Судебные речи

Почему Боришанский даже с чисто внешней стороны так безразлично относится к судьбе своего дела? Откуда у него такая уверенность в безнаказанности? Она оттуда же пришла — из кармана, из бумажника, вместе с 3500 руб., которые он заплатил Бродянскому, чтобы тот потушил это дело. А что Бродянский может потушить это дело, Боришанский прекрасно знал. Он знал о продажности Шаховнина. И поэтому как будто непонятное поведение Боришанского вполне объяснимо при условии, что он идет гнусными, грязными дорогами. Тут налицо уверенность преступника, ибо он знает — я купил, купил при всех обстоятельствах, и если человек продал свое решение, то это решение против меня не будет направлено. Поэтому все объяснения Боришанского, что он дал Бродянскому деньги, но лишь как своему защитнику и, следовательно, совершенно легально, — сущие пустяки. Эти объяснения, как и отсутствие интереса к своему делу, — это самая большая улика против Боришанского. Он деньги давал не за ведение дела, а за прекращение дела, и прав Шаховнин, когда говорит, что от Боришанского он получил через Бродянского деньги именно за прекращение дела.

Маркитант изобличается таким же образом, хотя его психология несколько иная. Надо обратить внимание на то, что у Маркитанта был защитник Шимкович, тоже член коллегии защитников. Шимкович дал ему однажды юридический совет по волновавшему его делу. Как сказал Маркитант, Шимкович оказал ему содействие, успокоил его, помог ему. Случилось другое несчастье. К кому пойти? Конечно, к Шимковичу. Представьте, что я заболел, у меня воспаление легких, бросился к доктору Иванову, который рядышком живет, и он меня вылечил. Я второй раз заболел тифом. К кому пойти? Конечно, к доктору Иванову. Это вполне естественно и нормально. Но подсудимый Маркитант действует совершенно иначе. Этот Маркитант идет не к тому адвокату, который ему уже раз помог, действуя легально и честно, как и полагается советскому защитнику, а идет к новому человеку, зовет какого-то Бродянского. А почему не Шимковича, который помог? Почему Бродянского? Потому, что Шимкович есть Шимкович, а Бродянский есть Бродянский — второе я, alter ego Шаховнина, потому, что Бродянский есть человек, который может купить приговор, решение, потому, что в данном деле прямым путем итти опасно.

Разве это не странно? При одном живом консультанте обращаться к тому, который как раз сейчас изобличается в посредничестве в этой взятке! Совершенно ясно, что самый тот факт, что Маркитант обратился не к своему, в первый раз помогшему ему, адвокату, а к какому-то другому, то, что он обратился к Бродянскому — приятелю Шаховнина, показывает, что он хорошо знал, что с этим «делом» нужно обращаться именно к Бродянскому. Вы помните характерный разговор Маркитанта с Бродянским? Бродянский сказал: «С вас, буржуев, надо драть»… Маркитант отвечает: «Дери, голубчик». Милый разговорчик адвоката со своим клиентом! Как возможен такой разговор? Он возможен лишь потому, что Бродянский приглашается для того, чтобы помочь потушить дело. Бродянский знает свою силу, и потому идет на откровенности. «Я буду драть», — говорит он, и дерет, и Маркитант платит сразу, потому что в тюрьму никому не хочется, а раз заплатят, чтобы Шаховнин дело прекратил, то оно и будет прекращено. И вот этот небольшой штришок, как будто бы случайный, маленький разговорчик, ясно говорит о том, что это был разговор нечестный, что это был разговор двух преступников, из которых один был сильнее и потому брал за горло и говорил: «Кошелек или свобода».

Маркитант согласен на все: лучше дери три шкуры, чем тюрьма… Он идет на подкуп. Соглашение заключено. Преступление совершено. Маркитант пробует уверить нас, что он заплатил 3500 руб. за «совет», что Бродянский реально ничего не сделал по этому делу. Маркитант здесь разыгрывает рыцаря: он ничего не получил, хотя и заплатил, потому что обещал заплатить. Этому поверить нельзя. Рыцари давным-давно ушли в историю. Теперь есть тоже, правда, рыцари, но это рыцари большой дороги. Это рыцари наживы, кармана, спекуляции, нэпа, рыцари, конечно, своего кармана больше, чем своего слова. От слова они откажутся десять раз, перевернут его, переделают, заложат, выкупят и еще раз заложат, если это им даст лишнюю копейку.

