Страница 58 из 59
Наиболее серьезная ошибка заключается в смешении двух типов штрафных частей — батальонов и рот, которые имели существенные различия. В сериале речь идет именно о штрафной роте, по недоразумению названной батальоном.
Еще одна существенная ошибка — назначение осужденного офицера командиром штрафной части. Это невозможно по многим причинам, тем более к лету 1943 г., когда происходит действие фильма. Стоит упомянуть также необъяснимое отсутствие иных офицеров и сержантов кадрового (постоянного) состава. С переменным составом тоже не все в порядке. В штрафные части направляли главным образом военнослужащих, бывшие заключенные могли оказаться в ротах, но не в батальонах; а вот появление там бывших осужденных по 58-й статье, да еще смешение их с уголовниками — результат буйной фантазии авторов сериала.
На фоне этих промахов выделяется в лучшую сторону показанное в сериале обмундирование и снаряжение. Штрафники носят гимнастерки и старого, и нового образца, как это и было в действительности; более того, на солдатских гимнастерках, в отличие от командирских, отсутствуют нагрудные карманы, что соответствует истине.
Большое количество военнослужащих в ботинках с обмотками также отвечает реалиям третьего года войны, вот только нижний край обмотки должен наматываться поверх верхнего края ботинка, а не внутрь него, как показано в фильме.
Непонятно практически полное отсутствие верхней одежды (шинелей или ватников), которая даже летом необходима солдатам, постоянно находящимся под открытым небом.
По вооружению замечания более существенны. Единственным штатным вооружением в штрафной роте могла быть трехлинейная винтовка со штыком (штыков в фильме нет вовсе). Автоматического оружия, тем более пулеметов и противотанковых ружей, как показано в фильме, переменному составу рот не выдавали. У штрафников Твердохлебова подобное оружие могло появиться только после первого боя, в качестве трофеев, или оно было подобрано на поле боя у убитых. Обычно такую «самодеятельность» начальство не запрещало.
Артиллерийские батареи действительно могли временно придаваться штрафным частям для их усиления, однако штрафных артиллерийских частей никогда не существовало!
И у офицера вермахта, и у штурмбаннфюрера СС напрочь отсутствуют на фуражках витые серебряные шнуры.
Собравшиеся в лесу бойцы-окруженцы называют номера своих частей; все они взяты наобум. Особенно дико звучит «32-й мотострелковый корпус» — таковых никогда не было в составе РККА.
По дороге идет танковая колонна вермахта. Бросается в глаза ходовая часть отечественных послевоенных танков. Понятно, что трудно найти подлинную немецкую технику в рабочем состоянии, однако съемка с иного ракурса позволила бы замаскировать этот недостаток.
Решение о назначении Твердохлебова командиром батальона принимает офицер НКВД в лагере, хотя штрафные части подчинялись фронтовому начальству, и только оно решало все связанные с ними вопросы, включая и кадровые.
Штрафники на передовой позиции свободно передвигаются по окопам и вне их, предварительно беспорядочно раскидав повсюду ящики с боеприпасами. Противник же никаких признаков жизни не подает.
Майор НКВД Харченко должен с самого начала вызвать подозрения у зрителя как кандидат на главного злодея в фильме. И действительно, начиная с появления этого «особиста» в кадре, его отношения с командованием дивизии показаны совершенно превратно. Никаких распоряжений никаким саперам, равно как и другим командирам боевых подразделений, даже штрафных, он отдавать не мог, тем более через голову комдива. Вызывает также большое сомнение манера постоянно носить в ближнем тылу и даже на передовой фуражку образца мирного времени яркой сине-красной расцветки (дальше по фильму так поступают вообще все офицеры НКВД).
Хорошо поработали пиротехники, показывая работу артиллерии, но подрывы противопехотных мин получились чересчур сильными. А ведь убойное действие таких мин, снаряжаемых толовой шашкой весом 75- 200 г., основано на поражении осколками, а не фугасным действием.
Командир дивизии генерал-майор Лыков руководит боем с помощью телефона и по карте, не выходя из блиндажа, так же как и его замполит. На самом деле они обязаны были наблюдать за ходом боя со своего командного пункта, а в какие-то моменты побывать и на передовой — и это были не пожелания, а жесткие требования военного времени! Полупустой блиндаж с одиноким телефонистом в углу — это штаб банно-прачечного отряда, а не боевой дивизии (на всякий случай напомним: стрелковая дивизия — это как минимум три полка по три батальона в каждом, артиллерийский полк, да еще части усиления). Нет ни офицеров штаба, ни связистов, ни посыльных — а без них любой штаб небоеспособен.
О работе заградотрядов. Прежде всего, они не «пасли» одни только штрафные части. Перекрывая основные пути, ведущие в тыл, они задерживали всех следующих от передовой и выясняли, кто и зачем уходит с позиций, выявляя дезертиров, самовольщиков и вражеских агентов. Да и располагались эти отряды примерно на линии полковых тылов (1 — 1,5 км от передовой), а не непосредственно в затылок боевым частям, как показано в фильме.
Если даже предположить, что после взятия немецких окопов штрафники массово переодеваются в трофейное обмундирование, его ношение с не споротыми вражескими знаками различия и нацистской символикой абсолютно нереально.
При расстреле провинившегося бойца трудно избавиться от впечатления, что между Твердохлебовым и Глымовым все было сговорено заранее. Иначе почему именно в этот момент у «ротного» за поясом оказался трофейный пистолет, которого не было до того и ни разу не будет после?
Картина атаки выглядит безобразно: впереди бежит «комбат» Твердохлебов, а за ним неуправляемой толпой движется весь батальон.
В образованный штрафниками прорыв шириной всего в один километр, то есть простреливаемый всеми видами оружия, генерал Лыков решает вводить целый танковый корпус. Но такие решения не входят в компетенцию командира дивизии, да и такое крупное войсковое соединение (2–3 танковых бригады, мотострелковая бригада, 2–3 артиллерийских полка и несколько отдельных батальонов и дивизионов) физически не могло поместиться на столь небольшом участке.
История с засылкой в тыл к немцам разведгруппы из личного состава штрафной части очень сомнительна. Максимум, что можно было им поручить — взять «языка» из первой траншеи. Группа формируется из совершенно разнородных элементов (уголовники, политические, разжалованные офицеры), что сразу же приводит к назреванию конфликта. Посылать в тыл врага такую группу было бы безумием.
В госпитале, когда из ноги Цукермана извлекают нашу, советскую пулю, именно это становится поводом для обвинения в самостреле. Однако настоящие признаки «выстрела на родину» совершенно иные, и военврачу полагалось их знать, поскольку он был обязан доносить о подобных случаях по команде. Что же касается пули, то трофейное оружие использовали в этой войне обе стороны.
Странно выглядит беспогонный «комбат», одетый в старое и заношенное обмундирование и вечно небритый, тем не менее разъезжающий наличном «виллисе».
Из башни сгоревшего немецкого танка открывает огонь пулемет. Ставить пулемет внутри неподвижной башни значит преднамеренно ограничить сектор его обстрела. Во время войны подбитые на нейтральной полосе танки действительно часто использовались как огневые точки, но в этом случае под ними выкапывали окоп, и пулемет устанавливался под танком. Но слабоумием страдает не только неприятель: наши штрафники ползут к танку именно оттуда, куда строчит пулеметчик. Обойти его с фланга они не догадываются.
После излечения несчастного Цукермана вновь направляют в штрафбат, что противоречит всем нормативным документам — он непременно должен быть освобожден как «искупивший вину кровью».