Страница 87 из 106
Рассыпалась, словно карточный домик, и другая героическая легенда, тщательно и долго создаваемая и пропагандируемая самим Берией и его приближенными биографами. Так, в личных документах и биографической справке, опубликованной в свое время в Большой Советской Энциклопедии, Л. П. Берия выставлялся как организатор голодовки политических заключенных в Кутаисской тюрьме, где он содержался после второго ареста. Дескать, воля, организаторские способности, личные мужество и выдержка Берии спасли не только его самого, но и многих других товарищей по борьбе. Меньшевистскому правительству ничего не оставалось делать, как отступить перед этой стойкостью и волей и выпустить всех заключенных. Совершенно иначе представляется этот «героический поступок» при знакомстве с анкетированной характеристикой, составленной в начале двадцатых годов и подписанной членами комиссии Л. Думбадзе, М. Кваранцхелия, С. Мегрелишвили. Хранится она тоже в личном деле Берии и, кроме объяснения по интересующему вопросу, содержит другие любопытные сведения.
В 7-м пункте этой анкеты указано, что Берия не только не принимал участия в организации голодовки политзаключенных, но из-за трусости даже отказался поддержать ее. Какие же объяснения давал он впоследствии по поводу своего второго ареста в 1920 году и поведения в тюрьме? Об этом можно узнать из протоколов допроса от 16 июля и 21 декабря 1953 года.
«Спустя некоторое время, — показывал Л. П. Берия, имея в виду освобождение после первого ареста, — из Тифлиса я выехал в Азербайджан как дипкурьер посольства РСФСР и при возвращении обратно в Грузию по заданию регистрода был задержан на границе пограничными особыми отрядами меньшевистского правительства. Был доставлен в Тифлис, и, несмотря на мои протесты о незаконности ареста, так как являлся дипкурьером, меня все же через несколько дней отправили в Кутаисскую тюрьму. В результате моих протестов явились представители посольства РСФСР Андреев и Белоусов, которым я вручил все документы и деньги, которые при мне находились. Они мне заявили, что посольство РСФСР опротестовало мое задержание перед министром иностранных дел грузинского меньшевистского правительства…» Что же касается голодовки, то Берия отрицал свое неподчинение партийной дисциплине и проявление трусости. «Правда, — вынужден был сознаться он под неопровержимостью других показаний, — организатором голодовки я не был, так как она была организована по указанию из Тбилиси… В голодовке я участвовал, но до окончания голодовки меня перевели в тюремную больницу…»
В 1920 году Берия арестовывался еще один раз, но уже сотрудниками ЧК Азербайджана. Этот акт он тщательно скрывал, не упоминая о нем ни в анкетах личного дела, ни в партийных документах, ни в автобиографиях. Более того, при пособничестве Багирова и с помощью Меркулова он изъял некоторые компрометирующие его материалы из партийных и чекистских архивов Азербайджана. Но все же оставались свидетели. Один из них — Н. Ф. Сафронов, начальник отдела по надзору за местами заключений прокуратуры Азербайджанской ССР (в пятидесятых годах). 17 августа 1953 года он дал следующие свидетельские показания.
В двадцатые годы в течение более восьми лет Сафронов являлся сотрудником Грузинской ЧК, поэтому с Берией хорошо знаком. Именно Берия направил его в июне 1929 года в командировку для временной работы в должности начальника учетно-статистического отдела Азербайджанского ГПУ. Прибыв к новому месту, Сафронов столкнулся с хаотичным состоянием дел в архиве. Возникла нужда произвести переучет всех дел и сверку их наличия с учетными карточками. Однажды, спустившись в архив, где велась проверочная и сличительная работа, Сафронов услышал хохот своих помощников. Когда он поинтересовался, чем вызван смех, то ему показали дело, вернее, остатки дела, на обложке которого было написано «По обвинению Берии Лаврентия Павловича». Сафронова это озадачило, поскольку Берия уже в то время занимал крупный пост — являлся председателем ГПУ Грузии и заместителем председателя Закавказского ГПУ. Забрав дело и «предупредив, чтобы не болтали», он принес тощую папку вместе с алфавитной карточкой, которую изъял из общесправочной картотеки учетно-статистического отдела, к себе в кабинет и начал знакомиться с ее содержимым. Здесь находилось два документа: анкета об аресте, заполненная рукой Берии (Сафронов, по его словам, почерк Берии хорошо изучил) и письмо на бланке ЦК КП Азербайджана, подписанное одним из видных большевиков Закавказья Вано Стуруа (Иван Федорович). Все содержание письма из памяти Сафронова сгладилось, но запомнилось, что адресовалось оно председателю Азербайджанской ЧК и в нем шла речь о якобы незаконном аресте Л. П. Берии, который в свое время оказывал содействие партийным организациям или отдельным членам партии.
