Страница 16 из 36
— Сюда приходят люди, — говорил Берглунд, — большей частью золотоискатели, но, бывает, и фермеры заглядывают, и скотоводы. Страна растет…
— Данны часто появляются?
— Почти каждый день. Они тут оставляют много денег, но меня их посещения вовсе не радуют. И Кудряш еще не самый худший из них. Он по калибру ни в какое сравнение не идет с Олли Хаммером или Жестяной Кружкой Хоуном. Жестяная Кружка, или просто Жестянка, получил свое прозвище в лагере золотоискателей, который назывался Жестяная Кружка. Они не то выгнали маршала с помощниками из городка, не то перебили их, а Жестяная Кружка был один из самых прожженных негодяев в тамошней шайке. Потом он встретился с Олли, стакнулся с ним, они приехали сюда и нанялись пасти коров к старику Данну и его сынишкам. Гнусная компания…
Я поднялся на ноги, поблагодарил его и вышел наружу. Солнце еще ярко освещало горы, хотя скоро должно было спрятаться за ними. Я перешел через улицу, слегка прихрамывая, и вошел в лавку.
Галлоуэй уже успел побывать и тут, предупредил, что я могу появиться, так что я обзавелся новыми штанами, рубашками, бельем и носками. Посмотрел и револьверы, но решил оставить старый шестизарядный «данс-и-парк». Кажется, этот револьвер приносит мне удачу.
Возвращаясь в салун, я тащил на себе полный комплект снаряжения, вплоть до новехонького винчестера. И хотите кое-что знать? Это первый раз в жизни я заимел новое оружие. До того ко мне в руки попадали только подержанные ружья, сменившие до меня с полдюжины владельцев.
У Берглунда за баром была задняя комната, и я там переоделся во все новое
— кроме сапог. Я их оставил на потом, на то время, когда ноги заживут как следует. Потом взял этот винчестер и зарядил, забил патронами до отказа. Это была модель семьдесят третьего года, она вмещает семнадцать патронов — шестнадцать в магазине и один в патроннике.
Когда я снова появился в салуне, Берглунд на меня поглядел и говорит:
— Ну, вы просто, неотразимы, хоть сейчас свататься идти. И кто же она? Мег Росситер?
— Да она на меня и смотреть не хочет, — сказал я. — Так что свататься я не пойду. Но я вам скажу, что собираюсь сделать. Я собираюсь написать письмо. У вас найдутся письменные принадлежности?
Ну, Берглунд снабдил меня бумагой и пером, а потом пошел подшуровать огонь. В этом Шалако такая теплынь днем, что можно спать под одним одеялом. Мне тут нравилось все больше.
Письмо, которое я писал, предназначалось Пармали. Он был из равнинных Сакеттов — разговоры про этих людей мы слышали, но никогда с ними не встречались до той заварухи в Конто-Бэсин, когда Тайлер и Пармали Сакетт себя показали…
Он был человек образованный. У этих равнинных Сакеттов водились денежки. Они были люди состоятельные, Пармали ходил в школу и всякое такое. Хотя, надо сказать, стрелять он от этого хуже не стал, так что, полагаю, школа — это дело желательное. Впрочем, мне лично желания никогда не приносили ничего хорошего.
У Пармали имелся скот, а здесь были отличные пастбища; а еще у Пармали имелось кое-что, что тут ему пригодится. У него имелось мужество.
Когда я закончил письмо к Пармали, в котором описал здешние пастбища, мне вдруг пришла в голову неожиданная мысль. Мы ведь собирались схлестнуться с Даннами, а это вполне достаточная причина, чтобы написать Логану.
Логан принадлежал к Сакеттам из Клинч-Маунтин, а парни из Клинч-Маунтин — крепкие орешки. Находились, правда, такие люди, что утверждали, будто Логан не в ладах с законом, но, тем не менее, он был из нашей семьи и большой умелец по части всякого огнестрельного железа.
Так что я написал и ему.
Вся закавыка была в том, что стрельба может начаться и кончиться раньше, чем кто-нибудь из этих ребят успеет добраться сюда, кроме разве Пармали, который находился в Нью-Мексико, чуть южнее границы.
Он мог бы поспеть вовремя. И внезапно у меня появилось предчувствие, что он нам тут крепко понадобится.
