Страница 31 из 81
Из показаний Рамзина следовало, что Промпартия контактировала с группой Бухарина. И в сентябре 1932 года Сталин пишет Молотову: «Насчет привлечения к ответу коммунистов, помогавших громанам-кондратьевым. Согласен, но как быть тогда с Рыковым (который бесспорно помогал им) и Калининым…»
Скорее всего, именно контакты Рыкова с оппозиционно настроенными спецами и стали причиной его устранения с поста председателя Совнаркома СССР. Вообще, вдумаемся в ситуацию. Бухаринцы (и сам Рыков) давно уже были разгромлены и покаялись — но один из их лидеров продолжает возглавлять правительство! Получается, что Сталин и Политбюро считали возможным использовать его организаторские способности на самом верху советской партийно-государственной пирамиды.
Но вот Рыкова снимают. Понятно, что для этого нужны были какие-то совсем новые обстоятельства. Премьера действительно изобличили в связи с антисоветскими структурами — вот и причина его отставки. При этом массам об этой истинной причине не сообщили — не желая говорить правду о фронде, продолжающейся на самом верху.
Эта фронда по-прежнему была очень опасной. Но не менее опасной была фронда в армии. И здесь на первом плане стоит фигура М. Н. Тухачевского, командующего Ленинградским военным округом. Военспец, бывший полковник Н. Какурин сообщал о том, что высшие армейские руководители частенько собираются и обсуждают — как бы вмешаться в борьбу сталинцев и бухаринцев. По его данным, их целью была «военная диктатура, приходящая к власти через правый уклон». А в качестве военного вождя армейцы видели Тухачевского. Может быть, и это — фальсификация органов? Да нет: «Показания Какурина были особенно ценны, так как, во-первых, он был почитателем и товарищем Тухачевского… и во-вторых, были получены не под давлением — первоначально он поделился своими откровениями с осведомительницей ОГПУ, своей родственницей» («Вожди и заговорщики»).
В сентябре 1930 года встревоженный Сталин советуется по этому поводу с Орджоникидзе: «Стало быть, Тухачевский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан тоже антисоветскими элементами из рядов правых. Так выходит по материалам. Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено. Видимо, правые готовы идти даже на военную диктатуру, лишь бы избавиться от ЦК, от колхозов и совхозов, от большевистских темпов развития индустрии… Эти господа хотели, очевидно, поставить военных людей Кондратьевым-Громанам-Сухановым. Кондратьевско-сухановско-бухаринская партия — таков баланс. Ну и дела…»
Что же было делать? Арестовать заговорщиков? Но вот беда — сделать это было очень сложно. Председатель ОГПУ В. Р. Менжинский писал Сталину: «Арестовать участников группировки поодиночке — рискованно. Выходов может быть два: или немедленно арестовать наиболее активных участников группировки, или дождаться вашего приезда, принимая пока агентурные меры, чтобы не быть застигнутым врасплох. Считаю нужным отметить, что сейчас все повстанческие группировки созревают очень быстро, и последнее решение представляет известный риск».
А ведь командующий Ленинградским военным округом Тухачевский был в очень даже неплохих отношениях с ленинградским лидером Кировым. Приязненные отношения также связывали его и с Орджоникидзе, и с Куйбышевым. В свою очередь, указанные три члена Политбюро составляли элитарный клан, пользовавшийся известной автономией. Попробуй тронь Тухачевского — и последствия могут быть самыми непредсказуемыми.
И это при том, что в РККА существовала и ещё одна фрондирующая группировка — антисоветски настроенных военспецов. Сегодня сложно судить о том, насколько серьезна была их организация. (Материалы следствия до сих пор засекречены.) Но из донесений ОГПУ следует, что бывшие офицеры-спецы действительно сходились на тайные собрания, которые представляли собой нечто среднее между посиделками старых товарищей и фрондирующими кружками. Сообщалось и о росте бонапартистских и монархических настроений в военной среде. Кроме того, в белой эмиграции открыто возлагались надежды на военспецов, от которых ожидали вооруженного свержения советской власти. Так, еще в марте 1928 года белоэмигрантская газета «Возрождение» опубликовала письмо генерала А. И. Деникина к некоему «красному командиру». Бывший предводитель белого Юга оправдывал переход военспецов на службу в РККА. Деникин резонно замечал, что сильную армию можно использовать для свержения большевиков.
