Расплата

Белянушкин назвал более 20 агентов и резидентов японской разведки, а также места их нахождения. По его мнению, больше половины этих агентов являлись резервными, подготовленными для активных операций против Советской Армии. Видимо, Ясудзава и хотел перебазировать их в Муданьцзян, чтобы они могли там прикрыться. О многих шпионах, названных Белянушкиным, мы уже знали, так что могли проверить, насколько он откровенен. Куда девался Ясудзава, успел ли он увести своих агентов в японский тыл — всего этого Белянушкин не знал.

В полдень 11 августа к зданию миссии, где мы работали, подошла толпа китайцев. Они громко кричали, энергично жестикулировали. Пригласив Марию Сергеевну, говорившую по-китайски, мы пытались понять, что же произошло. Оказалось, некоторые китайские жители, увидев, как советский офицер и солдат вели по улице города задержанного Белянушкина — белогвардейца и японского холуя, — решили по своей инициативе помочь нам. И вот где-то схватили и привели к нам двух русских колчаковцев, верно служивших японцам на административных должностях в угольной шахте и притеснявших китайских шахтеров. Эти колчаковцы, приколов красные банты к своим пиджакам, тоже вроде приветствовали наших воинов на улицах города. Китайцы говорили об этом с возмущением, подталкивая к нам задержанных. Их называли китайцы, переводила Мария Сергеевна, «редисками». Дескать, редиска сверху красная, а внутри, если ее раскусить, белая…

Мы записали фамилии и адреса колчаковцев и отпустили их, предложив снять с пиджаков красные банты. А китайских граждан поблагодарили за информацию, пообещав, что со всеми японскими пособниками будет проведено необходимое разбирательство после окончания войны. Китайцы таким разъяснением были вполне удовлетворены и стали расходиться, горячо обсуждая между собой, как мы поняли, свои, возможно, первые, успешно проведенные коллективные выступления против поработителей.

Не успели мы возвратиться в здание, как к нему с шумом подошла новая группа местных жителей. На этот раз два китайца, перебивая друг друга и страшно волнуясь, рассказали нам, что накануне вечером они, эти два жителя Лишучженя, примерно в сорока километрах от своего города были задержаны советскими военными. Те приняли китайцев за переодетых японских солдат, так как они были наголо острижены. На другой день на пункте сбора японских военнопленных, куда этих двух китайцев доставили, советский офицер после беседы отпустил их. И вот, когда они взбирались на попутную автомашину, чтобы домой следовать, увидели среди прибывших военнопленных подполковника Ясудзаву, одетого в форму японского солдата.

Мы сердечно поблагодарили китайцев за эту весьма ценную информацию, заверив их, что незамедлительно примем нужные меры.

Да, это были далёко не редкие случаи, когда китайские жители, выражая свои глубокие чувства уважения и благодарности советским воинам-освободителям, оказывали нам, небольшой группе чекистов, бесценную помощь по вылавливанию замаскировавшихся агентов Лишучженьской японской военной миссии, а также смертников. Тем самым предупредили их преступные акции…

Но что задумал матерый разведчик Ясудзава? Улизнуть от ответственности? Или, совершив побег из плена с нужными для него людьми, провести в нашем тылу какую-нибудь дерзкую операцию?..

У нас не было прямой связи с отделом контрразведки армии, который находился где-то в движении. Между тем о собранных нами материалах надо было срочно докладывать. И вот я двинулся в путь на «виллисе» в поисках косвенной связи с руководством, одновременно нацеливаясь на розыск Ясудзавы. Для этого и прихватил с собой бывшего колчаковского офицера — Ивана Николаевича, лично знавшего японца.

