Гора сокровищ

Следы не давали мне покоя. Что это за человек? И что он делает здесь в такую погоду?

Если это друг Бастонов, то мне на него глубоко наплевать. А вдруг этот человек решит свести какие-то свои счеты с Бастонами, тогда он в беде — они могут его убить.

Но больше всего мне хотелось одного — съесть что-нибудь горяченькое, хорошенько выспаться и опустить наконец ружье.

Тут мои мысли снова вернулись к золоту. Что-то есть в нем такое, что заставляет человека терять разум. Мне пару раз приходилось наблюдать подобные случае. Я думаю, что мы, Сэкетты, довольно равнодушны к золоту, потому что нас больше привлекает земля. Нам нравится иметь свою собственную землю, и чем больше участок, тем лучше. Земля — вот это для нас.

И тем не менее отец не пожалел трудов, чтобы раздобыть это золото. Он нашел его, тащил с горы, а теперь оно лежит неизвестно где. В том, что оно спрятано здесь, я не сомневался. Только где? Вот что не давало мне покоя.

Когда я въехал в Шалако, солнце уже садилось, мокрые листья сверкали в его заходящих лучах. Оррин вышел из магазина и ждал, когда я подъеду.

Он посмотрел на меня долгим взглядом:

— У тебя все в порядке?

— Я покончил с ними. — С этими словами я спешился и немного постоял, устало положив руки на седло, а потом повернул голову к брату: — Я убил Андре. В том самом месте, где они устроили ловушку для отца.

— А где остальные?

— Все еще там. Поль с Фанни и двое их друзей.

— Оставь лошадей здесь, — сказал Оррин. — Иуда просил передать, что он о них позаботится. А ты заходи и поешь чего-нибудь.

Иуда вышел и увел за собой аппалузу и вьючную лошадь, а я вместе с Оррином зашел в салун.

— Знаешь, недавно сюда приехал какой-то странный человек. Вместо лица у него было месиво, и он не мог разговаривать, а может, не хотел. Он уехал отсюда, бормоча себе что-то под нос.

— Я думаю, его ударили в лицо дулом винтовки. Оррин, а больше здесь никто не появлялся? Никто не поехал в горы, пока меня не было?

— Мы следили за дорогой, но днем мимо нас никто не проезжал, это я тебе точно могу сказать. Если только ночью.

Я рассказал Оррину о следах на тропе, но он покачал головой, не зная, кому бы они могли принадлежать.

— Кто-то шел по следам отца и загнал его на тот уступ в горах, где оказался и я. Его, наверное, даже ранили. Отец многому успел нас научить, мы жили такой же жизнью, как и он. Я подумал, что надо поставить себя в положение отца — вдруг удастся что-нибудь найти. И я нашел его зарубки на деревьях — такие глубокие выемки в стволах, какие делал только он. — С этими словами я вытащил из кармана дневник. — И еще в отверстии в скале я обнаружил вот это.

Оррин взял дневник.

— Интересно, о чем думал отец, отправляясь в свое последнее путешествие, Телль? Почему он продолжал вести дневник? Может быть, у него было предчувствие, что он умрет?

Я тоже об этом думал.

— Может быть, он предчувствовал свою смерть, а может быть, был болен. Ты же знаешь, он никогда ни на что не жаловался и мы считали его самым сильным человеком на земле. Но, возможно, он заболел, плохо себя чувствовал и хотел, чтобы мы об этом узнали.

Не успел я произнести эти слова, как понял, что наконец-то догадался, в чем дело. Путешествие в горы, в которое отправился отец, было его последним шансом улучшить материальное положение своей семьи. Мы были ему очень дороги, но, видимо, в его душу закралось сомнение, что он сможет поднять нас на ноги, и эта мысль не давала ему покоя.

Нам не хотелось открывать дневник. Мы знали, что это прощальный привет от нашего отца, а нам так не хотелось с ним расставаться, ведь за последние несколько недель мы сжились с ним и вновь почувствовали свою близость к нему. Мы повторили его путь, побывали в ситуациях, в которых был и он, и нам хотелось продлить это ощущение близости с отцом. А прочитав его дневник, мы расстанемся с ним навсегда — ведь там, где его записи обрываются, отца ждала смерть.

