Снова в китае

Только что, несколько дней назад, послу Сигемицу предписывали из Токио не вступать ни в какие переговоры с русскими, саботировать мирные предложения, но теперь обстановка решительно изменилась. Военный министр Итагаки, министр иностранных дел Арита и министр военно-морского флота Ионаи просидели всю ночь в генеральном штабе, нетерпеливо ожидая сообщения из Москвы об исходе мирных переговоров.

Разговор в кабинете начальника генерального штаба принца Канин не клеился. Настроение у всех было мрачное. Арита держал в руках папку, где лежала справка о Чан Ку-фын: обоснования японской точки зрения в пограничном споре; доводы, возражения русских; старые акты, уточняющие границы, старые карты... Арита понимал – сейчас все это ни к чему. Он был уверен: в дипломатии основной довод – сила. А сила не на его стороне. И все же он держал под руками эту папку, заведенную его предшественниками, которые занимали этот пост до него. Материалы могут потребоваться – вдруг послу Сигемицу надо будет дать какие-то новые указания...

В Москве сейчас за полдень. Сигемицу, вероятно, уже у Литвинова и начал переговоры. А в Токио – ночь. Как медленно тянется время... Арита, раскрыв папку, рассеянно перелистывал документы. Итагаки молча следил за ним своими сонными, лениво прищуренными глазами.

– Теперь этот протокол против нас, – сказал Арита и протянул Итагаки фотокопию документа, переданного русским, карту, заверенную подписями, печатями, и протокол, тоже с подписями и печатями. Итагаки прочитал вслух:

– «Протокол уточнения границы Российской империи» и Китая. 26 июня 1886 года...

От знака «Т» на стыке российской, китайской и корейской территорий граница идет на северо-запад по горам, по западной стороне от озера Хасан и достигает северного окончания песчаной гряды, где и поставлен второстепенный знак № 1. Расстояние восемь верст и ровно сто сажен...»

– Русские ссылаются на этот протокол, – произнес Арита.

– Это еще ничего не значит, – сказал Итагаки. – Знаки можно поставить в любом месте. Я признаю границы только по береговой линии, да и то когда это нас устраивает... Мало ли что было полвека назад. Протокол подписали, когда мы еще не родились.

– Надо потребовать оригинал протокола, – придумал Арита.

В кабинет зашел Тодзио, заместитель военного министра. За ним Доихара. Они всегда были вместе, три квантунца,– Итагаки, Тодзио и Доихара, всегда поддерживали один другого. В последнее время все были у власти. Доихара рекомендовал Итагаки военным министром, Итагаки пригласил к себе в заместители генерала Тодзио, бывшего начальника полиции Квантунской армии.

Тодзио принес новость – из Москвы пришло сообщение открытым текстом: Сигемицу вернулся от Литвинова, подробности передадут шифром.

Часа два нарастало тревожное нетерпение... Наконец дешифровщик принес текст. Русские согласились начать мирные переговоры на основе восстановления старой границы, существовавшей до начала конфликта у озера Хасан.

Все облегченно вздохнули.

Итагаки сказал:

– Будем считать это временной паузой... Хакко Итио!

– Хакко Итио! – эхом откликнулись остальные...

Постигшую их неудачу военные считали временной, они надеялись на реванш.

Хакко Итио!.. Весь мир под одной японской крышей! Так завещал божественный император Дзимму, живший больше тысячи лет назад...

Проходили недели, месяцы, и в сиоганьской авиагруппе летчиков-добровольцев, вспоминая о Вадиме Губанове, стали говорить – «был» как о человеке, ушедшем из жизни...

Миновал год после событий у моста Лугоуцяо, с которых началась большая война в Китае, а конца ей не было видно. Затянувшаяся битва на континенте спутала карты бешеных гумбацу – генеральской клики в Токио, которая уверяла всех, что пройдет месяц, не больше, и Китай, как перезревшая дыня, будет лежать на фарфоровом блюде императора. Отрезай большие ломти и ешь сколько угодно! Так говорил генерал Сугояма, военный министр в кабинете принца Коноэ. Надо только начать! Сделать первый выстрел – и вся нация, весь народ Ямато объединится вокруг идеи движения по императорскому пути...