Объяснение нэпмана Маркитанта неправдоподобно, ибо честь, товарищи судьи, не сделана из кусочков, как мозаика: светлое пятнышко, темное пятнышко. Честь человеческая есть нечто целостное, монолитное, и если у тебя есть честь, то честь до конца. Но что же сделал Бродянский? Он взял на себя обязательство и его не выполнял? Нет, он его выполнил: дело прекратили, за это заплатили, и он получил свою мзду. И заплатили ему не за слово, а за прекращение дела. Вот тут Бродянский говорит о том, что он послал за официальной справкой своего клиента. Сам не пошел, потому что должен был уехать в Крым и, уезжая, сказал: «Вы получите официальную справку о прекращении». Что это значит, если не то, что Бродянский уже знал от Шаховнина, что дело пошло на прекращение?

Спросите этого следователя, почему он говорил Бродянскому о прекращении дела. А потому, что он получил от него деньги. И тут надо так сказать: или верьте этому следователю, который на себя надевает петлю и затягивает ее сам собственными руками, или верьте Бродянскому, который предпочитает затянуть эту петлю на шее у следователя, а сам хочет выскочить из петли. Я думаю, что надо поверить Шаховнину, поверить тому логическому и психологическому анализу, который объясняет весь этот эпизод так, как это вытекает из обвинительного акта.

Вот Сенин взял с Левензон, Блюмы Израилевны. Сенин признался. А вот Левензон Петр не признался. И возникает вопрос: виновен он или невиновен? Вспомним, как он защищался, доказывая свою невинность таким образом: «Взятка была дана тогда, когда я сидел в тюрьме». Вот что он говорил. Верно. Как же он мог дать взятку, когда сидел в тюрьме? Но, во-первых, установлено, что в 20-х числах мая, по его собственному показанию, по документам дела, он, будучи препровождаем в народный суд, вместе с конвоиром зашел к себе на квартиру.

Правда, когда он был в этом уличен на суде, он сказал, что он на квартире никого не застал или, вернее, что он на квартире жену не застал, а застал только маленькую девочку и, следовательно, говорить о деле никак не мог. Но Левензон затем признался, что, уходя, он встретил свою жену, с которой успел перекинуться несколькими словами. Но для того, чтобы сговориться, что надо заплатить, достаточно нескольких слов, нескольких секунд; ведь каждому известно, что и тюремные нравы и тюремная почта дают широкие возможности сговора. В этом отношении очень характерен эпизод с Боннель, получившей в тюрьму капот. В капоте был карман, в карман вшивается письмо. Письмо получается и идет обратно такой же почтой в другом капоте, который изображает почтовый баул, и переписка осуществляется самым энергичным образом. Очевидно, у Левензона тоже был «капот», был там карман, в который было вшито письмо. При этих условиях подготовка могла итти путем переписки. Он приходит домой в 20-х числах мая и здесь на секунду встречается со своей женой. И странная вещь — 29 мая он освобождается, а 1 июня Левензон появляется на квартире у Сенина и вручает ему 5000 рублей. Вот фактическое положение вещей. Но встаньте на житейскую почву, прислушайтесь к голосу жизни и спросите, как тут обстояло дело? Так ли, как рассказывал Левензон, что все сделала жена, а он ничего не знает? Этого не может быть. Как бы он ни уверял, что у нее собственные деньги, — это неправда. Не может быть, чтобы он не знал, не может быть, чтобы жена ему не говорила. Он говорит очень красноречиво, но очень неубедительно. А главное, его объяснения совершенно расходятся с правдой: 29 мая он был на свободе, а 1 июня его жена передала деньги Сенину. В таком случае, все данные говорят за то, что он в этом принимал непосредственное и активное участие в своих собственных личных целях. Вот почему я думаю, что версия Левензона несостоятельна, против нее говорит правда жизни, и жизнь в вашем приговоре должна будет сказать о нем свою правду.