Страница 19 из 88
Давайте поглядим как бы сверху на необозримо долгую историю японского меча, и тогда, может быть, этот феномен станет для нас понятнее и ближе.
Начало эпопеи тонет в бездне ушедших времен, и достоверным считается лишь тот факт, что до середины Хэйянской эпохи, то есть почти до X века, в древней Японии употреблялся прямой меч китайского типа, именуемый цуруги или чокуто. Иногда его именуют кэн, хотя этим словом принято обозначать прямой меч с односторонней заточкой, тогда как цуруги были обоюдоострыми. Как уже говорилось, прямой меч ниндзя (синоби-кэн) есть не более чем выдумка кинематографистов, поскольку неизвестно ни единого подлинного экземпляра этого фантастического оружия. Лишенными прогиба (му-зори) выполнялись исключительно потайные виды клинков, предназначенные для скрытого ношения во всевозможных палках и древках. При этом они, естественно, оснащались пресловутой квадратной цубой, ставшей сегодня словно верительной грамотой «ночных демонов». Цуруги имеет безусловно китайское происхождение, как формой, так и прочими характеристиками вполне напоминая классический цзянь, на острие которого держалось могущество Поднебесной империи уже за тысячу лет до описываемого периода. Сохранилось много изображений знаменитых героев древности, сжимающих в руках именно такие мечи.
Цуруги с обвившимся вокруг него драконом был излюбленным инаиболее часто употребимым сюжетом граверов и художников, украшавших клинки и прочие аксессуары мечей. Такая гравировка даже имела собственное наименование – «Гё-но-Курикара».
Принято считать, что. знакомый нам сегодня слегка изогнутый клинок с односторонней заточкой проник в Японию из Кореи, и до конца эпохи Хэйян (на протяжении Х-ХП веков) полностью вытеснил чокуто с исторической сцены. Почти сразу обретя современные габариты и форму, он благополучно прошествовал через восемь столетий непрестанных кровавых боев, доказав на практике абсолютное и беспрекословное совершенство своих пропорций и технологии. Аналога подобной живучести невозможно отыскать более нигде в мире.
Конечно, никто не вправе принижать достоинств индийских или дамасских булатов, толедских клинков, и некоторых иных, отдельно взятых порождений феноменального мастерства, однако здесь есть два существенных «но».
Во-первых, секреты изготовления и ковки подлинных восточных булатов давно утеряны, что бы там не мудрили хитроумные американцы при помощи своих могучих прокатных агрегатов и вакуумных печей. При всей внешней красоте их клинки отнюдь не обладают теми выдающимися боевыми качествами, что воспеты в веках и, собственно говоря, составляли самую суть легендарного оружия. О так называемых «дамасках» или, попросту говоря, стальных многослойных полосах, изготовленных при помощи кузнечной сварки металла с различным содержанием углерода, и вовсе не стоит упоминать. Современные изделия (чаще всего ножи) из подобного материала ничуть не лучше простых клинков добротной высокосортной стали, и превосходят их исключительно великолепием поверхностного узора. Одному лишь Петру Аносову удалось в прошлом веке воссоздать в полном объеме утраченный технологический комплекс булата, но и эти знания ушли в небытие, несмотря на подробнейшую документальную фиксацию всех, казалось бы, деталей процесса. Вероятно, кухня эта вообще не поддается четкой регламентации и поверке «гармонии алгеброй», потому что слишком многое здесь зависит от личности мастера, его интуиции и еще многого другого, чему нет и названия.
По-вторых, никогда и нигде в мире клинок не соединился с прочими составляющими меча настолько жесткими и нерушимыми узами, как это было в Японии, повторяю, на притяжении всех восьмисот лет. Японский меч – это симфония, из которой невозможно выбросить ни единой ноты, не разрушив всего произведения. Каждый, абсолютно каждый шаг и этап в создании меча имел и имеет за собой глубокие традиции, школы, течения, великих мастеров и огромное множество фамильных секретов, передаваемых исключительно «от сердца к сердцу» немногим избранным ученикам, являющимся зачастую сыновьями мастера. Если в Европе центральной и, как правило, единственной фигурой в процессе рождения меча был кузнец, осуществлявший весь цикл операций, от черновой проковки полосы до окончательной полировки готового клинка, заточки и оснастки для своего детища рукоятью и гардой, то в Японии подход к данному вопросу изначально был совершенно иным - изделие переходило из рук в руки по цепочке узких, невероятно изощренных в своем деле специалистов, неспешно поводивших его до полного совершенства.
