Страница 77 из 109
В течение 1937–1938 гг. практически все руководители оперативных подразделений в РККА, НКВД и во многих структурах Коминтерна в центре и на местах были арестованы. В том числе и те, кто по долгу службы отвечал за подготовку к диверсионной работе за рубежом и возможной партизанской войне на своей территории. Подавляющее большинство из них были подвергнуты жесточайшим пыткам и издевательствам, а затем объявлены «врагами народа» и расстреляны либо сосланы в концентрационные лагеря, которые с середины 1930-х гг. «более гуманно» стали именовать «лагерями трудового воспитания».
Автобиография Я.И. Серебрянского, написанная 9 мая 1937 г.
Некоторые известные специалисты в области нелегальной, оперативной и диверсионной работы в преддверии неминуемого ареста покончили с собой, защищая свое честное имя, профессиональную репутацию и, что для большинства было особенно важно, спасая своих близких от неминуемого ареста как ЧСВН – членов семьи «врага народа» или ЧСИР – членов семьи «изменника родины».
Репрессии не обошли стороной и семьи авторов. Дед одного из нас, сотрудник областного управления НКВД, покончил с собой в 1936 году, хотя по официальному заключению «умер от инфаркта». Дед другого по ложному обвинению был брошен в лагерь, где пробыл до осени 1941 года, пока его знания и опыт вновь не понадобились вождю.
Сотрудники Коминтерна, НКВД и РККА, объявленные в августе 1937 года членами Польской организации войсковой, обвинялись в следующем:
1) в подготовке в 1918 году совместно с левыми эсерами и бухаринцами свержения правительства РСФСР, срыва Брестского мира и в провоцировании войны РСФСР с Германией;
2) в подрывной работе на Западном и Юго-Западном фронтах во время советско-польской войны 1920 года с целью поражения РККА и отторжения Белоруссии и Украины;
3) в массовой фашистско-националистической работе среди польского населения СССР в целях подготовки базы и местных кадров для диверсионно-шпионских и повстанческих действий;
4) в шпионской работе в военной, экономической и политической областях;
5) в диверсионно-вредительской работе в оборонной промышленности, в текущем и мобилизационном планировании диверсий на транспорте и в сельском хозяйстве, в создании диверсионной сети на случай войны;
6) в контактах и совместных диверсионно-шпионских и иных антисоветских действиях с троцкистским центром, с белорусскими и украинскими националистами для совместной подготовки свержения советской власти и расчленения СССР;
7) в соглашении с «руководителем военно-фашистского заговора Тухачевским» в целях срыва подготовки РККА к войне и для открытия фронта полякам во время войны;
8) во внедрении участников организации в компартию Польши, захвате руководящих органов КП Польши и польской секции ИККИ, в работе по разложению КП Польши, в использовании партийных каналов для внедрения шпионов и диверсантов в СССР;
9) в захвате и парализации всей разведывательной работы СССР против Польши путем проникновения членов ПОВ в ВЧК – ОГПУ – НКВД и РУ РККА.
В письме ГУГБ НКВД, подписанным Ежовым, говорилось, что главной причиной «безнаказанной антисоветской деятельности» ПОВ является то, что в течение почти двадцати лет в ВЧК – ОГПУ – НКВД и РУ РККА находились польские шпионы: Уншлихт, Мессинг, Пиляр, Медведь, Ольский, Сосновский, Маковский, Логановский, Баранский и другие.
Политические процессы 1937 года были шоком для всех военных специалистов, воевавших в то время в Испании.
«В двадцатых числах июня [1937 г.], – вспоминает И.Г. Старинов, – я возвратился из Хаена и зашел к нашему военному советнику Кольману.
Поговорили о том о сем. Я заметил, что Кольман мнется, словно хочет и не решается сказать о чем-то потаенном.
– Что случилось? – напрямик спросил я.
– Ты давно не читал газет?
– Где же я мог их читать?
– А радио тоже не слушал?.. И ничего не знаешь?..
Кольман огляделся, будто опасаясь, что нас подслушивают.
– Одиннадцатого числа состоялся суд над Тухачевским, Уборевичем, Корком, Якиром… Они вели вредительскую работу, пытались подготовить наше поражение в будущей войне. Хотели восстановить власть помещиков и капиталистов.