Накануне поездки были приняты и другие немаловажные меры. Мы не имели реальных сил для блокирования и обезвреживания отряда диверсантов поручика Симачкина. Но медлить с этим нельзя было. Поэтому пошли на риск. Решили послать в тот отряд Белянушкина — с его, разумеется, согласия. Белянушкин должен был убедить диверсантов в бесперспективности их подрывных действий. А также, опираясь на верных ему людей, деморализовать и склонить их к тому, чтобы они добровольно в полном составе явились в советскую комендатуру, то есть к нам, чекистам. В случае если Симачкин на это не согласится, то принудить силой оружия… Старшему лейтенанту Тимофееву поручалось задержать беглого кулака из Приморья Терещенко, а также других наиболее опасных преступников…

Часа два разъезжали мы на «виллисе» по тылам наших войск. Кроме шофера и меня в машине трясся на ухабах и бывший колчаковец Иван Николаевич. Наконец разыскали командный пункт 84-й кавдивизии. Здесь я связался по телефону с начальником нашего отделения подполковником Глуховым. Тот одобрил планы и мероприятия моей группы. Предложил докладывать о них ежедневно. Пообещал прислать роту из дивизии охраны тыла для ликвидации отряда Симачкина. Ориентировал на подлежащих розыску агентов — по материалам других опергрупп. И поставил перед нами задачу номер один — обезвредить Ясудзаву.

Мы снова катим на «виллисе» по тревожным фронтовым дорогам. С трудом преодолеваем разрушенные и наспех восстановленные мосты, топкие пади. Несколько раз патрульные посты проверяли наши документы. Особенно придирчиво — у эмигранта-колчаковца Ивана Николаевича. В свою очередь мы тоже требовали для проверки документы у подозрительных лиц. Осматривали пункты сбора военнопленных.

А их были тысячи — сдавшихся в плен в первых же боях японцев. Вроде бы заранее они готовились к такой участи. В плену вели себя как бы по-домашнему — деловито хлопотали возле костров, готовя горячую пищу. На их лицах не было печати нервного напряжения, какое было, скажем, у пленных немцев. Японцы шутили, беспечно болтали, смеялись. Было очевидно, что затеянную самураями войну простые японцы не приняли, она им чужда, стоит поперек горла и что они рады своему выходу из войны — хотя бы через плен…

В тот день, уже перед заходом солнца, мы прибыли на третий пункт сбора пленных. Здесь-то и нашли Ясудзаву. Привезли его в Лишучжень поздно ночью. Сами валились с ног от усталости, но решили допросить сейчас же бывшего шефа шпионской миссии — в бывшем его кабинете.

Ясудзава — плотный, невысокого роста мужчина лет сорока двух — окончил, по его словам, военную академию и разведывательный колледж. В разведке — более десяти лет; в последней должности — пять лет. Неплохо владеет русским языком. Сперва на вопросы не отвечал: был настолько подавлен, что лишь бормотал что-то невнятное. Позже мы поняли, что это была своего рода молитва: «Надо достойно умереть». Ему мы с трудом втолковали, что до досконального расследования и решения суда, который еще впереди, никаких репрессивных мер применять не будем и что ему предоставляется возможность смягчить свою вину перед Советским Союзом откровенным признанием.

Ясудзава мало-помалу разговорился. Сообщил известные ему данные о дислокации японских войск и о наличии военных укреплений в районе городов Муданьцзяна, Хандаохедзы, Харбина, Гирина и ряда других. Назвал многих сотрудников, агентов и резидентов японской разведки, охарактеризовал их практическую подрывную деятельность. Указал и на тех из них, которые забрасывались к нам на Дальний Восток и должны были участвовать в разведывательно-диверсионной деятельности в тылу наступающих в Маньчжурии советских войск. А всего он назвал около ста человек, сотрудничавших с Лишучженьской военной миссией в разведывательном и контрразведывательном направлениях. Объяснил и свое недавнее пребывание в Муданьцзяне — 8 августа: ездил туда по вызову своего начальства, получив указание об усилении агентурной разведки против советских войск в Приморье. Но выполнить это задание не успел — начались военные действия. Прибыв в Лишучжень, он не смог взять нити руководства в свои руки и организовать шпионаж и диверсии, поскольку офицеры миссии разбежались — к городу подходили советские танки. Он и сам в тот же день покинул город. Вначале хотел пробраться в Муданьцзян, но дороги туда уже были перехвачены советскими войсками. Вынужден был скрываться в лесу, облачившись в солдатское обмундирование. Здесь и взяли его в плен наши автоматчики. Будучи до глубины души потрясенным трагическими для Японии событиями, он все-таки и в лагере военнопленных лихорадочно выискивал, но не находил пути дальнейшей борьбы с Советской Армией.