Страница 3 из 72
Мы, живущие среди этих болот, не особенно хорошо представляли себе их истинную площадь, нам, полагаю, край этот казался куда больше, чем на самом деле, потому что болота лежали перед нами огромные, необозримые, они простирались в несколько графств-широв и границы для них мало что значили.
Римляне, говорят, добирались даже сюда, до места, которое мы сейчас сдавали в аренду. Это был островок площадью не больше трех акров, отрезанный со всех сторон узкими извилистыми протоками. Стояло тут несколько приземистых невысоких дубов с могучими стволами и толстыми ветками да еще пара-тройка берез. Спиной к известняковому бугру прижималась хижина, строение древнее уже в те времена, когда мой отец бегал тут мальчишкой, а насколько древнее — никто не знал. Много раз обновляли на ней тростниковую крышу, а когда-то давным-давно, помню, я глазел, как отец меняет дверь. Я приезжал сюда перед первым своим плаванием в Америку, но и теперь, почти через год, ничего тут не изменилось.
Даже Черный Том, хорошо знакомый с болотами, об этом месте не знал. А мы с Уильямом знали.
— Что за славное местечко! — восхищенно вертел головой Черный Том. — Да тут можно прожить, ничем кроме ловли угрей не занимаясь.
— Можно, но я предпочитаю Америку, Том, хоть и люблю это место. Красиво тут, когда кричат болотные птицы и последний свет заката падает на желтые водяные лилии. И никогда мне не забыть, как плещут мягко весла, когда лодка пробирается по протокам, или как утренний туман лежит низко-низко над самой травой.
— Ты тут родился?
— В том самом коттедже, который мы только что проплыли. Мой отец был солдатом, вернувшимся с войны, ему даровали эту землю в награду за свершенные им деяния. Я думаю, это было именно то, чего ему хотелось, — своя собственная земля и спокойная честная жизнь. Немало стран прошел он с мечом и луком. Он научил меня многому из того, чему учат в школе, и многому такому, чему в школе не учат, и я чту его за это. Он хотел для меня лучшей жизни, и она будет у меня там, в Америке.
Черный Том кивнул.
— Отец завершил свою жизнь, — продолжал я, — и подготовил хороший фундамент для меня. И я, когда настанет время, сделаю то же самое для своих сыновей. Но я желаю для них чести — чести и человеческой гордости, а не богатства. И не желаю я титула либо же места возле королевы или короля, ибо гордость, какую дает титул или знатный род, — пустое дело, подобное сухим листьям, которые срывают холодные ветры осени.
— У тебя есть жена?
— Не-ет… но скоро будет, если все сложится хорошо. Славная девушка, она поедет со мной в Америку, — я чуть задумался, потом усмехнулся: — И не столько потому, что я хочу взять ее с собой в эту дикую страну, а потому, что она не захочет остаться здесь. Милая она девчушка, мы с ней хорошо поплывем под одним парусом. У меня отличный корабль, трюмы уже забиты грузом и он ждет только попутного ветра — и меня.
— Она, должно быть, крепкая девчонка, раз не боится податься в дикие страны.
— Что да, то да, Том, и я много об этом раздумывал. Мужчинам должно не бояться опасностей, ибо у нас широкие спины, чтобы сносить удары, но меня дивит мужество женщин, которые идут с нами, хоть должны думать о том, что будут рожать детей в одиночку, без помощи, в далеких краях. Знаешь, Том, порой сам удивляюсь: зачем я уезжаю, если есть у меня вот это владение? Если королева Бесс осушит болота, так я стану состоятельным человеком, ибо изрядный кусок их принадлежит мне. Но ради этого я не останусь.
— Ну, со мной, паренек, дело другое. Меня ждет только петля на Тайберне, — заметил Том.
— Может и так, Том. Но подумай вот что: другие такие же как ты остаются. Сколько людей в Британии захочет сегодня уплыть в Америку? Сколько людей, тебе знакомых, предпочтут таиться в городах, прятаться, перебегать с места на место, но не попытать счастья в новом краю? Они прячутся от перемен. Они их боятся. А мы — нет.
— А каковы тамошние дикари?
