Страница 20 из 125
Затем, пока под руководством капитана Герлаха наши солдаты устраивают взлетную полосу, я наконец могу посвятить себя дуче.
По правде сказать, человек, который сидел передо мной, одетый в слишком просторный гражданский костюм без малейшего изящества, едва напоминал того красавца, который был изображен на нескольких фотографиях, виденных мною ранее, - на всех он был облачен в форму. Только черты лица не изменились, хотя возраст проявился на нем еще отчетливее. На первый взгляд он казался истощенным какой-то тяжкой болезнью, и это впечатление только усиливалось бородкой, возникшей за многие дни заточения, и даже короткой щетиной, покрывшей его голову, всегда прежде чисто выбритую. Однако черные и яростные глаза все еще принадлежали великому диктатору. Мне казалось, что их взгляд буквально буравил меня все то время, что он скороговоркой пересказывал мне детали своего заточения.
Я весьма рад был сообщить ему приятную новость:
- Мы ни на минуту не забывали о вашей семье, дуче. Маршал Бадольо поместил вашу супругу и обоих детей в ваше имение Рокка-делла-Крамината. Вот уже несколько недель, как мы поддерживаем связь с донной Ракеле. И мало того, в тот самый момент, когда мы высадились здесь, другой отряд из людей моего подразделения начал операцию по освобождению вашей семьи. Я уверен, что к этому часу она уже завершена.
Расчувствовавшись, дуче сжимает мою руку.
- Что ж, все идет прекрасно. Я благодарю вас от всего сердца.
Мы выходим из отеля. "Шторьх" уже готов к отлету. Я с большим трудом пролезаю в узкую щель за вторым сиденьем, которое занял дуче. Перед тем как забраться в самолет, он выказал некоторые колебания: будучи сам опытным летчиком, он, безусловно, отдавал себе отчет, какой опасности мы намерены себя подвергнуть. Несколько смущенный, я пробормотал что-то вроде: "Фюрер приказал, он был категоричен...". Затем гул мотора избавил меня от поиска других извинений. Вцепившись в две стальные трубы, которые образовывали каркас самолета, я пытаюсь привести нашу "птичку" в некоторое равновесие, чтобы хоть немного ее облегчить. По знаку пилота солдаты, которые держали самолет за крылья и хвост, разом отпускают руки, и тут же нас бросает вперед. Мы мчимся все быстрее и быстрее, к концу "взлетной полосы", но все еще остаемся притянутыми, будто магнитом, к земле. Я изо всех сил стараюсь сохранить равновесие. Машину трясет на камнях, которые мы не отбросили. Затем я вижу через переднее стекло глубокую рытвину, которая раздвигается прямо перед нами. У меня еще остается время подумать: "Господи! Если мы рухнем туда...", - и тут "Шторьх" отрывается от земли, всего на несколько сантиметров, но и этого, кажется, достаточно. Левое колесо шасси еще раз резко напарывается на что-то, самолет легонько ныряет носом, и вот мы уже у самого края плато. Самолет заносит влево, и он проваливается в пустоту. Я закрываю глаза - у меня уже нет сил даже бояться - и, сдерживая дыхание, ожидаю страшного грохота и неминуемого удара...
Свист воздуха вокруг крыльев становится резче и превращается в настоящий рев. К тому моменту, когда я вновь открываю глаза - а все это не могло длиться больше нескольких секунд, - Герлах выводит самолет и медленно уравнивает его в горизонтальном положении. Теперь мы двигаемся с достаточной скоростью даже для этой разреженной атмосферы, чтобы держаться в воздухе. Едва ли в тридцати метрах над поверхностью равнины "Шторьх" переходит на бреющий полет и достигает порога, за которым начинается низина Ареццано. На этот раз мы и в самом деле прошли.
Мы все трое - краше в гроб кладут, но никому и в голову не приходит завести речь о только что пережитых ужасных мгновениях. С некоторой фамильярностью, позабыв о субординации, я кладу руку на плечо дуче, который теперь-то уж точно спасен. Муссолини уже оправился, вновь обрел дар речи и ударился в воспоминания, связанные с местами, над которым мы летели, быть может, всего в пятистах метрах - предосторожность против возможных самолетов союзников. Дуче бегло говорит по-немецки, почти без ошибок, факт, который в нервном напряжении первых минут я даже не заметил. Осторожно мы проплываем над последними отрогами гор и вот уже летим над Римом, направляясь к аэродрому Пратика-ди-Маре.
