Страница 23 из 60
А как не быть, забыли уже, когда мастерового в глаза видели. Хозяйка бежит в чулан, лезет под печь. И зашипела паялка, зазвенела походная наковальня. Старичок-сермячок общительный, бывалый. А народ в медвежьем углу любопытный, интересуется, что происходит в городе, на фронтах, в мире. В беседе дело спорится. Жадности в мастере не заметно, что дадут за работу — шматок сала, пару яичек, кусок хлеба — благодарит.
Семен вернулся из парников, а в хате — походная мастерская. Старичок головы не поднял, знай стучит, прилаживает к ведру донышко. Настя вытащила из печи котел с горячей водой, плеснула в подойник, взяла белую тряпку, направилась к двери. Постояв в раздумье, повернулась к мастеровому:
— Забыла спросить: за работу деньгами берете али как?
Старичок добродушно ответил:
— Чаще всего — али как… Что есть, тем расплатитесь.
— А, спасибочко, — успокоилась хозяйка, — огурчики есть, молочко. Сейчас корову подою.
«Максим Максимович!» — обрадовался Семен и бросился к старику, как только Настя вышла.
Тот охладил его пыл:
— Тише, тише. — Рывком пожал руку и тяжело вздохнул: — В городе, сынок, флаги вывешены… В знак взятия Москвы.
Метелин опустился на лавку:
— В самое сердце…
— Поверил! — встряхнул его за плечи Максим Максимович. — А что же в народе будет?.. Знают, гады, куда бить — под дыхло. Вчера город, как снегом, листовками забросали. — Он достал из кармана клочок бумаги. — Слушай, что пишут. «Обожаемый народами земного шара божественный фюрер сегодня въезжает в стоглавую Москву». Видишь?
Максим Максимович достал из кармана сложенную вчетверо бумажку:
— Мы разоблачим эту брехню. Нужно срочно выпустить ответную прокламацию. Вот, слушай: «От имени горкома комсомола мы утверждаем: фашисты нагло врут! — начал он. — Находясь с вами рядом, мы призываем вас, дорогие товарищи, выстоять! Не скрываем — тяжело! Давайте жить так. Умываясь, скажем: еще одну ночь не сдались! После ужина скажем: еще один день не покорились! Каждый должен ежедневно давать сам себе отчет: а чем я помог Красной Армии, что я сделал для матери-России? В нынешнем году в Москве, на Красной площади, как всегда, в день седьмого ноября состоялись демонстрация и парад наших войск. На трибуне Мавзолея стоял товарищ Сталин. Знайте, товарищи: не от хорошей жизни немцы встали на путь лжи и провокации. Мы — победим!»
— Сделаю к утру, — пряча листовку в нагрудный карман, сказал Семен.
Максим Максимович прищурился:
— А ты знаешь, что немцы твою голову в десять тысяч марок оценили. Тебя ищут.
— Это через Василия передавала Ирина. Я страшно волновался за маму. Посылал к Луниным. Они ничего о ней не знают.
— Опомнился!.. Мы ее давно переправили на Большую землю.
— Спасибо, Максим Максимович. Теперь я спокоен. Не могу понять: почему именно меня немцы так выделяют?
Максим Максимович прошелся по комнате, поглядел в окно:
— Гестапо свое начальство обманывает. В Приазовске, дескать, партизан в природе не существует. Словом, все, что сделано, приписывают тебе одному. Поймаем, мол, его — наступит тишь и благодать. Вот почему за твою голову такую сумму обещают… Но ты здесь поосторожнее. Тебе известно, что в гестапо есть твоя фотография?
Это известие Семен воспринял спокойно, даже принялся убеждать секретаря подпольного горкома партии, что снимок сделан до войны и по нему вряд ли сейчас могут его узнать. Он оброс, как леший, носит усы, бороду, сильно похудел. К тому же добавил: если немцы приписывают одному человеку все, что делает целая организация, это тоже неплохо, других в покое оставят. Но Максим Максимович его разочаровал:
— О том, что в городе действует один Метелин, они только докладывают своему начальству. Сами же хорошо знают, что это не так. Для борьбы с нами поставили на ноги полицаев, провокаторов, регулярные войсковые части. В последние дни лютуют особенно. К тому у них есть причины. С неделю назад ночью наши самолеты уничтожили их головной склад боеприпасов. На цель бомбардировщиков навели ракеты с земли. Твои хлопцы сигналили?
— При чем тут мы? У нас и ракетницы-то нет.
