Чернильная смерть

Он хотел достойно ответить Орфею, но слова опять вышли из повиновения, а Фарид уже нетерпеливо тащил его за собой.

Печальная Омбра

"Придворные звали меня Счастливым Принцем.

О! Если удовольствия могут принести счастье, как я был счастлив!

А потом я умер. И сейчас они поставили меня так высоко, что я вижу всю скорбь и всю нищету моего города.

И хоть сердце у меня теперь оловянное, я не могу не плакать".

Фарид рассказывал Мегги, как трудно теперь попасть в Омбру, и она передала Мо его слова: "Стражники теперь не те безобидные дураки, что стояли там раньше. Подумай заранее, что им ответить на вопрос, зачем ты идешь в город. Чего бы они ни потребовали, веди себя смирно и покорно. Обыскивают редко. Если повезет, могут просто кивнуть — проходи, мол".

Им не повезло. Стражники остановили их. Мегги мучительно напряглась, когда один из солдат жестом велел Мо спешиться и потребовал предъявить образчик его ремесла. Пока стражник разглядывал книгу, переплетенную из рисунков Резы, Мегги со страхом вглядывалась в полускрытое шлемом лицо, пытаясь угадать, не встречались ли они в замке Змееглава. А что, если солдат обнаружит нож, спрятанный в поясе Мо? За один этот нож его могли убить. В Омбре носить оружие разрешалось только оккупантам. Но Баптиста сшил пояс так умело, что даже опытные руки стражника не нащупали ничего подозрительного.

"Хорошо, что у Мо есть нож", — думала Мегги, когда через окованные железом ворота они въезжали мимо выставленных копий стражи в город, находившийся теперь под властью Змееглава.

Мегги не была в Омбре с тех пор, как отправилась с Сажеруком в тайный лагерь комедиантов. Казалось, прошла вечность с тех пор, как она бежала по этим улицам с письмом Резы, извещавшим, что Мортола стреляла в ее отца. На мгновение она уткнулась лицом в спину Мо, охваченная счастьем от того, что он снова с ней, живой, здоровый, и что она наконец покажет ему то, о чем столько рассказывала: мастерскую Бальбулуса и библиотеку Жирного Герцога. На этот чудесный миг она забыла о страхе, словно Чернильный мир принадлежал сейчас только им двоим.

Омбра нравилась Мо. Мегги видела это по его лицу, по тому, как он смотрел вокруг, придерживая коня, внимательно оглядывая улицу за улицей. Конечно, захватчики искалечили город, но красота, вложенная строителями в порталы, колонны и арки, осталась на месте. Ее нельзя было увезти с собой, а разбитая на куски, она теряла всякую ценность. Поэтому под окнами и балконами Омбры по-прежнему цвели каменные цветы, по колоннам и карнизам вился каменный плющ, а на стенах из светлого песчаника гротескные маски высовывали языки из странно перекошенных ртов и плакали каменными слезами.

Лишь герб Жирного Герцога был повсюду разбит, и льва можно было угадать только по остаткам гривы.

— Вон та улица справа ведет к рыночной площади, — шепнула Мегги, и Мо кивнул, словно во сне.

Похоже, пока они скакали по городу, в его ушах звучали слова, описывающие то, что он видел теперь своими глазами. Мегги слышала о Чернильном мире только от матери, а Мо без конца читал и перечитывал книгу Фенолио все те годы, что пытался отыскать в ее словах Резу.

— Все так, как ты себе представлял? — тихо спросила Мегги.

— Да, — так же тихо отозвался Мо. — Так — и не так.

На рыночной площади толпился народ, словно в мирные времена Жирного Герцога, только теперь в этой толпе почти не было мужчин. И комедианты снова были тут. Да, шурин Змееглава открыл бродячим артистам доступ в город. Правда, ходили слухи, что пускали на самом деле только тех, кто соглашался шпионить для Зяблика.

Мо осторожно объехал кучку детей. Детей в Омбре было много, только отцы их погибли.

Мегги увидела над детскими головками вращающийся факел, потом второй, третий… Искры гасли в прохладном воздухе. "Фарид?" — подумала она, хотя знала, что после смерти Сажерука он не выступает больше с огненными фокусами. Но тут Мо поспешно натянул на лицо капюшон, и взгляд Мегги натолкнулся на жирно смазанное лицо с неизменной сияющей улыбкой.

Коптемаз.