Берглунд принес горячий суп и хлеб, и я набросился на еду. Дневник отца лежал на столе, и время от времени я поглядывал на него.

Несмотря на нечеловеческую усталость, я продолжал в мыслях возвращаться к своему путешествию в горы, и мне вдруг захотелось опять вернуться туда, подняться на вершину и посмотреть оттуда на горы и небо.

Меня не покидало ощущение, что я что-то упустил.

— А где Нел Трелони? — спросил я вдруг. — Что-то я ее не видел.

— Еще увидишь, — с усмешкой откликнулся Оррин. — Она каждый день появлялась тут и убеждала нас отправиться в горы на поиски тебя. Она была уверена, что ты попал в беду. — Оррин улыбнулся. — Но я сказал ей, что это с тобой случается с самого рождения.

— А эти ковбои с тремя восьмерками больше не появлялись?

— Сюда приехал Чарли Мак-Кер — ну, тот парень, у которого нервы не в порядке. Сейчас он прячется где-то на реке. У меня такое подозрение, что Бастон заключил с ними какую-то сделку.

Меня не покидало какое-то смутное беспокойство. И дело было не только в следах на тропе. Я не люблю, когда что-нибудь остается невыясненным до конца. Без особой причины человек не потащится в горы в дождь. И однако же люди в Шалако не видели, чтобы по дороге, ведущей в горы, кто-нибудь проезжал. В этих местах трудно проехать незамеченным, значит тот, кто поехал в горы, постарался сделать это так, чтобы его никто не увидел.

Кто же это был? И что за дело у него в горах? И чем он сейчас там занимается?

В комнату вошел Иуда, за ним — Тинкер. Тинкер уселся у окна, откуда можно было наблюдать за улицей и за дорогой, ведущей в горы.

— Иуда, — сказал я вдруг, — вы давно знаете Бастонов?

Он замешкался с ответом, припоминая.

— Пятьдесят лет, — наконец отозвался Иуда. — А может быть, и больше.

— Как вы думаете, мог бы Андре поехать по следам Пьера и заколоть его?

Иуда на мгновение задумался.

— Мог. Но не думаю, что это сделал он. Это был кто-то другой.

— Кто?

Иуда пожал плечами, а потом сказал:

— Андре и подумать не мог, что Пьер выживет после того, как он перебил ему ноги. Если бы он хоть на секунду допустил такую возможность, то тут же убил бы его или удрал куда-нибудь подальше — в Африку или Южную Америку.

— Но почему, скажите на милость?

— Потому что Андре Бастон боялся. Он был смелым человеком, хотя и убийцей, но как огня боялся одного человека — Филипа.

— Филипа?

Иуда посмотрел на меня, а потом на остальных.

— Да, Филипа. Видите ли, тот был хуже их всех, гораздо хуже.

Глава 26

Мы с удивлением посмотрели на него, думая, что он шутит, но лицо Иуды было серьезным как никогда.

— Я знал его, и с нами он обращался хорошо. Я имею в виду рабов, но у нас ведь не было другого выхода, как только повиноваться ему, чтобы не навлечь на себя его гнев.

Он любил Пьера Бонтама — тот казался ему забавным человеком. Пьер был романтиком, авантюристом. Пьер и Филип в свое время были пиратами, о Пьере это все знают, а вот о Филипе не знает никто.

Филип держится с холодным достоинством, у него прекрасные манеры. Он любил меня, поскольку я получил кое-какое образование и еще потому, что понимал: я никогда не разболтаю о том, что знал или видел.

Он не был ни мстительным, ни кровожадным. Просто это человек без принципов. Людей он презирает, поскольку считает себя выше их. Однако он никогда не показывает своего презрения — нет, он всегда ведет себя в обществе спокойно и с достоинством.

Но если кто-нибудь становится на пути Филипа, он, не задумываясь, уберет его. И если бы вы не убили Андре, Филип сам убил бы его или подослал бы к нему убийц — ведь Андре бросил тень на его репутацию.

Каждый из нас создает себе в душе образ самого себя. Так вот, Филип считает себя государем старых времен и соответственно ведет себя. Он начитался Макиавелли, изучал жизненный путь Орсини, Сфорца и Сиджисмондо Малатесты и старается во всем подражать им, насколько это позволяют его возможности.