Максим Максимович удивился:
— Гм… гестапо уверено, что это дело рук Семена Метелина… А третьего дня из облаков на город спикировал самолет и точно по адресу сбросил гостинец в тонну весом. Догадываешься, кого угостил?.. Главный штаб, полный офицеров, корова языком слизнула.
— Ай да летчик, ай да молодец! Вот как воевать надо. Днем, в одиночку рискнул! — восторгался Семен.
Максим Максимович улыбнулся:
— Сделал это сын моего друга, Метелин Семен Степанович. Каким образом тебе удалось связаться с Центром?
— У меня нет своей связи, вы же отказались дать нам рацию.
— Что рацию не даем, не обижайся — хлопотно с нею. У нас гарный радист, шофером в полиции служит. Вместе с карателями по округе мотается. И это ему как раз удобно: не с одного места передачи идут; иначе в два счета запеленгуют… Постой, постой, но ведь полученный от тебя адрес штаба я еще не успел нашим передать? Сначала были более важные сведения, а последнюю неделю рация вообще барахлила…
— Но тогда кто же сообщил координаты? — теперь спрашивал уже Метелин. — Кто подавал сигналы нашим самолетам?
— Значит, в городе, кроме нас, действуют еще силы, помогающие Красной Армии, — сказал Максим Максимович. — Но кто?.. Нам надо узнать и как можно скорее.
Беседе помешали голоса, доносившиеся с улицы. Семен выглянул в окно. У порога стоял пегий мерин. Из саней вылезали шумные и веселые Сысой Карпович и Василий Трубников. Навстречу им выбежала с цебаркой молока Настя.
Полицейский заглянул в цебарку, с угрозой сказал:
— Парное?.. Обжираетесь, а доброту мою не уважаете. Вот доберусь до вас, узнаете, почем фунт лиха… Сердце горит, ни днем ни ночью покоя. Эх, собачья служба.
— Что ж на воле стоите, в дом пожалуйте, гостюшки дорогие, — засуетилась Настя.
— Ай и жинка у тебя, Василий, сто сот отдашь, не пожалеешь!
— Поживей накрывай на стол, — сказал Трубников Насте.
В хате полицейский удивленно уставился на Максима Максимовича.
— Откуда это чучело? — И, подойдя к нему, тряхнул его за шиворот.
У Максима Максимовича задергалась правая бровь. Несколько дней он кочевал по хуторам, недоедал, недосыпал, видел, как полицаи издеваются над колхозниками. Все это вконец издергало, и нервы не выдержали, он сорвался:
— Ну ты, потише на поворотах!
— Что-что? — опешил Сысой Карпович. — Ты с кем разговариваешь, скотина!
— Я повторяю: осторожнее на поворотах, — уже не мог остановить себя Максим Максимович.
— Партизан! — как резаный, завопил полицай и выхватил пистолет. — Руки вверх!
Метелин обмер — вот так история! Он лихорадочно соображал, что бы предпринять. А полицай уже привычными жестами ощупывал Максима Максимовича, из нагрудного кармана вытащил дерматиновый бумажник.
— Документы я проверял, в порядке. Ведра он чинит, — попытался урезонить его Метелин.
— Днем дыры чинит, а ночью склады взрывает — ученые! Покарауль! — приказал полицай Василию.
Он вытряхнул содержимое бумажника на стол. Осмотрел паспорт, пенсионную книжку. Семен старательно ему помогал, радовался, что вовремя прибрал листовку.
Полицай налитыми кровью глазами рассматривал мастерового. Подергал за волосы, усы — настоящие! Заглянул на него справа, слева, что-то соображая.
— А может, ты и есть Семен Метелин, а?
— Мастеровой я.
— Знаем мы таких мастеровых! — не унимался полицай.
— Вы же говорили, что тому двадцать семь, — вмешался Василий. — А из этого песок сыплется. Смешно! Сами видите.
Сысой Карпович потоптался на месте, что-то соображая.
— И то правда. — Потом обратился к Максиму Максимовичу: — А ну-ка покажи, что ты тут чинил? В этом деле мы кое-что кумекаем.
Семен проворно подал ему починенное ведро. Полицейский, видимо, остался доволен работой:
— Умеет, старый!.. Эх, мне бы Метелина схватить. Десять тысяч! Ведь это надо!.. А схвачу! Ей-богу, схвачу — и деньги мои будут. Брошу тогда собачью службу, куплю усадьбу, барином заживу. Рядом с домом — смородина, крыжовник, речка, — размечтался он.