Страница 57 из 67
— Забились, как крысы, в нору. Ничего не видим, не знаем. Сагарда! Ищи обход для подъема!..
Снова загремели взрывы и затряслась земля. Вилюй сказал:
— Отбомбилось второе звено, сейчас пойдет третье…
Сагарда ушел по узкой прибрежной полоске, на которую сыпались камни. Он вернулся минут через пять я сказал, что нашел место, по которому можно подняться.
И снова мы услышали, вой пикирующих бомбардировщиков, а потом тяжелый грохот взрывов.
— «Пешечки», милые «пешечки», — любовно произнес майор.
Я думала, он бредит. Только потом узнала, что «пешечками» он называет наши Пе-2.
Не знаю, откуда взялись силы. Минут через двадцать мы вскарабкались на крутой берег и оказались на той самой площадке, где вели бой. Ни одного фрица тут не было.
— То-то же! — воскликнул майор и сел на землю. — Перевязывай меня, Чижик, теперь перевязывай.
Лицо и шея у него были в крови. Сагарда закричал:
— Наши заходят на новый круг!
Майор скомандовал:
— Ложись за камни! Чижик, лови волну!
Я ничего не успела. Увидела взрыв огромной мощи и сразу же открыла рот. Так меня учили. И правда, открывать рот помогает — не так глохнешь.
Майор с восторгом в голосе кричал:
— Бомба попала в склад снарядов! Лежите плотно, зарывайтесь в землю!
Наши самолеты улетели, а взрывы не прекращались. От возникшего пожара взрывались склады снарядов. В небо поднялась черная туча.
Когда наконец наступила тишина, майор сказал:
— Я вас поздравляю, ребята!
Он кричал, а мы его еле слышали. Голова у него была окровавлена, волосы слиплись, правая сторона лица покрылась темной коркой. И все-таки он видел, соображал, радовался. Я промыла ему голову тремя флягами воды, только тогда майор Зубр стал похож на самого себя. Рана была поверхностной. Пуля содрала кожу, черепа не задела. И все же крови наш командир потерял немало.
Солнце не грело, с моря несло холодом. Нигде не видно было ни одного фашиста. В том месте, где, по нашим расчетам, располагались батареи, лежала черная громада камней. В бинокль можно было разглядеть обломки орудий и разбросанные тела солдат. Если кто и остался жив, все попрятались.
Я тщательно перевязала голову майору, но шапку его не нашла. Мы все были насквозь мокрые, нам было неприятно шевелиться.
Вдруг командир говорит:
— Давайте разожжем костер — была не была! Пусть только полезут, мы их угостим.
Пока разжигали огонь, я связалась со штабом и доложила обстановку. На той же волне объявился радист морского разведчика:
— Я — «Толстяк», я — «Толстяк», вижу дым…
На этот раз четверка наших катеров приблизилась чуть ли не к самому берегу. Из развалин крепости раздался залп, но не повторился. Один залп двух или трех орудий. Ждала, ждала — из крепости больше не стреляли.
Я слышала, как Толстяк докладывал штабу о результатах авиационной бомбежки. Потом из штаба вызвали меня и передали Зубру и всей его группе благодарность командования. Сообщили также, что с наступлением темноты за нами вылетит пара самолетов У-2.
Я стала докладывать майору, а он вроде бы не слышал — смотрел и не реагировал. Закрыл глаза и повалился на бок, но тут же вскочил. Я снова доложила, а он снова повалился и опять вскочил — как ванька-встанька. Было жутко: не иначе он падал от слабости и потери крови. Смотрю — и Сагарда с Вилюем, хоть и не раненные, обняв свои автоматы, легли в тепле костра на землю. Уснули, как младенцы. Не поели, не попили, им ничего не было нужно — спать, спать, спать.