Ситуация осложнялась тем, что на антисталинские позиции стали переходить вчера ещё лояльные руководители достаточно высокого уровня. Так, в 1930 году первый секретарь Краснопресненского райкома Москвы М. Н. Рютин стал активно вербовать сторонников в среде партийных функционеров. Его арестовали, однако коллегия ОГПУ выпустила этого новоявленного оппозиционера на свободу, где он составил свою знаменитую «Платформу» и организовал подпольный «Союз марксистов-ленинцев». Получается, что у Рютина были высокие покровители на самом верху.
Одновременно с этим возник «лево-правый» блок Сырцова (председатель СНК РСФСР) и Ломинадзе (первый секретарь Закавказского крайкома). Причем последний пользовался особым покровительством самого Орджоникидзе, что наводит на некоторые мысли.
И весь этот клубок («правые» — «научспецы» — «армейцы» — с возможным подключением «военспецов», «новых оппозиционеров», Калинина, Орджоникидзе, Кирова и Куйбышева) завязывался на фоне острейшего социального недовольства, вызванного коллективизацией. Страна была объята огнём крестьянских восстаний. В январе — апреле 1930 года произошло 6117 массовых выступлений, в которых приняли участие около 800 тысяч человек. По сути, в стране развернулась крестьянская война. Кроме того, крестьяне стали в массовом порядке забивать скот, не желая отдавать его в колхозы. К марту 1930 года было забито 15 миллионов голов крупного рогатого скота. Под ножом оказалась треть поголовья свиней и четверть — овец.
Дело, как говорится, запахло жареным, и вчерашний триумфатор Сталин оказался перед угрозой переворота.
Иосиф Виссарионович распутал этот оппозиционный клубок с изяществом опытного политика. Он решил не трогать Тухачевского — во избежание серьезного конфликта с участием армии. Более того, Сталин обеспечил ему новый виток карьеры. В 1931 году Тухачевский становится заместителем наркома обороны. При этом он покинул Ленинград — подальше от могущественного Кирова. В 1930 году Сталин покритиковал Тухачевского за излишний милитаризм (об этом ниже), но в 1932 году он написал этому военачальнику письмо, в котором признал свою критику не совсем верной. Таким образом, фронда Тухачевского была временно утихомирена.
Сталин также отказался от каких-то репрессий в отношении «правых», ибо это могло вызвать волну хаоса в партии. (Такая волна, да и не одна, прокатилась по стране в 1937–1938 годах.) Он ограничился отставкой Рыкова. А вот «Бухарчику» была кинута сахарная косточка — в 1931 году его снова стали пускать на заседания Политбюро. (Естественно, без восстановления членства в этом коллегиальном органе.) Тем самым Сталин вбивал некий клин между двумя соратниками по оппозиции — один подвергся наказанию, а другой — поощрению.
А вот по спецам был нанесён сокрушительный удар. Все лидеры оппозиционных группировок попали под следствие и суд. Но и тут обошлось без сплошного карательства. Одних спецов (Громан) упрятали за решётку, других (Рамзин) милостиво простили.
Наиболее пострадали военспецы. Из РККА вычистили 10 тысяч бывших офицеров — из них 31 был расстрелян. Сталин (как и другие члены ПБ) всерьёз опасался вылазки белогвардейского десанта — при поддержке Англии и Франции. Операция «Весна» коснулась даже Б. М. Шапошникова, которого понизили с должности начальника штаба до командующего Приволжским военным округом. (Правда, через некоторое время Сталин вернёт его обратно. Доверие вождя к этому военспецу было огромным и почти безграничным.)
Ну, и ко всему прочему, Сталин озаботился созданием своей социальной базы, столь нужной в условиях массовых беспорядков. Он ввёл новую систему распределения по карточкам. Теперь лучшее снабжение было предоставлено «ударникам производства», управленцам и рабочим столиц.