Анастасия (сборник)

И по воде пошли круги от неожиданного камня…

Элогий первый

Луна над Вавилоном, желтая и грузная, тащится среди звезд, брюхатая, с заметным усилием, она ничуть не похожа на серебристую македонскую Луну. Впрочем, Птолемей Лаг, друг и ближайший соратник Ушедшего, начал уже забывать, как выглядит Луна над ночными македонскими горами. Как и все остальные. Слишком много пройдено, слишком огромны пространства, с которыми познакомились выходцы из маленькой страны. Слишком велика созданная империя. Поэтому никто из оставшихся не собирается выполнять волю Александра и расширять империю далее. Задача более реалистична – управиться с тем, что уже завоевано. А вернее, если совсем откровенно: как все это разделить. Разделить – это слово еще не произнесено, но оно неминуемо должно прозвучать, выводя из тупика. Все этого слова ждут, и никто не решается произнести его первым. И никто из тех, кто сейчас не спит, охваченный мучительными раздумьями. Они не знают, что первым произнести это слово решился Пролемей Лаг. Вот только что решился, наконец.

Наверное, в такие минуты седеют. Вполне вероятно. Только не он. Он просто решился первым разрубить узел. И чтобы избавиться от тягостной неопределенности. И потому что слишком хорошо знает мысли и побуждения всех остальных.

Старый македонский обычай, согласно которому наследника престола утверждает войсковое собрание, сподвижникам Ушедшего кажется теперь устаревшим патриархальным установлением полузабытой родины. За время походов они познакомились с другими методами наследования. Ни ребенок Александра, что должен появиться на свет месяца через четыре, ни его мать Роксана не станут людьми, которым можно добровольно отдать богатое наследство. Какое отношение, если поразмыслить, имеют эта женщина и нерожденный ребенок к тяжким трудам по созданию империи? Поле принадлежит тому, кто старательно возделывал его. Поэтому Птолемей предложит завтра утром… нет, слово «разделить» так и не будет произнесено. Всего лишь расчленить империю на сатрапии и передать сатрапии в управление военачальникам.

Конечно же, он прекрасно понимает, что пройдет совсем немного времени и управители объявят себя владыками. Что вслед за этим их войска ринутся друг на друга и неминуемо завяжется долгая кровеобильная неразбериха, в которой в первую очередь погибнут никому уже не нужные и опасные родные и наследники Александра. Что из того? Приличия будут соблюдены, тайные помыслы удовлетворены, и главное – сохранена видимость благопристойности. Остальное – дело судьбы, на которую и ложится вся вина за будущую кровь…

Что касается его самого, он должен получить Египет, страну богатую и, что важнее, в силу географического положения более неприступную, чем, например, Фракия или Великая Фригия. Страну великих пирамид. Кроме холодного расчета, теплится в глубине души чисто детское желание владеть этими неподвластными времени громадами, символизирующими величие государств. Итак, Египет.

И никаких попыток безгранично расширять будущее царство. Птолемей не без оснований уверен: сейчас, наверное, он – единственный, кто понимает, что империя – штука недолговечная. Остальные еще не очнулись от внушавшегося долгие годы Александром наваждения – мечты о власти над миром. Что ж, тем лучше. Пока будут кипеть бессмысленные страсти и схватки за власть над распадающейся империй, он будет создавать Египет, каким хочет его видеть. Когда другие спохватятся, будет поздно. Отказ от власти над миром вовсе не означает, что Египет замкнется в своих границах, как черепаха в панцире.

