Страница 24 из 48
Диктор исчез, замелькали кадры: лихой ковбой целился с экрана, стрелял — и белокурая красотка выхватила откуда-то из-под мини-юбки еще дымящийся револьвер, конечно же, «смит и вессон» и обязательно 38-го калибра. «Специально для субботней ночи» — появилась светящаяся кровавыми буквами надпись, и красотка вновь целилась с экрана, но не стреляла, а, мелькнув голой попкой, исчезала вдали, приплясывая под мелодию «Счастье — это еще теплый пистолет»…
Выпуск последних известий откладывался — телевидению было не до важнейших политических событий, данных о заложниках в Тегеране, например. И слава богу! Как сказал потом один журналист, если бы кумиров в США убивали чаще, легче бы удавалось замалчивать политические «огрехи» американских президентов. И чуть ли не до утра все без исключения телеканалы следили за развитием трагических событий: как везли уже бездыханное тело Джона от «Дакоты» в госпиталь имени Рузвельта, а оттуда — в здание, где происходила судебная экспертиза и, наконец, в морг. Под утро же на площади перед особняком собралась огромная толпа.
…Старший офицер ночной смены в ФБР клевал носом: светало, дежурство близилось к концу. Неожиданно затарахтел телефон спецсвязи, и в трубке раздался голос: «У вас телевизор включен?» Звонили из Лэнгли. Офицер щелкнул кнопкой. На экране мельтешила толпа: камера давала панораму площади перед «Дакотой». Спины, головы — ничего любопытного. Да и назойливый комментарий за кадром не представлял интереса. Но вот голос исчез, его сменил хор — это пели собравшиеся, и мелодия показалась офицеру знакомой. «Дайте миру шанс!» — и над толпой взметнулись руки, сотни рук со знаком победы — victory. Все как в хронике давних лет, когда Америку сотрясали антивоенные демонстрации.
На том конце провода терпеливо ждали. Наконец спросили: «Ну что, сообразили? Свяжитесь с вашим телевизионным центром мониторинга — пусть записывают всю передачу. Это крайне важно, на площади собрались вместе с поклонниками экстремисты. Необходимо выявить каждого — они под шумок затевают очередной дебош. Используйте возможность…» Офицер ФБР позвонил в центр мониторинга, и через секунду лента начала фиксировать изображение и звук. А камера там, на площади, выхватывала лица молодых людей, певших все громче: «Дайте миру шаис!» — они прощались с Ленноном. Оператор нацеливал объектив то на одного, то на другого: крупный план, еще крупнее. «Молодец!» — подумал офицер.
Через два часа специалисты из ФБР уже делали фотокопии с бесценной пленки. Их раскладывали в особые папки, чтобы сравнить потом со снимками из других папок, заведенных на активистов и лидеров антивоенного движения. Не случайно из ЦРУ сообщили, что манифестацию у «Дакоты» спровоцировали «леваки»: архивные фотографии, запечатлевшие смутьянов на предыдущих сборищах, могут служить неоспоримым доказательством нарушения общественного порядка и вполне достаточным основанием для задержания. «Акция» продолжается…
Пятилетний сын Джона, узнав о трагедии, спросил мать: «За что убили папу?» Йоко Оно, еще не подозревая об истинной подоплеке этого преступления, ответила, имея в виду Чопмена: «Он, видимо, сошел с ума». На что малыш возразил: «Хотел бы я знать, действительно человек был помешанным или замышлял убить моего папочку». Наитие детского ума? Но позже Оно подтвердила догадку сына, пусть и не вполне осознанную, заявив в беседе с иностранными журналистами: «Моего мужа убили. За что — нетрудно догадаться… Я думаю, здесь действовал не одиночка-фанатик: достаточно вспомнить обстоятельства покушения на президента Кеннеди… Смерть Джона — это смерть на поле сражения». Слова Йоко, решившей продолжать дело Леннона — «бороться за мир на этой планете», — пытались опровергнуть западные информационные агентства. Они распустили слух, будто признание мужественной женщины — вынужденное, сделанное «под давлением коммунистов».
