Анастасия (сборник)

– Если честно, я вполне сочувствую тебе, Тезей, – сказал я. – Мачеха у тебя – весьма неприглядного поведения особа, даже убить тебя пыталась. Отец пока что не намерен освобождать для тебя трон. Золотое руно давно отнял у колхов Язон, чудищ трудолюбиво перебил Геракл, осада Трои – в прошлом. Ну где уж тут проявить себя? И чтобы дать хоть какой–то выход неутоленному честолюбию и энергии, ты буянишь в портовых кабаках, пугаешь путников на дорогах…

– Хватит! – Он грохнул кулаком по столу, упал и разбился кувшин. Тезей склонился ко мне и заговорил лихорадочным шепотом, готовым в любой момент перейти на крик. – Да, ты прав, проклятый критянин. Я хочу славы. Чем я хуже Язона, Патрокла или дяди Геракла? Чем они были лучше меня – тем, что родились вовремя и ухватили за хвост счастливей случай? Почему я, молодой, сильный, не без способностей, точно знающий, чего хочу, должен прозябать в глуши? Где справедливость богов, о которой вопят во всех храмах? Или ты будешь говорить о деле, или…

Его рука дернулась к поясу. Переигрывать не стоило – он приведен в нужное состояние, пора обговаривать конкретные детали.

– В последнее время стало ужасно модным жаловаться на несправедливость богов, – сказал я. – Плохому любовнику всегда неудобная постель мешает. Хорошо, оставим высокие материи. Поговорим о деле. Ты жаловался на несправедливость богов? Что ж, настал твой час. Чудовища, некогда обитавшие в ущельях Эллады, перебиты, но остается Минотавр, страшилище из кносского Лабиринта. Убей его, и тебя признают равным Гераклу. Или ты в этом сомневаешься?

– Минотавр? – переспросил он, заметно побледнев. – Это страшилище?

– Испугался? Столько лет мечтал о славе, а теперь, когда стоит лишь протянуть руку и взять ее, как спелое яблоко с ветки, идешь на попятный? Или все же думаешь, что это и подвигом нельзя назвать? Вспомни живую дань, которую платят Криту твои Афины. Хочешь, выслушаем мнение простого, среднего человека? Хозяин! – закричал я.

Хозяин опасливо приблизился. Он был несказанно удивлен и обрадован, застав нас мирно сидящими за своим столиком, а утварь своего заведения, если не считать кувшина, – совершенно целой. Однако кувшин он все же отметил скорбным взглядом.

– Друг кабатчик, что ты думаешь о Минотавре? – небрежно спросил я.

– Мерзкое чудовище. – Его лицо помрачнело. – Сколько это может продолжаться – живая дань, погибшие смельчаки? О чем Геракл думает, не знаю, как раз ему по плечу. Постарел наш Геракл, что ли…

– А найдись смельчак и убей он Минотавра? – спросил я.

– Вся Эллада славила бы его как богоравного!

– Довольно, иди, – сказал я. – Итак, Тезей? Наш друг кабатчик нисколько не преувеличил – победителя Минотавра весь мир, и особенно Эллада, признают героем, равным Гераклу и Язону. Боишься?

– Как тебе сказать, – произнес он задумчиво. – Это не страх, тут другое. Сорок три человека уже погибли, ни один из них не вернулся назад. А ведь это были опытные, набившие руку бойцы. Последние два года никто уже не отваживается выйти на поединок. Я не боюсь рисковать, но какой смысл идти в бой, зная заранее, что тебя ожидает поражение?

– Ты просто не веришь в свои силы, – сказал я. – Разве до Геракла никто не пытался убить Немейского льва? Разве до Язона никто не пробовал добыть золотое руно? Путь к победе всегда устлан трупами неудачливых предшественников.

– Может быть, ты побывал в Дельфах и заранее знаешь…

– И не думал, – сказал я. – Хороший лекарь никогда не станет лечиться у другого лекаря, иначе он рискует подорвать свой авторитет. Решайся, Тезей. Рискни, поверь, что повезет именно тебе, что так предначертано. Я могу уйти, но ты никогда не простишь себе, что однажды смалодушничал.