Итак, путь начертан, и с этой минуты по нему пройдет Птолемей Лаг, основатель династии Лагидов, Птолемей I Сотер – «спаситель», получивший впоследствии от египтян этот титул за избавление их от тирании Александрова наместника. Начнет путь предок Клеопатры, будущий покровитель наук и искусств, которому суждено превратить свою столицу в культурный центр эллинского мира, автор наиболее объективных воспоминаний об Александре. Это – в будущем. Самый осторожный, изворотливый и трезво мыслящий из приближенных Александра. Это в прошлом, а сейчас, в настоящем, в коротком отрезке неопределенности…

Сейчас это умный человек, которому горько. Он наметил и до мелочей продумал все, что скажет завтра, так что теперь можно подумать и о своем, но лучше не думать. Хорошо бы забыть навсегда о том, как друг юношеских лет, чем больше было пройдено и завоевано, становился все более величественным, непогрешимым и жестоким, по пьяному капризу или из холодного расчета (именуемого льстецами – о, разумеется! – государственным умом) уничтожал былых товарищей и казнил десятками македонских ветеранов, вся вина которых заключалась лишь в том, что они устали шагать или протестовали против тиранических замашек. О том, как все более чужим Александра становился родине и в конце концов отрекся от отца, провозгласив своим отцом Аполлона. Неужели за власть над миром обязательно надо платить такую цену? Тем более, что власть над миром так и не обретена? Неужели он не понимал, что его жизнь давно превратилась в тупое, бессмысленное движение вперед – и только? Может быть, он давно перестал понимать, ради чего шагает, но остановиться уже не мог? Его беды и поражения – беды и поражения его сподвижников… Неужели вся жизнь Птолемея – лишь ради того, чтобы прийти к власти над Египтом? И только? Для того живет человек?

Вопросов столько, что готова лопнуть голова, но инстинкт самосохранения останавливает потом опасных мыслей. Вино, булькая, наполняет тяжелую золотую чашу. К чему раздумье над загадочным путем чужой жизни, если ты не собираешься его повторять?

Пора посылать людей к верным войскам.

Элогий второй

Возвращение домой всегда приятно, особенно если ты долго трудился вдали от родины для ее блага и знаешь, что оправдал надежды. Завтра они с чистой совестью и со знанием исполненного долга могут тронуться в путь, к городу Ромула на семи холмах. Нужно еще выбрать дорогу – поговорка о том, что все дороги ведут в Рим, появится значительно позже.

Вот и все, Марк Сервилий, Юний Регул и Гней Себурий Марон. Предстоит сбросить опостылевшие личины купцов, которые вынуждены терпеть досадные тяготы бродячей военной жизни, где каждую минуту можно нарваться на грубые насмешки, а то и оскорбление действием. Достойно ответить нельзя, не выходя из роли. Только несколько человек там, на семи холмах, знают, куда исчезли из Рима несколько лет назад трое квиритов – полноправных римских граждан, патрициев, прошедших не только военную подготовку – они досконально изучили и эллинскую литературу (своей, латинской, пока почти нет).

Даже родным преподнесли полуправду. Потому что ставки слишком велики. Народное собрание Рима собирается все реже и реже. Оно – пережиток прошлого: чрезвычайно громоздко, магистратов избирают всего на год, так что те не успевают приобрести должный опыт в государственных делах и влияние. Сенат, оплот аристократии, формально числящийся совещательным учреждением при магистратах, фактически держит в руках все. Планы на будущее в том числе. А суть этих планов, какими бы утопическими они ни казались, – сделать мир римским. Учиться искусству создания мировой империи есть у кого, поэтому Македонец находился под прицелом зорких глаз последние несколько лет. Вплоть до своей глупой смерти.

– Будет драка, конечно?

– Непременно, – согласно кивает Марк Сервилий. – Слишком много загребущих рук вокруг пустого трона. Вряд ли интересно наблюдать, как они рвут друг другу глотки. Мы узнали достаточно.

Официально среди них нет старшего, все равны, но Марк давно держит себя, как старший. Гней Себурий Марон не возражает, он в глубине души согласен, что в любом деле необходимы четкие (пусть в иных случаях неписаные) разделения по субординации. Разделение, помимо всего прочего, снимает с младших изрядную долю моральной ответственности. А каждый умный человек должен стремиться к меньшей ответственности, полагает Гней. В общем–то согласен с разделением по старшинству и Юний Регул, самый младший по возрасту, кстати. Хотя причины другие – он просто так привык. Мир таков, каков он есть. Вот только эта пухлая Луна над Вавилоном. Что же, все так просто – перенять опыт Ушедшего и браво, бездумно шагать вперед?