Особое задание

— Беги, говорю! Уноси рацию! Слышишь?

Но на этот раз Фридрих не повиновался. Он несколько раз выстрелил и заставил преследователей укрыться за выступом стены. Подталкивая Рихарда, он повелительно прикрикнул, впервые обращаясь к нему на «ты»:

— Беги! Именем партии, беги! Я прикрою…

Рихард скрылся за каким-то флигелем, а Фридрих продолжал методично стрелять, как только преследователи осмеливались высунуться из-за укрытия. Когда же он последовал за Рихардом, на него обрушился град пуль. Фридрих остановился, широко расставив ноги. Мелькнула мысль: «Конец!.. Последний патрон…» Силы покинули его, он упал, хотел достать гранату, но потерял сознание…

В квартире гестаповцы учинили полный разгром: они перевернули все вверх дном, сняли радиаторы, распороли матрацы и диваны, сорвали с пола паркет, но, разумеется, ничего не обнаружили. В разгромленную квартиру прибыл штандартенфюрер СС Вихтенберг в сопровождении оравы эсэсовцев. Он опознал Майера, узнал и френч подполковника, в котором видел Рихарда в лесу. Вихтенберг был вне себя:

— Ушел главный! — вопил он на вытянувшегося перед ним эсэсовца. — Понимаете, слюнтяи! Главный ушел, ушел с рацией, шифрами, явками…

В квартиру, запыхавшись, вбежал эсэсовский офицер и, отдуваясь, доложил, что взят еще один.

— Живьем?

— Так точно, господин штандартенфюрер. Увезли…

— Какой он из себя, — нетерпеливо прервал Вихтенберг. — Пожилой, толстый, со шрамом на лбу?

— Прошу прощения, господин штандартенфюрер. Я заметил только, что он в форме оберштурмфюрера. Ранен в плечо, горло и, кажется, ноги перебиты… Но будет жить, господин штандартенфюрер! Хотел подорвать себя и рацию, но не успел…

— Рацию захватили?! — воскликнул Вихтенберг.

— Так точно, господин штандартенфюрер.

— Болван! Что же вы сразу не сказали? Понимаете, рация Москвы в наших руках!

Эсэсовский офицер смахнул повисшую на конце носа каплю пота и щелкнул каблуками. Вихтенберг стремглав выбежал из комнаты…

Солдаты выносили трупы. Один из них поднял с пола голову, отколовшуюся от бюста Гитлера, заглянул внутрь ее и, убедившись, что она совершенно пуста, равнодушно отбросил в сторону.

Вихтенберг не скрывал злорадства, когда к нему в кабинет на носилках принесли раненого Фридриха.

— А, старый знакомый! — воскликнул он. — Теперь я сам вижу, что у тебя действительно имеются «пробоины»… Не так ли, красавчик?

Фридрих молчал, до боли сжав зубы.

Ехидная улыбка не сходила с лица эсэсовца. Глубокие морщины по обеим сторонам рта еще резче подчеркнули садистское выражение его физиономии.

— Кстати, — с наигранной наивностью заговорил он вновь, — у тебя, помнится, был один глаз? Или я что-то путаю?

Ответа не последовало. Фридрих молчал, будто перед ним было пустое пространство.

— О, конечно, я понимаю, — с издевкой продолжал эсэсовец, — Москва всемогуща! Она в силах лишить глаза и… восстановить его… Ну, а мы не кудесники. Восстановить не сможем. Удалить — это в наших силах. Будет больно, но что поделаешь? Надо же как-то вывести соотечественника из состояния оцепенения!.. Надеюсь, ты меня понимаешь? Говори, где скрывается главарь, тот пузатый «подполковник»?

Фридрих не произнес ни слова. Он молчал на первом допросе, молчал и на последующих, когда в присутствии Вихтенберга его истязали гестаповские заплечных дел мастера. Только однажды он с презрением бросил в лицо своим палачам:

— Я не намерен разговаривать с фашистской мразью!

Фридрих Гобрицхоффер умер от тяжелых ран и истязаний, не назвав гестаповцам даже своего имени…

…Шли дни, недели, месяцы. Прошел 1942 год. Наступил 1943. Миновал и он. Вступила в свои права весна 1944 года. Прилетели ласточки, засвистели скворцы. А в отдаленном предместье Берлина порывом предгрозового вихря оторвало крыло железному орлу со свастикой в когтях, висевшему над входом в ратушу поселка…

Именно здесь, в живописном предместье столицы, Вихтенберг в придачу к чину бригаденфюрера получил в дар от самого фюрера участок земли с уютной рощицей и скромной виллой. От поселка виллу отделяла речка с берегами, заросшими ивняком, от лесного массива, простиравшегося перед ней, узкая полоса пашни. Этот уголок с полным основанием можно было бы назвать райским, если бы денно и нощно из глубины леса не доносился то затихающий, то бурно нарастающий рокот моторов. Там, в лесу, на обширной территории, огороженной колючей проволокой со сторожевыми вышками, размещался завод, к которому бригаденфюрер имел прямое отношение.