А я была полна энергии. Хоть и измученная, избитая, исцарапанная, я чувствовала какой-то необыкновенный душевный подъем. Вот и майор спит, слышен его храп. Мне стало не по себе — на всем каменном пространстве бодрствую я одна. Согрелась, обсохла, чего-то жду. Мои товарищи спят. Уже закатилось солнце, темнело. Я решила размяться — прошлась по площадке. То есть по той самой полянке, куда в прошлый раз прилетал за нами самолет. На меня нахлынули воспоминания — нелепая смерть сильного и красивого Цыгана, исчезновение двух наших товарищей, мучения Рыжика. Все было мимолетно, главное же мое чувство заключалось в том, что в этой каменной пустыне я одинока. Хожу, ногами чувствую землю, а что это такое — не понимаю… Хожу, хожу и вдруг вижу то, что давно бы пора увидеть, — площадка усыпана камнями. Большими и маленькими, крупными и средними осколками. Откуда? Вот штука. Скорее всего, когда был большой взрыв, здесь произошел камнепад. Мы были тут же и не заметили — все четверо не обратили внимания. Неужели так сильно оглохли?.. Как могло получиться, что нас не задело? Мне стало очень страшно: выходит, камни могли убить, а мы даже не обратили внимания. Все спят, некому сказать. Я стала бормотать, чтобы проверить, слышу ли себя. Рассмеялась — ведь только что работала на рации, а потом говорила с майором. Значит, глухота была мимолетной. При том, что была почти ненормальной, хватило сообразительности понять: самолет сюда сесть не может, обязательно разобьется. Что же делать? Что же нам делать? У нас ведь не хватит сил до ночи расчистить площадку. Тут не только камни, тут еще валяются убитые фашисты. Я насчитала девять трупов. Потом прилежно взялась снимать с них автоматы и перетаскивать к нашему полупотухшему костру… Пробовала будить Сагарду с Вилюем. Они от меня отмахивались. Тогда я взялась за майора Зубра. Не открывая глаз, он сказал: «Женечка, Женя», — и улыбнулся.
Я поняла: он не меня так называет, а видит во сне любимую дочку. Думаю: ладно, если такой хороший сон, пусть спит. Прикрыла его плащ-палаткой, а сама взялась отстукивать ключом:
— Я — «Чижик, я — «Чижик», я — «Чижик».
В это время передавали вечернюю сводку Совинформбюро. На Кубани наши войска заняли несколько населенных пунктов. При взятии районного центра Красноармейская истребили свыше четырехсот гитлеровцев, захватили триста пятнадцать автомашин… Думаю: Кубань рядом, рукой подать. Идут, значит, бои на подступах к Крыму. Там бьют немцев, и мы бьем… Меня охватила гордость. Ловлю себя на том, что улыбаюсь. Стала еще прилежнее выстукивать:
— Я «Чижик», я — «Чижик», я — «Чижик».
…Уже совсем стемнело, когда я добилась связи с оператором штаба. К счастью, самолеты за нами еще не вылетели. Мне пообещали, что будут искать способ нас вызволить. Еще через полчаса мне сообщили, что действующая неподалеку от Феодосийского залива подводная лодка к 21 часу подойдет к нашему берегу. Сигналы: две красные и одна зеленая ракеты.
Я стала будить Сагарду с Вилюем:
— Эй вы, курносые, просыпайтесь!
Трудно поверить, но я оставалась бодрой. Откуда только брались силы. Не иначе во мне жил дух победы. Сагарда с Вилюем еле продрали глаза, смотрели хмуро.
Но как увидели, что я улыбаюсь, вскочили и давай отряхиваться от грязи.
…Майор Зубр еле поднялся:
— Чертовски трещит голова, ребята.
Осторожно поддерживая командира под руки, мы стали спускаться к виноградникам, которые лежали между крепостью и морем. Где-то в полной тьме выла собака. В одном месте я споткнулась обо что-то мягкое. Посветила фонариком: труп фашистского унтера. Хотела и с него снять автомат, но махнула рукой. Мы и без того тащили четыре своих и шесть немецких.
— Бросайте их, ребята, — сказал майор.
А я говорю:
— Жалко, товарищ Зубр.
Тут со стороны моря полетели ракеты — две красные и одна зеленая. Мы ответили тем же. Спускаемся к тихому морю. Я только сейчас заметила, что ветра нет и море почти гладкое; слышны далекие голоса, русская речь. Меня от волнения стал бить озноб, лязгаю зубами. Майор Зубр тянет меня к себе и безмолвно показывает на воду. Что он видел, не знаю. Я услышала всплеск весел. Кто-то мигнул фонариком. Я тоже мигнула. Вскоре что-то зашуршало по гравию. Я поняла — подошла резиновая лодка. Двое выпрыгнули в воду и, громко чавкая сапогами, пошли куда-то в сторону.
— Где-то здесь, — сказал один. — Ведь мы плыли прямо на сигналы.
Второй простуженным голосом ответил: