Околоток

Так мы избавлялись от непонравившихся отрывков. Но цензор был единственным человеком, который покупал и перепродавал книги - мы брали их только у него и ему же возвращали. Поэтому от изданий, слишком часто переходивших из рук в руки и сокращаемых в зависимости от вкусов читателей, вскоре оставался лишь пустой картонный переплет, с которого порой исчезали название (бывают плохие названия) и даже фамилия автора (встречаются неприемлемые фамилии).

Зато цензор заботливо сохранял страницы, которые мы заставляли его вырезать, складывал их в ящик и затем перепродавал: три гроша за пригоршню, если вытаскивать наобум, и пять, если тщательно выбирать.

Одним словом, чтива нам хватало.

ПАПЕНЬКИН И МАМЕНЬКИН СЫНКИ

Когда в пору моей юности мы отказались отмечать рождение тринадцатого ребенка, сдирая кожу с одного из других, ребятишки тотчас решили, что им все позволено. Они не хотели больше терпеть порку бичом со свинцовыми шариками и предложили завести столь замечательный обычай, что деревенский совет мгновенно согласился.

Бедные родители! Ведь советы состоят из стариков, которых интересует лишь свеженький эпидермис. Как будто рубцы от бича на детских ягодицах не были столь же прекрасны, как морщины на лицах стариков, и не символизировали, подобно этим лицам, обретение мудрости!

В общем, у нас запретили бить мальчиков (но не девочек, и это справедливо). Точнее, родители больше не имели права наказывать своих собственных парнишек и вынуждены были обходиться дежурными детьми, что ожидали на видном месте в аллее.

Мальчики для битья установили между собой очередность и каждую неделю парами сменяли друг друга. Они возвели навес, под которым расставили табуреты, а затем надели атрибуты: папенькин сынок прицепил на шею дряблый, капающий член хряка, а маменькин повесил на себя старое говяжье сердце, отваренное и мумифицированное.

Они-то и становились теперь жертвами семейных драм, спровоцированных другими детьми.

Например, где-нибудь в деревне паренек порвал свою новую одежду, но его мать сдерживала острое желание отвесить оплеуху и просто кричала мужу:

- Эй, посмотри-ка на своего сыночка! Пошли! Идем со мной! Я должна дать кому-то оплеуху! Пошли к папенькину сынку!

Подмастерье или школьник весь день гулял то ли в поле, то ли в лесу, и тогда его отец, сжимая кулаки, орал матери:

- Эй, посмотри-ка на своего сыночка! Пошли! Идем со мной! Я должен кого-то отлупить! Пошли к маменькину сынку!

И, даже пальцем не тронув своего провинившегося сына, они отправлялись к небольшому навесу, где терпеливо ждали единственные дети, которых можно было бить: те играли в карты, в шарики, в курносый-нос, в ущипни-за-брюхо или в проснувшуюся свинку. Родители приносили с собой кувшин вина.

Они ставили его перед ребенком, которого собирались избить. Паренек пил, хохотал, смеялся над физиономиями, и это притягивало народ. Потом мать, к примеру, восклицала:

- Ах, папенькин сынок! Ты сделал то-то и то-то! Каково!

Папенькин сынок быстренько проглатывал вино, а мать била его:

- Вот, папенькин сынок! Вот тебе! Получай! Получай! Получай! Каково!

Но затем свидетели прерывали наказание, вразумляли взрослого и успокаивали ребенка.

Так было в самом начале. Позднее сценарий изменился. Мы стали слишком чувствительными. Теперь тому из родителей, кто хотел избить дежурного ребенка, мешали супруг или супруга, которых возмущала подобная несправедливость:

- Старый пидорас! Старая прошмандовка! За что ты бьешь его? Оставь его в покое! Это же твой мерзкий сынок сделал то-то, и то-то, и то-то! Каково!

И, забыв о дежурном мальчике, они свирепо дрались, точно два кобеля, позарившихся на одно подхвостье. Тогда маленький мальчик, полностью успокоившись, неспешно смаковал свежее вкусное вино из кувшина и начинал с рискованной грацией покачиваться на заду, пока в его мутных, сонных и слегка насмешливых глазах кружились в танце мужчина и женщина, тузившие друг друга.