— Я знал всего нескольких… Их жизнь требует от человека силы — и потому они уважают силу. Им приходится воевать с врагами — и потому они уважают воинов. Трус представляет опасность для племени — и потому они презирают трусов.
Есть честные люди среди них — и бесчестные, равно как среди нас. С ними надо обходиться по справедливости и следить за собой, чтоб не показать слабости, ибо слабость они презирают. Нельзя делать им подарков без причины, иначе они решат, что ты делаешь подношение со страху, и убьют тебя на месте.
В лесу они хозяева, большие искусники, столь уверенные и подлинные, как только по силам человеку, и у них многому можно поучиться. Обширные пространства земли кажутся незаселенными, ибо индейцев слишком мало для ее просторов. Они — иные люди, иначе выросшие, иначе воспитанные, и нельзя от них ждать, что станут они себя вести как христиане. О том, чтобы подставить другую щеку, они и слыхом не слыхивали…
— И очень разумно. У меня у самого это никогда не получалось…
Наконец мы нашли Уильяма. Нам с ним надо было о многом поговорить: о посевах и урожае, и о том, что делать с деньгами, заработанными от плодов моей земли, как их ни мало. Мне принадлежало всего-то несколько кусков пахотной земли, да еще участок-другой, где можно вырубить и свести тростник, — эта земля могла дать ровно столько, чтобы самому прокормиться и чуть-чуть осталось сверх того. Уильям был человек надежный, и я пообещал ему половину. А когда накопится достаточно денег, он должен был прикупить еще небольшой участок.
— А что, если ты не воротишься, Барнабас?
— Оставь все на попечение хорошему человеку. Ибо если я не ворочусь, то мой сын воротится обязательно.
Мы с Уильямом знали друг друга с детства, хоть он был старше меня лет на семь; крепкий, решительный человек, имевший землю и посевы и упорно работающий своими руками.
— А если настанет время, — сказал я ему, — когда ты захочешь переплыть море, приходи ко мне, и я найду для тебя место.
— Я англичанин, Барнабас. Кроме Англии мне другой земли не надо.
Не был ли он мудрее, чем я? Мой отец пережил не одну войну и беду, и это оставило в нем убеждение, что сохраняется лишь то, что человек сделает из себя сам.
— Будь осмотрителен, — советовал он мне, — не доверяйся излишне никому и ничему. Люди меняются, и времена меняются, но войны и революции остаются всегда. Владей куском земли, на котором сможешь вырастить достаточно, чтобы прокормиться, и не отходи слишком далеко от дров, ибо дни и ночи могут стать холодными. Будь приветлив со всеми людьми и никого не осуждай, не рассказывай никому слишком много о своих делах и не забывай при любом разговоре — с мужчинами, с женщинами ли, — держать одну руку на дверном засове… хотя бы мысленно. Люди не доверяют чужакам, потому имей несколько мест, где тебя знали бы… но не слишком хорошо. Даже болотная крыса не доверяется норе с одним выходом, так что всегда имей про запас путь для побега, и не один, если возможно.
Потому-то в дни моего взросления мы с ним наезжали в разные рыночные городишки, чтобы стать хоть немного своими в каждом, и в церковь ходили то там, то здесь. Мой отец не возил контрабанду, как большинство жителей болотного края, но мы водили знакомство с контрабандистами. Мы, ребята с болот, умеем держать рот на замке, в разговоры с чужаками не вдаемся, зато знаем, что такое верность своим.
Таинственный фехтовальщик, или кто он там на самом деле, может тщетно расспрашивать всех вокруг — и все равно не узнает ничего для себя полезного, и меня он теперь не сыщет, ибо тысячи водных дорожек ведут ко многим городам и деревням в нескольких графствах…
Сидя у теплого огня, мы с Уильямом переговорили о многом, и вот наконец он сказал:
— Не тревожься о своих полях. Я буду заботиться о них, как о своих собственных, и брать одну треть.
— Половину, — повторил я.
Он покачал головой:
— Ты даешь слишком много, Барнабас.
— Половину, — твердо сказал я. — Я хочу, чтобы ты был вознагражден за свои труды, а с тем, что у тебя есть и что ты заработаешь на моей земле, ты сможешь стать состоятельным человеком.