Но произошла непредвиденная осечка. После года войны экспедиционная армия стала походить на седока, оседлавшего тигра, – и соскочить нельзя, и рискованно скакать дальше... Япония прочно завязла в войне с Китаем.

Продвижение японских войск на полях Китая в немалой степени тормозилось действиями русских летчиков-добровольцев, пришедших на помощь сражающемуся народу. В первую годовщину японской провокации у моста Лугоуцяо военный министр гоминдановского правительства Хо Ин-цин – правая рука Чан-Кай-ши – дал интервью китайским журналистам. Генерал сообщал о возросшем сопротивлении Китая японской агрессии, приводил факты, рассказывал о героизме бойцов гоминдановской армии и партизан, сражающихся в тылу японских оккупационных войск. Он говорил об успешных действиях китайских летчиков, вспоминал о дерзком рейде на остров Формозу, об ударе по аэродрому в Уху, о потопленном авианосце «Ямато-мару», о военных и торговых кораблях противника, затопленных у китайского побережья и на реке Янцзы, о налете китайских бомбардировщиков на остров Кюсю...

Хо Ин-цин подвел итоги борьбы в воздухе: за год войны японская авиация в Китае, насчитывающая две тысячи машин, потеряла из них больше шестисот. Военный министр еще отметил, что в составе военно-воздушных сил на континенте имеется двести пятьдесят германских и итальянских боевых машин. Их обслуживают четыреста иностранных летчиков и авиатехников, приехавших из Европы и сражающихся на стороне японцев. Вот с кем приходится воевать доблестным китайским летчикам!

Все успехи, достигнутые в освободительной войне, Хо Ин-цин относил к заслугам китайских вооруженных сил. Ни одним словом он не обмолвился о действиях советских летчиков-добровольцев. Это было тайной...

А сиоганьская группа и другие авиационные части советских летчиков продолжали драться в китайском небе. Из далекой Москвы прибывали новые добровольцы на смену ветеранам, возвращавшимся на родину. Но не всем добровольцам суждено было увидеть вновь старых друзей, леса Подмосковья, украинские степи... Они навечно остались лежать в китайской земле, в могилах, вырытых под Нанкином, Ханькоу, Кантоном, или в безымянных, затерянных где-то могилах... Неведомо где затерялся и Вадим Губанов.

– Знать, умер казак на чужбине далекой... – грустно повторял Тимофей Крюкин, тяжело переживая гибель товарища.

В начале осени, считая по календарю, потому что кругом все еще стояла сухая тропическая жара, на полевом аэродроме произошло событие, радостно взволновавшее летчиков-добровольцев. В тот день ждали приказа на вылет и, как обычно, сидели на пожелтевшей, выгоревшей траве, в тени бомбардировщика, раскинувшего над землей свои могучие крылья. Выдались редкие часы затишья – в воздухе было спокойно, все самолеты стояли на поле, готовые по сигналу подняться... Тимофей встал, разминая затекшие ноги, отошел покурить. Достал портсигар, чиркнул спичку и, не донеся ее до папиросы, прислушался. В воздухе гудел самолет. На слух Тимофей определил, что к аэродрому приближается чужой самолет, и тут же увидел в воздухе контуры японского истребителя «И-96». Он летел низко, чуть ли не на бреющем полете, и похоже было, что заходит на посадку. А может, хитрит... Летчики бросились к машинам, а дежурные истребители уже брали разбег, чтобы встретить противника в воздухе. Но тут японский моноплан, не проявляя враждебных намерений, явно пошел на посадку... Он коснулся земли и покатился по бетонированной дорожке. Может, японец спутал аэродром?!

Летчики выхватили пистолеты и устремились к заблудившейся японской машине. А пилот, как у себя дома, вылез из кабины. На нем был защитный комбинезон, поперечные погоны японской армии. Тимофей бросился с пистолетом вперед и вдруг застыл, не веря своим глазам: сбросив шлем, навстречу ему шел... Вадим Губанов.