Мегги ухватилась за плащ Мо, но отец ехал себе дальше, будто и не заметил человека, который однажды уже выдал его. Дюжина комедиантов, если не больше, заплатила жизнью за то, что Коптемаз знал об их тайном лагере, и Мо едва не оказался в числе жертв. Всей Омбре было известно, что Коптемаз — свой человек во Дворце Ночи, который за свое предательство получил немало денег лично от Свистуна, и что теперь он в отличных отношениях также и с Зябликом; и все же он стоял, улыбаясь, посреди рыночной площади — единственный огненный жонглер в Омбре вне конкуренции потому что Сажерук погиб, а Фарид не желал больше играть с огнем. Да, в Омбре и правда сменился хозяин. Для Мегги не могло быть более ясного свидетельства этому, чем лоснящееся жиром лицо Коптемаза с неестественной улыбкой. Говорят, алхимики Змееглава поделились с ним своими рецептами, и огонь, с которым он теперь выступал, был темный, коварный и убийственный, как порох, который Коптемаз в него подмешивал, потому что иначе пламя ему не подчинялось. Силач рассказывал Мегги, что дым от этой смеси действовал одуряюще и зрителям казалось, будто они видят перед собой величайшего из огненных жонглеров.

Как бы то ни было, дети Омбры хлопали в ладоши, хотя факелы не взлетали и на половину той высоты, что у Сажерука и Фарида. Представление позволяло на время забыть печальные глаза матерей и тяжелый труд, ожидавший дома.

— Мо! — Мегги поспешно отвернулась, когда Коптемаз посмотрел в их сторону. — Давай повернем обратно, пожалуйста! Вдруг он тебя узнает?

Тогда ворота Омбры захлопнутся. И их будут гонять по улицам, как попавшихся в ловушку крыс!

Но Мо чуть заметно покачал головой и придержал коня за одним из рыночных лотков.

— Не волнуйся. Коптемазу сейчас не до того — он боится обжечь свое красивое лицо, — прошептал он Мегги. — Но давай-ка спешимся. Так мы будем меньше бросаться в глаза.

Лошадь заробела, когда Мо повел ее через толпу, но он успокоил ее тихими уговорами. Мегги увидела за лотками жонглера, который раньше считался человеком Черного Принца. Многие комедианты сменили хозяина, когда выяснилось, что Зяблик готов платить. И они вовсе не считали, что наступили плохие времена. Торговцы на рынке тоже получали хорошие барыши. Для вдов Омбры разложенные на прилавках товары были недоступны, зато Зяблик и его друзья с удовольствием покупали драгоценные ткани, расплачиваясь тем, что сумели выжать из захваченного города: украшениями, оружием и разнообразными предметами роскоши, названия которых не знал наверное, и сам Фенолио. Здесь можно было купить даже лошадей… Мо с любопытством осматривался в пестрой толпе, как будто тут и не было никакого Коптемаза.

Казалось, он хочет разглядеть каждое лицо в рыночной сутолоке, каждую диковинку, выставленную на продажу; но вот его взгляд сосредоточился на башнях, видневшихся за черепичными крышами, и сердце Мегги сжалось. Он не раздумал идти в замок, и Мегги сейчас проклинала себя за то, что рассказала ему о Бальбулусе и его искусстве.

На глаза им попалось объявление о награде за голову Перепела. У Мегги перехватило дух, но Мо лишь посмотрел насмешливо на неумелый портрет и пригладил свои темные, остриженные как у крестьянина волосы.

Что, если тут окажется кто-нибудь из солдат, охранявших его во Дворце Ночи? Вон тот, кажется, внимательно смотрит на них. А комедиантка слева — ведь это, похоже, одна из тех женщин, что вышли вместе с ними из застенков Змееглава. "Пойдем скорее, Мо", — думала она и хотела уже потянуть его за собой в какой-нибудь проулок, под какую-нибудь арку — лишь бы скрыться от всех этих глаз. Двое детей схватились за ее юбку и протянули грязные ладошки, выклянчивая подаяние. Мегги беспомощно улыбнулась им. Денег у нее при себе не было. Какой у них голодный вид! Через толпу протиснулся солдат и грубо оттолкнул попрошайничающих детей. "Скорее бы оказаться у Бальбулуса!" — подумала Мегги, и тут Мо так резко остановился, что она налетела на него.

5

Перевод П. Сергеева и Г. Нуждина.