Наступил решающий миг. Он умен и честолюбив, но нужно еще, чтобы он не оказался трусом. Неизмеримо проще было бы, окажись он откровенным примитивным подонком, тогда я мог бы позволить себе кое–какими намеками убедить его, что его задача легче, чем ему представляется. Но он пока все–то лишь юный неглупый честолюбец, равно чуждый подлости и героизму, и моя откровенность может его отпугнуть. А жаль. Как–никак неплохая кандидатура на роль главного героя, дело не в молодости и обаянии, родословная его меня привлекает – сын Эгея, царя одного из славнейших городов Эллады, внук мудрого царя Питтея, воспитывался в знаменитой своими учебными заведениями Трезене, родственник Геракла, наконец, а это – преемственность поколений, толпа такое любит, Аид меня забери.

– Я согласен! – Он вскинул голову.

Конечно, он чуточку рисовался, сам восхищался саоей храбростью, но и понять его можно – не так–то просто решиться выйти на бой с чудовищем, прикончившим уже сорок три храбреца. Итак, полдела сделано.

– Ты победишь, Тезей! – раздался мягкий вкрадчивый голос. Давненько я его не слышал, но ничуть не удивился – чего–нибудь в этом роде следовало ожидать. Впрочем, и на лице Тезея я не заметил особого удивления – очевидно, он полагал, что, решившись на подвиг, может беседовать с богами, как равный.

Гермес, бог торговли и всевозможных плутней, покровитель путников и мошенников, шествовал к нам от двери во всем своем великолепии, в самом, так сказать, парадном и престижном облике – он шагал по воздуху, не касаясь грязного пола, прозрачные, отблескивающие радужными вспышками крылышки золотых сандалий трепетали, и сандалии казались живыми существами, прекрасными птицами, залетевшими из неведомой страны; в руке сверкал витой золотой кадуцей; короткий плащ, сотканный из радуги, колыхался за спиной; сияние, напоминающее чистым золотым цветом луч солнца, пробившийся сквозь тающую грозовую тучу, излившую весь до капельки дождь, вплыло следом за Гермесом в дверь и заливало кабачок, преображая обшарпанные стены и делая гармонично красивыми грубые табуреты. Выглядело все это достаточно эффектно – наш покровитель умеет себя подать, ничего не скажешь.

– Ты победишь, Тезей, – сказал Гермес мурлыкающим голосом. – Боги поручили мне, легконогому вестнику Олимпа, сообщить тебе эту приятную весть.

Он уселся в воздухе над табуретом и изящно скрестил ноги. Улыбка его была подкупающей, невинной и прекрасной, как лесной ручей.

– Ты не изумлен и не испуган, юноша? Я, правда, не самый старший и не самый влиятельный в семье олимпийцев, но бьюсь об заклад, тебе не столь уж часто приходится лицезреть богов…

– Как–то не приходилось, – сказал Тезей. – То ли я их не интересую, то ли…

Он все же не осмелился закончить, и Гермес сделал это за него:

– Они тебя не интересуют, ты это хочешь сказать?

Его улыбка стала еще более чарующей.

– А хотя бы и так, – сказал Тезей. – Почему я должен о вас думать? Что хорошего вы для меня сделали?

– А что ты сам сделал для того, чтобы обратить на себя внимание богов и пробудить к себе интерес?

– Я еще сделаю, – сказал Тезей уверенно. – На Крите.

– Да, разумеется, мой юный друг. – Гермес был великолепен. – И я послан, чтобы тебе помочь. Это моя обязанность – помогать героям, ты, может быть, слышал. Приходилось выручать и Одиссея, и Персея. Мои крылатые сандалии, которые я однажды одолжил Персею, тебе не понадобятся, а вот изделие Гефеста оказалось как нельзя более кстати. Возьми же, о Тезей!

Он снял с пояса короткий меч в богато изукрашенных ножнах и торжественно, протянул его Тезею. Похоже, на сей раз Тезей был слегка взволнован.

– Изделие Гефеста? – спросил он дрогнувшим голосом.

– Специально для тебя, – сказал Гермес. – Прикрепи его к поясу, юноша, и отправляйся собираться в дорогу. Ветер как раз дует в сторону Крита.

– Ты был великолепен, – сказал я, когда за Тезеем затворилась низенькая выщербленная дверь. – Однако встреча старых знакомых может обойтись и без ваших олимпийских выкрутасов, а? Юнца ты и так восхитил до предела.

Он усмехнулся, опустился на табурет, небрежно бросил кадуцей рядом с кувшином и взмахнул рукой. Золотистое сияние растаяло, исчез радужный плащ, крылышки сандалий помутнели и стали неподвижными, похожими на листки слюды.