- Внимание, - бросает нам Герлах, - держитесь крепче. Садимся в два приема.
И правда, я ведь уже забыл, что наше шасси поломано. Самолет очень нежно прикасается к земле, легонько подскакивает, пилот восстанавливает равновесие, и на правом колесе и заднем элероне мы тихо едем по полосе, а затем машина останавливается. Все прошло как в сказке - а ведь наши шансы с начала и до самого конца авантюры были, если признаться, не так уж и велики.
Нас встречает адъютант генерала Штудента, сияя от радости. Три самолета "Хейнкель-111" готовы к взлету. И у нас совсем не остается времени, если, конечно, мы и вправду хотим достичь Вены до наступления ночи.
СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ
Вернувшись во Фриденталь, я понял, что на долю моих офицеров уже выпали первые стычки с противником: началась настоящая война с чиновниками из главного управления войск СС. Сигналом к атаке послужило утверждение численности штаба и вооружения - двух пунктов, необходимых всякому подразделению и продуманных нами с особой тщательностью. Наши наивные солдатские головы не покидала уверенность, что все заявки будут выполнены. Последовало несколько недель ожидания и нескончаемых переговоров; нам приходилось сражаться буквально за каждого человека, за каждый автомат или автомобиль, прежде чем мы получили все что хотели. Наконец главное управление уведомило нас, что они согласны. Полные радужных надежд, мы пробежали готовый приказ о формировании 502-го мотострелкового батальона под началом "командира штурмового отряда Отто Скорцени". Но дойдя до последней фразы, почувствовали себя идиотами: главное управление войск СС замечало в скобках, что будущему формированию не стоит рассчитывать ни на прикомандирование техники, ни на заполнение вакансий личным составом.
Мы не понимали, плакать нам или смеяться, но по трезвом размышлении решили отнестись к происходящему со здоровым юмором и постараться всеми силами хоть как-то исправить трагикомизм ситуации, бесстыдно пользуясь теми арсеналами, к которым был возможен доступ, и вербуя людей во всех частях вермахта. Понемногу подобралась довольно пестрая смесь: пехота, летчики, моряки и солдаты СС, но это не помешало нам сформировать вполне однородную команду.
В феврале 1944 года круг моих непосредственных обязанностей деятельность диверсионных отрядов - сильно расширился: мне пришлось включить в него то, что публика не без иронии окрестила "секретным оружием". Начал я с того, что занялся вопросами ведения войны на море.
С тех пор как Северная Италия, взнузданная дуче, снова стала нашим союзником, связи между нашими армиями окрепли. Благодаря этому сотрудничеству я неплохо изучил великолепную работу одного из лучших итальянских подразделений - 10-й диверсионной флотилии, которой командовал тогда князь Боргезе.
Они разработали и довели до совершенства многие образцы так называемого "малого вооружения", изобретенного для действий против флота союзников. Из того, что мне показали, я не могу не упомянуть небольшой быстроходный катер, напичканный взрывчаткой и управляемый лишь одним человеком, который подводит его к цели и катапультируется в самый последний момент. Кроме того, у итальянцев были в ходу торпеды особой конструкции; водолазы, обслуживающие эти огромные снаряды, направляли их на вражеские суда. Именно эта хитроумная техника принесла итальянским отрядам небывалую удачу в действиях против кораблей союзников сперва в Александрийском порту, а затем в самом центре Гибралтара. Еще 10-я флотилия включала в себя взвод так называемых "лягушек" - хорошо подготовленных ныряльщиков, в задачу которых входило приблизиться к вражескому кораблю под водой и прикрепить к борту специальную мину. На ногах у них были каучуковые ласты, позволяющие им одинаково хорошо двигаться на поверхности и под водой и достигать достаточной скорости при минимуме усилий. Один из наших офицеров, вооружившись этими ластами, в одиночку отправил ко дну больше пятидесяти тысяч тонн союзных грузов.