Бегство из плена, захват рации, поимка «опаснейшего антифашиста» прославили Вихтенберга, о нем среди нацистских бонз рассказывали легенды, и фюрер счел за благо поставить его во главе службы безопасности и охраны заводов, таящих в своих корпусах величайшую государственную и военную тайну. Эта «тайна» стала панацеей от всех бед, нависших над гитлеровской Германией к началу 1944 года.

На востоке фронт трещал по швам. Бесславно гибли десятки немецких дивизий и дивизий сателлитов фашистской Германии. Тотальная мобилизация немцев, способных носить оружие, начатая еще летом 1943 года, вконец истощила людские резервы вермахта. Между тем русские неудержимо рвались вперед. На севере они прорвали блокаду Ленинграда и вклинились из района озера Ильмень в Прибалтику. На Украине окружили и уничтожили две крупных группировки в районе Корсунь-Шевченковский и Звенигородка — Умань. Чуть южнее вынудили германское командование уйти из Криворожского железнорудного района. Еще южнее вышли на границу с Румынией. Появление советских армий на подступах к Балканам и в предгорьях Карпат усиливало разброд среди союзников фашистской Германии, грозило ей полной изоляцией. Давно уже иссякла вера населения «фатерланда» да и солдатской массы в геббельсовские утешительные и обнадеживающие комментарии, в «эластичные обороны», «планомерные отходы» и «стратегические выравнивания фронтов». Все эти ухищрения остались позади. И нацистские пропагандисты из кожи вон лезли, чтобы заставить народ и армию уверовать в чудодейственную силу нового «секретного оружия», которое вот-вот будет введено в действие.

Геббельс патетически хрипел перед микрофоном: «Теперь, больше чем когда-либо, фюрер уверен в победе, ради которой днем и мочью пребывает в непрерывном труде… Доблестные воины! Близок день, когда наш великий фюрер даст вам новейшее оружие, с помощью которого великая германская нация повергнет в прах своих врагов!»

«Тайное», «секретное» оружие стало новым символом веры нацистов в грядущую победу. Над освоением этого оружия трудились ученые-нацисты, на секретных заводах в подземных цехах работали обреченные на смерть тысячи рабочих. Их везли навалом в вагонах для скота почти из всех стран Европы. Глава СС Гиммлер подхлестывал их ободряющим лозунгом: «Труд приносит освобождение!» Но люди здесь стали безымянными — имена им заменили вытатуированные на теле номера, и свободными они становились лишь после смерти…

Первой ступенью изобретения были ракетные снаряды «ФАУ-1», потом появились усовершенствованные «ФАУ-2»… Нацисты не теряли надежды достигнуть и третьей ступени — получить и применить оружие невиданной силы, способное в одно мгновение опустошать целые города и уничтожать тысячи людей.

…Первые дни мая выдались солнечные и тихие. Цвели черемуха, сирень, жасмин. Воздух благоухал. Из приоткрытых массивных дверей сельской церкви доносились унылые аккорды фисгармонии, заменявшей орган. Шла воскресная служба. Верующие оплакивали родных, погибших в «азиатской пустыне». Наискосок от церкви к уютной пивной по выложенному плитками тротуару, постукивая костылями, ковыляли безногие, их обгоняли соотечественники с развевающимися на ветерке пустыми рукавами.

Было около одиннадцати часов, когда к пивной подъехал грузовик с ящиком в кузове. Шофер остался в машине, а двое, сопровождавшие груз, зашли в пивную. Под звуки патефона по столикам разносили кружки с эрзац-пивом, хор детей исполнял песню о фюрере, который любит голубоглазых ребят. Звонкие детские голоса заглушал доносившийся из-за леса рокот моторов. Местные жители знали, что там завод, но остерегались заговаривать о нем и тем паче спрашивать о его назначении. Люди привыкли не задавать лишних вопросов. Не проявляли они особого интереса и к выстроенной недавно вилле в рощице у речки. Знали лишь, что там постоянно живет пожилой эсэсовец, что ему прислуживают две женщины из числа привезенных с Украины, а по воскресным дням на вилле уединяется какой-то высокопоставленный эсэсовский чин.