ПАРОМЩИК

Чтобы добраться до лесов, лугов и ближних долин к западу от деревни, необходимо пересечь реку с очень широким, но неглубоким руслом. Ее можно перейти вброд практически в любом месте, ступая по большим камням, торчащим из воды. Поэтому моста никогда не строили.

Но по весне и осени (не считая оттепелей в холодный сезон) уровень воды поднимался, причем так быстро и прихотливо, что половодье могло застать вас прямо посреди перехода.

Поэтому мы учредили должность паромщика. Если вы подскальзывались или вас внезапно уносило паводком, этот человек выходил из своего укрытия и, сочувственно наблюдая за вашими мытарствами, горячо подбадривал в голос, чтобы вы продолжали бороться за свою жизнь. Когда же вы наконец добирались до берега, он поздравлял вас, усаживал сушиться у своего костра, угощал вкусным супом, вкусным хлебом, вкусным салом, вкусной виноградной водкой.

И напротив, если вы тонули, он безутешно вздыхал, глядя на вашу агонию, а по завершении драмы отцеплял свою лодку и вылавливал ваше тело багром. За каждый труп, поднятый из воды, паромщик получал от общины вознаграждение.

МЫСЛИТЕЛЬ

Когда возникает какая-нибудь мысль, можно, конечно, вытерпеть четыре-пять дней поноса, бессонницы, импотенции, а порой и булимии, но при этом всегда испытываешь унижение. Поэтому рано или поздно мы направлялись к общинному мыслителю.

Этот философ жил в свинарнике из сухих кирпичей, расположенном возле кладбища, на распутье. Он не имел права показываться нам на глаза и выходил только по ночам, пряча лицо и надевая войлочную обувь, чтобы собаки не залаяли. Дверь ему заменяла могильная плита без надписи, и вечером, когда он сдвигал ее перед выходом, она валилась с тяжелым глухим грохотом, который полошил всю деревню, возвещая о приходе мыслителя перепуганным карапузам, старухам и совокуплявшимся компаниям. При этом каждый втягивал голову в плечи - точно курица, если с неба низринется ястреб.

Когда кто-нибудь хотел посоветоваться с общинным мыслителем, он делал это исключительно днем: подходил к пристанищу философа и говорил сквозь кирпичную стену, стараясь как можно лучше изложить терзавшую его мысль. И мыслитель отвечал, качая в своей хижине котелком, выпуская кишечные газы, ломая кость или хрипло напевая обрывок песни - средство не имело значения. С тех пор вопрошавший постоянно вспоминал звук, вызванный его откровенным признанием, и впредь только об этом и думал. Вскоре к нему возвращалось здоровье.

Поскольку никому не хотелось быть мыслителем, это ремесло приберегали для калеки, не способного защищаться. То был незавидный удел, последняя ступенька жизни перед смертью. Однако многие калеки сами добивались этой должности, когда в один прекрасный день узнавали, что в деревню направляется раздельщик калек. Накануне ночью они выходили на улицу и подстерегали гулявшего общинного мыслителя, дабы уничтожить его и занять его место - их единственный шанс выжить. Но калек было много, одного этого убийства оказывалось недостаточно, и они принимались убивать друг друга: поэтому официальным мыслителем становился самый сильный из уродцев. Ведь мы ни разу не видели, чтобы двое калек объединились и совместно занимали пост мыслителя: им попросту не хватило бы еды.

СНЕГОВИК

Когда я был маленьким, один мальчик не хотел расти. Он был старше нас, но интересовали его мы, дети. Его не стали отдавать в учение и просто нанимали на фермах. Из двух предложенных работ он выбирал ту, что способен выполнить ребенок, а от другой отказывался: его считали хитрым.

Тем не менее, он всегда находил работу. Этот мнимый ребенок соглашался на то, на что не соглашаются настоящие дети - как за уроки, так и за ласки либо пинки. Иметь такого идиота - большое счастье: он хорошо зарабатывал на жизнь.