Потому что в этих местах назревала война.
Глава 9
Оставил я свое барахло в заведении у Берглунда, сел на этого самого грулью и съехал вниз с береговой террасы в пойму реки Ла-Плата. Очень тихо тут было. Долина поросла травой, куда ни глянь, повсюду высились высокие белоствольные осины. Я остановился у самой речки и дал мустангу напиться холодной воды — реку питали тающие снега в горах.
Потом перебрался на другой берег и поехал вверх между деревьями. Чуть выше находилось плато, поросшее густыми травами, то здесь, то там попадались заросли карликового дуба — свежая, зеленая земля раскинулась у подножия гор.
По горным склонам росли сосны, среди которых выделялись более светлой зеленью густые осиновые рощицы. Осина первая из всех деревьев прорастает по гарям после лесных пожаров, и осиновые рощи дают обильный прокорм дикому зверю и птахе.
Я ехал не спеша вдоль края гор, постепенно поднимаясь все выше по склону под покровом леса; я знал уже, что это — мои места, вот тут мне хочется жить. Это та самая земля, которую я искал, и никакие Данны, сколько бы их ни набралось, меня отсюда не выгонят.
Я повернул обратно в Шалако. Первым, кого я увидел, войдя в салун, был старина Галлоуэй, — ну, в жизни другого такого пригожего парня не встречал.
— Да ты, брат, здорово осунулся, — сказал он мне и улыбнулся. — Куда ж это годится — стоило мне первый раз оставить тебя без присмотра, как ты тут же сделал все, чтобы тебя убили… ну, почти убили. Познакомься, Флэган, это Ник Шэдоу, мой друг.
— Здравствуйте.
— Очень приятно.
Мы вместе сели за стол, поговорили обо всем; что произошло, и пришли к соглашению насчет Кудряша Данна. Галлоуэй с чрезвычайным любопытством поглядывал на меня, когда я рассказывал о Мег Росситер, и я почувствовал, что краснею. Больше от того, что он на меня глядел, чем еще от чего. Вовсе не с чего ему было думать, что между нами что-то там такое заварилось… а мне — тем более.
Единственное, что она от меня хотела, — это чтоб я держался подальше, да и я вовсе не рвался затевать стрельбу с Кудряшом Данном из-за девчонки, которая меня в упор не видит. Все это чистая ерунда. А вот что мне действительно нужно было им рассказать — это про землю, которую я видел, и они настроились слушать.
Говорил я для Шэдоу. Галлоуэю и так все было ясно, мы с ним смотрим на вещи одинаково, и если мне что нравится, так и ему — и наоборот. И этот Ник Шэдоу, хороший друг Галлоуэя, мне тоже приглянулся. Он высокий, красивый, ученый, и в жизни понимает, а это — вовсе не одно и то же. Приходилось мне встречать людей, которые были жуть как сильны в своей книжной науке; но не умели отличить черное от белого, когда надо было оценить человека или положение дел.
Что до черного и белого, то я в этом деле, конечно, следую Священному писанию, хотя почему-то мне ближе Ветхий завет, чем Новый. Я верю, что врагов своих надо прощать, но когда делаешь это, держи руку на револьвере, хотя бы мысленно. Потому что пока ты его прощаешь, он, может, придумывает способ, как добраться до твоей шкуры.
Я люблю человека, своего ближнего, но не забываю, что он носит в себе изрядную толику сатаны и всегда сумеет найти добрые причины для любых своих недобрых дел. Я, скажем, не хотел никаких неприятностей с Даннами и постарался бы не давать им никаких поводов, но в то же время имел достаточно здравого смысла, чтобы понимать, что они могут смотреть на это дело по-другому. Если человек воображает, что другие стремятся к добру, потому что он сам к нему стремится, так этот человек просто-напросто не в своем уме. Приходилось мне хоронить людей, которые так думали… добрых, мирных людей, которые не хотели неприятностей и сами никогда их не затевали.
Когда приходит время пожрать, то ястреб никого так не любит, как доброго, мирного, толстого голубя.
— Мы можем оформить заявку на землю, — сказал я, — но нам нужно держать на ней скот. Я написал письмо Пармали.
— У меня есть несколько голов, — сказал Шэдоу. — Можно пригнать их вместе с остальными.