитал все это простой выдумкой, а Робер Тома, молодой слегка застенчивый блондин, высказался даже более определенно:

— У него в голове всегда одни глупости.

Ночью Душе спал спокойно. Продумав свои дальнейшие действия, он решил зайти в понедельник под каким-нибудь предлогом к Шнеддереру, рассчитывая, что подвернется какой-нибудь случай и он сможет извлечь спрятанную карту.

Одетта же почти не спала. Когда свет фар проезжавших мимо автомашин падал в окно спальни, она в испуге думала: «Не к нам ли?» Когда же автомашины притормаживали, у нее сразу же возникала мысль: «Видимо, это к нам». Секунды в таких случаях казались ей вечностью, и она горячо молилась:

— Боже, дорогой и всемогущий! Пусть они не приходят к нам, к детям!

Когда шаги на улице затихали и наступала тишина, Одетта чувствовала себя разбитой.

В понедельник, в половине десятого утра, Душе направился к зданию «организации Тодт» с двумя ведрами, малярной кистью и несколькими рулонами обоев. Он намеревался начать работу пораньше, чтобы освободиться часам к четырем и иметь больше свободного времени. Людей в здании было еще мало — только писари да связные. Часа две он трудился без перерыва, отмыв стены до штукатурки и намазав их клеем. При этом он гнусаво распевал свои любимые песни, пока не прибежал посыльный и не потребовал, чтобы он замолчал. Душе рассыпался в извинениях, затем сказал:

— Если это будет угодно господину производителю работ Шнеддереру, я хотел бы с ним переговорить.

Посыльный иронически улыбнулся и ответил:

— Тогда вам придется сесть на поезд и отправиться в Сен-Мало.

Следовательно, в кабинете Шнеддерера никого не было!

— Дело-то не очень срочное, — примирительно произнес Душе. — А когда он должен возвратиться?

— Сюда он больше не вернется, — посмотрел тот на маляра свысока. — Его направили в другое место. Вместо него назначен производитель работ Келлер.

Душе словно бы ударило током.

Посыльный с любопытством посмотрел на маляра и ушел.

Остаток дня Душе провел, пребывая в гнетущем состоянии. У него даже мелькнула мысль, а не связан ли внезапный отъезд Шнеддерера с пропажей карты? В таком случае его должны арестовать и допросить. Душе не знал, как ему быть. Обнаружена ли вообще пропажа карты? Если нет, то как ему выйти из здания, прихватив ее?

Следующие сутки он провел в раздумье, ни с кем не советуясь, даже с Одеттой. Это вообще-то было ему свойственно, когда он разрабатывал какое-нибудь серьезное дело. Во вторник он продолжил свою работу, попросив придти обербауфюрера, ведавшего ремонтными работами. Когда тот появился, Душе спросил, готов ли производитель работ Келлер к тому, чтобы он приступил к дальнейшей работе.

— О какой же это работе идет речь? — поинтересовался тот.

— К оклейке его кабинета обоями, как было обусловлено с Шнеддерером, — спокойно ответил Душе. — Производитель работ Келлер должен, я полагаю, знать об этом.

Ему пришлось ждать с полчаса, пока офицер разбирался с заказом. Возвратившись, сказал, что Душе, по всей видимости, ошибается, так как в заявке сказано только о работах в двух кабинетах второго этажа.

— В заявке этого, видимо, нет, — согласился Душе. — Дело в том, что производитель работ Шнеддерер принял такое решение в последний момент, сделав пометку в своей записной книжке.