– Что?!
Кольман подал газету за 13 июня:
– Вот здесь…
Строчки прыгали у меня перед глазами:
„…Двенадцатого июня сего года суд приговорил подлых предателей и изменников к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведен в исполнение“.
Как наяву, я увидел перед собой лицо Якира.
„Вам поручается важнейшее партийное дело, товарищ Старинов. Надеюсь, вы оправдаете наши надежды…“
Увидел лес под Олевском, аэродром под Харьковом, ночные учения, где Якир с гордостью говорил о советской военной технике.
Этот человек – предатель и изменник?!
А маршал Тухачевский – бонапартист?!
Эйдеман, Уборевич, Примаков, Путна – прославленные герои Гражданской войны, и все они тоже враги народа?!
Кольман осторожно взял у меня газету.
– Как же это? – только и мог выговорить я.
– Чудовищно, – согласился советник. – Невозможно поверить. Но ты же видел…
– А какая им была корысть предавать Советскую власть? Власть, которую они сами устанавливали?! За которую кровь проливали?!
– Тише… Конечно, дикость какая-то… Сам не понимаю, на что они рассчитывали… Что им могли дать капиталисты?
– Ничего! Их бы первыми расстреляли, попадись Примаков или Якир в лапы фашистам.
– Видишь, пишут о попытке захвата власти…
– Так они же и были властью!
– Тем не менее факт налицо…
Да, чудовищный факт был налицо. И Кольман, и я не могли не верить Сталину, не верить суду.
Не могли не верить, а в сознании не умещалось случившееся…
Читая в газетах, что Вышинский награжден орденом Ленина „за укрепление социалистической законности“, натыкаясь на имя Ежова и на карикатуры, изображающие „ежовые рукавицы“, в которых корчатся враги народа, я испытывал острые приступы тоски.
Ни на минуту не забывалось, что работал с Якиром, что неоднократно сопровождал Примакова и Тухачевского.
А что ответишь ты, когда спросят, знал ли Якира и Примакова? Что ждет тебя по возвращении на Родину? – не раз спрашивал я самого себя. Что ответишь? <…>
В 1937 году многие высшие военачальники были арестованы и преданы суду по делу о „военно-фашистском заговоре“. Среди них оказались и авторы плана возможной партизанской войны – Уборевич, Якир, Примаков. Прошедшие по этому плану подготовку отряды бойцов ежовский карательный аппарат именовал не иначе как „бандами“. В немыслимом виде предстала и цель нашей будущей работы. Она велась будто бы для того, чтобы осуществить покушение на членов правительства, изменить в стране государственный строй, уступить в пользу иностранных держав целые республики. Такого никому из нас не могло привидеться и в самом кошмарном сне. <… >
Тайники с оружием, боеприпасами в приграничных районах были ликвидированы. Органы НКВД организовали настоящую облаву на тех, кто проходил подготовку по плану Уборевича – Якира – Примакова. В течение года изловили и расстреляли почти всех. <… > Не избежали гибели и сотрудники ОГПУ, также занимавшиеся подготовкой партизан…»[230].
Илья Григорьевич Старинов чудом остался жив.
Политическая установка на разоблачение «вредителей, диверсантов, террористов и шпионов» позволяла следователям НКВД трактовать деятельность обвиняемых по своему усмотрению. На фоне борьбы с «врагами народа» термин «диверсант» стал применяться исключительно в отрицательном смысле – применительно к врагам партии, единственным «вождем и учителем» которой был Сталин. Исходя из этого, обучение диверсантов и партизан в спецшколах и на спецкурсах легко можно было трактовать как «подготовку антисоветского заговора и террористических актов против руководства страны с целью изменения государственного строя в интересах контрреволюционных организаций и/ или иностранных государств». А большинство кадровых сотрудников Коминтерна, ИНО НКВД и РУ РККА можно было обвинить в принадлежности к той или иной иностранной разведке и/или в подготовке покушения на Сталина либо других руководителей СССР. Ревнителей зловещей политики, да и просто людей беспринципных, желавших выслужиться на разоблачении мнимых заговоров, хватало.
230
Старинов И.Г. Указ. соч. – С. 116–117.