И очень сжатом, лаконичном виде весь долгий путь создания классического нихон-то может быть разделен на несколько этапов. Разумеется, как и повсюду в мире, центральной фигурой остается кузнец. Именно он начинает таинство, выплавляя в традиционной печи, именуемой татара, исходный слиток стали. Плавка ведется исключительно на древесном угле, а сырьем служит черный песок, почти целиком состоящий из окиси железа. Иной руды в Японии просто нет, и этот факт играет немаловажную роль, так как невзрачный песок содержит микроколичества молибдена, вольфрама и некоторых других элементов из тех, что именуются в современной металлургии легирующими присадками. В итоге уже древние японцы, сами того не ведая, получали превосходную легированную сталь.
Готовый слиток мастер на глаз (!) разделяет на части, одна из которых (с содержанием углерода до 1,5%) идет на изготовление жесткой оболочки клинка, а из металла с содержанием углерода до 1% создается пластичный сердечник. Как та, так и другая, заготовки проковываются, оттягиваясь и сгибаясь, много раз, приобретая в результате мелкослоистую плотную структуру, чрезвычайно повышаю щую все прочностные характеристики стали и дающую, кроме того, изумительно тонкий кружевной поверхностный узор хада, проявляющийся, однако, лишь после долгой, профессиональной и сугубо традиционной полировки.
На словах все просто и быстро – сердечник заковывают в центр высокоуглеродистого бруска, и полученный пакет оттягивают в полосу, отдаленно напоминающую клинок. После этого специальным ручным стругом производят грубую формообразующую обдирку, придавая полосе требуемый профиль. Завершают работу напильником и черновой шлифовкой на крупнозернистом камне. На данном этапе клинок уже вполне похож сам на себя.
После этого начинается главное волшебство, не поддающееся никакой математике – термообработка. Производится она исключительно мастером (хотя обдирка обыкновенно доверялась ученикам), и состоит из закалки (яки-ирэ), отпуска (яки-модоши) и старения клинка. Основной секрет японской закалки состоит в том, что металл предварительно покрывают слоем специальной обмазки на основе глины. Процесс, именуемый тсучиоки, требует поистине адского терпения, осторожности и огромного опыта, но зато позволяет получить в итоге не просто сочетание таких полярных свойств, как пластичность и твердость одновременно, но порождает феномен невиданной красоты – мерцающую кружевную дорожку хамон, отделяющую закаленную кромку якиба от основной эластичной зоны джи. Этот аспект является абсолютно уникальной, сугубой принадлежностью японских клинков, не встречаясь более нигде и никогда, но проявляется, как и хада, только в результате многотрудной специальной полировки.
Если отбросить в сторону неизъяснимые тонкости интуитивного порядка, то сама по себе закалка проста и незамысловата. Покрытый обмазкой клинок разогревают в горне на древесном угле до необходимой температуры и погружают затем в чистую, холодную, слегка подсоленную воду. То, что температура, время выдержки в горне и скорость погружения клинка в воду, равно как и угол погружения, определяются мастером на глаз – очевидно, но при этом огромную и даже основную роль играет его внутреннее духовное состояние, так как в единый миг дух творца сливается со стихиями огня и воды, порождая чудо оружейного искусства, и характер меча является отражением и от духа. Поэтому ни один настоящий художник не приступал и не приступает к работе, не очистив себя постом и молитвой, и не облачившись в торжественные церемониальные одежды, без соответствующего обряда. Важность такого подхода и его результаты великолепно иллюстрируются многочисленными и вполне достоверными легендами о мечах, имевших свой собственный норов, как бы чинность, не менявшуюся десятками и сотнями лет, кто бы ни былих хозяином в данный период времени. Известны мечи, «несущие жизнь», словно распространяющие вокруг себя ауру спокойствия и безмятежности, но точно также известны и мечи-злодеи, которые постоянной жаждой убийства толкали своих владельцев на безрассудные и опасные выходки. Худшие из подобных созданий «любили» причинять боль и страдания именно тем, кому призваны были служить верой и правдой, и часто доводили их до смерти.