«Никаких других документов в деле не было, — вспоминал Сафронов. — Как Берия освобожден, из дела ничего не было видно, так же как неизвестно, сколько он сидел как арестованный, когда и кем освобожден…»
Лишь только Сафронов просмотрел эти документы, как его вызвал к себе Фриновский. Азербайджанское ГПУ он возглавлял всего несколько месяцев, а до этого был командиром дивизии особого назначения имени Сталина, принимавшей участие в подавлении вооруженных мятежей в некоторых районах Азербайджана. Ознакомившись с делом, Фриновский саркастически усмехнулся и с иронией сказал, что передаст эту папку Берии для отправки в Музей революции. Больше дела Сафронов не видел и не спрашивал о нем у Фриновского. А того вскоре перевели в Москву на должность начальника Главного управления пограничных и внутренних войск ОГПУ СССР и заместителя председателя ОГПУ. Когда в 1938 году Берия был назначен наркомом внутренних дел страны, Фриновский стал наркомом Военно-Морского Флота. Спустя некоторое время его арестовали.
В январе 1950 года Сафронов имел встречу с Берией.
«…Я его спросил, — вспоминал он в своих показаниях через три с половиной года, — передал ли ему Фриновский в 1931 г. обнаруженное в архиве дело об аресте Берии в 1920 г. Берия смутился, покраснел, скулы его задергались и ответил, что не передавал и что это был не арест, а задержание и что он через несколько часов был освобожден. Далее он меня спросил — есть ли там, в Азербайджане, еще что-нибудь. Я ответил ему, что его фамилия может фигурировать в журнале регистрации дел и в списках. Берия сказал, что об этом знает узкий круг руководящих партийных работников…»
Сам же Берия объяснял случившееся так:
«Я был задержан в середине 1920 года у себя дома сотрудником ЧК Азербайджана. При задержании у меня был произведен обыск, и я был из дома доставлен ночью в ЧК. Просидев в ЧК примерно до 11–12 часов дня, был вызван в кабинет председателя ЧК Азербайджана Баба Алиева, где также присутствовал и его заместитель Кавтарадзе. Мне Баба Алиев сказал, что произошло недоразумение, вы свободны, можете сесть в машину и ехать домой. От машины я отказался и ушел домой. Мне были возвращены мои бумаги, которые были изъяты во время обыска…»
Можно предположить, что после арестов в двадцатом году, которые закончились короткой отсидкой, Берия пришел к выводу, что намного безопаснее и перспективнее… арестовывать и допрашивать самому. Точно так, как в более молодые годы, подрабатывая на жизнь почтальоном, он мог сделать заключение, что более продуктивнее и почетнее составлять и рассылать директивные телеграммы, чем их разносить. Факт этот в его автобиографии, которую мы приводили, не отражен, но в воспоминаниях свидетелей, знавших Берию близко, сохранился.
В следственных материалах имеется протокол допроса свидетеля по делу Л. П. Берии и его приспешников Ш. Г. Тевзадзе, многие годы служившего в органах НКВД и МВД на оперативно-следственной работе.
«В 1933 году, — сообщал он, — будучи оперативным уполномоченным дорожно-транспортного отдела ОПТУ по Закавказью, мне пришлось вести следствие по делу бывшего начальника ОБХС ОДТО (отделение дорожно-транспортного отдела. — Авт.) по станции Баку Зильбермана Александра Владимировича и других сотрудников ОБХС, которые обвинялись в должностных преступлениях и расхищении социалистической собственности… Хорошо помню, что Зильберман неоднократно говорил мне тогда, что он хорошо знаком лично с Берией Л. П., вместе с ним проживал на одной улице в г. Баку, как мне помнится, по бывшей Биржевой улице, и что они дружили. Мать Берии Марта занималась шитьем одежды… Однажды Зильберман сказал, что вот Берия Л. П. теперь секретарь ЦК, большой человек, а раньше был очень бедный и даже был тогда почтальоном в городе Баку. Когда Берия стал работать почтальоном, он стал жить лучше, и даже его мать перестала заниматься шитьем…»