Больше того, вскоре после гибели Джона Ленпона угрожать стали и его семье — не по вкусу пришлись высказывания и социальная активность вдовы кое-кому на Пенсильвания-авеню.
А Марк Дэвид Чэпмен, приговоренный к 30-летнему тюремному заключению, в скором времени, судя по всему, выйдет на свободу, да еще с готовой рукописью о совершенном им убийстве, которое он представит, естественно, как временное помутнение рассудка. И представители самых респектабельных издательств будут ждать его у тюремных ворот…
Г. МУСАЕЛЯН
БОЙТЕСЬ ДАНАЙЦЕВ…
В голубом небе Дамаска кружили голуби. Сделав вираж над мечетью Омейядов, они пролетели рынок Хамидие и плавно опустились на центральной площади. Доверчивые птицы расхаживали среди людей, брали корм прямо из рук. Глядя на эту идиллическую картину, на нарядные витрины магазинов и бесчисленных лавочек, яркие афиши кинотеатров, я невольно вспомнил слова известного русского художника Поленова, побывавшего в этих местах. Он назвал Ближний Восток «ласковым, солнечным, напоенным миром».
И в тот день, хотя был уже конец ноября, столица Сирии была залита солнцем. Мы с Радваном, сотрудником газеты «Ас-Саура», сидели в крохотном кафе у фонтана, медленно, маленькими глотками пили ароматный зеленый чай и любовались цветущими вокруг кустами алых и желтых роз.
— Знаешь, — говорил мой собеседник, — если бродить по старым улочкам Дамаска, то поначалу может показаться, что здесь почти ничего не изменилось (я не удержался и рассказал Радвану о Поленове). — Но стоит приглядеться, и начинаешь понимать: тишина обманчива, а мир подобен зыбкому миражу…
Действительно, когда подъезжаешь к городу со стороны долины Бекаа, пейзаж там вовсе не «ласковый и напоенный миром». Вдоль шоссе тянутся укрепленные позиции сирийских войск, врытые в землю танки с нацеленными на юго-запад стволами. Да и на улицах столицы много людей в военной форме, а у административных и общественных зданий — постоянная охрана.
— Такая предосторожность вызвана суровой необходимостью, — пояснял Радван. — Независимая политика нашей страны, которая находится на переднем крае борьбы с израильскими агрессорами и их заокеанскими покровителями, вызывает лютую злобу империалистов и сионистов. Помнишь схваченного с поличным израильского агента Эли Коэна, который несколько лет жил в Дамаске и выдавал себя за богатого сирийского коммерсанта Камаля Амина Табеа? Из своей пятикомнатной квартиры в центре города этот агент «88» регулярно передавал секретную информацию в израильский генеральный штаб в Тель-Авиве. Но у него было и второе задание: следить за настроениями нашей молодежи, искать среди нее лиц, готовых к сотрудничеству. А выступления антиправительственных элементов в Хаме? Среди их участников было немало молодежи. Некоторые из арестованных в ходе следствия признались, что поддерживали контакт с американскими агентами, а сами беспорядки спланированы и подготовлены ЦРУ.
— Вот видишь: и там и тут молодежь. Почему? — Радван устремил на меня требовательный взгляд своих черных глаз. И сам же ответил: — Потому что она опора и будущее нации. Это прекрасно понимают и американская и израильская спецслужбы, плетущие заговоры не только против Сирии, по и против других арабских государств. Кстати, ты видел сегодняшнюю «Аль-Баас»?
— Еще не успел.
— Эта газета напечатала настоящую «бомбу» — фотокопию письма американского посла директора ЦРУ.
Радван протянул мне газету с отчеркнутыми на первой странице абзацами. Я быстро пробежал газетные строчки. Да, это была «бомба». В письме с циничном прямотой говорилось о грязных методах американской дипломатии, действующей в тесном контакте с ЦРУ.
«Возможности нашего воздействия на события и развитие обстановки в мире в целом ограничены, — признавалось в этом документе. — В еще большей степени это можно отнести к арабскому миру… Если мы хотим добиться своих целей, то нам не следует упускать из виду ничего и никого, используя в своих интересах любые средства и малейшие возможности…»