Страница 24 из 85
Трудно было поверить, что такое почтение к усопшим врагам могло быть в Германии всего лишь четверть века назад. В эту войну от сотен тысяч пленных, умерших в фашистских лагерях, оставался лишь пепел. И больше ничего.
Наверное, почти все люди старшего поколения знают немецкое слово «Drang», ну еще бы: «Drang nach Osten» — «Марш на Восток!». В действительности слово «Drang», помимо основного значения — «напор», имеет еще одно более высокое значение — ДРАНГ— «неосознанное, непреодолимое влечение». Так вот, я испытывал этот самый ДРАНГ. Мне не терпелось еще хоть раз взглянуть на разрушения в промышленном районе, где находился наш лагерь и где я чудом уцелел во время январской бомбежки. Поскольку трамвайное движение еще не было восстановлено, я рискнул отправиться туда на велосипеде.
Картина, которая представилась мне, напоминала мертвую зону. Справа и слева, там, где в ту ночь все горело и взрывалось, теперь возвышались горы битого кирпича, обломки бетона и искореженного металла. Не видно было ни одного уцелевшего здания. И ни души, кто пытался бы расчистить завалы. Всё как будто бы вымерло. Лавируя между развалинами и обломками, я добрался до места, где был наш лагерь, и не увидел ничего, кроме тех же руин торчащих из них обугленных досок. Такие же руины виднелись на месте, где стояли заводские корпуса и где меня ранило в голову. Немного отдохнув, я отправился в обратный путь. Проезжая перекресток, неожиданно для себя повернул налево (будто кто-то за меня повернул руль). Проехал немного и сообразил, что мне надо было ехать прямо, никуда не сворачивая. Едва успел развернуться и поехать обратно как услышал сильный взрыв. Подкатил к перекрестку и увидел, что улица, по которой я должен был ехать, заполнена дымом и пылью — взорвался «блиндгенгер» (авиационная бомба замедленного действия). Неизвестно откуда возникший полисмен устанавливал заграждение… Кто дернул меня за руку? Почему я повернул влево? Почему не поехал прямо на взрыв?..
Иногда меня навещал Гюнтер Во время одной из встреч он сообщил, что решено направить меня в Вену, У товарищей из эссенского подполья установились контакты с одной из групп австрийского движения Сопротивления.
Я не стал расспрашивать Гюнтера, было ли это решение согласовано с нашим разведцентром, связь с которым прервалась после гибели Эрнста. Здесь в условиях жесточайшей конспирации, задавать вопросы было не принято.
Гюнтер передал мне документы на имя Вальдемара Витвера, демобилизованного из вермахта по ранению, и письмо на бланке гауляйтера Рура в Управление высшими учебными заведениями Вены с ходатайством о поступлении на архитектурный факультет Высшей технической школы. При этом он пояснил, что версия о переезде в Вену для учебы представлялась моим товарищам достаточно правдоподобной, а положение студента давало некоторую свободу действий.
Справка о демобилизации подтверждалась действительными ранениями, а заметный шрам на голове позволят мне затягивать паузы при разговоре, как это бывает у контуженных, давал возможность ссылаться на провалы в памяти, в случае необходимости.
Кроме документов и железнодорожного билета Эссен — Вена, Гюнтер передал мне устно содержание моей легенды, которую я должен был хорошо запомнить.
Фрау Тишлер и слышать не хотела о моем отъезде, но война продолжалась, и я не принадлежал себе.
Я только обнял ее на прощание — вот и все.
С небольшим чемоданом в одной руке и с тростью в другой, я подошел к железнодорожному вокзалу. Он чудом уцелел и выглядел довольно странно среди сплошных руин. Неразрушенное здание вокзала с кустами цветущей сирени казалось неестественным сооружением среди громоздившихся обломков Это было утро, апрель 1943 года.
Прежде чем пройти на перрон, я внимательно осмотрел пространство позади себя, отраженное как в зеркале на внутренней стороне стекол моих темных очков. Эта маленькая хитрость давала возможность, не поворачивая головы, видеть все, что происходило вокруг Слабый аромат сирени тонул в отвратительном запахе смеси светильного газа и разлагающихся под руинами трупов.
Экспресс подошел к платформе точно по расписанию. Немцы по-прежнему были пунктуальными при любых условиях и в любых обстоятельствах. Когда до отправления оставалась минута, я еще раз внимательно осмотрелся и быстро, насколько позволяло ранение ноги, вошел в вагон. В купе уже находились двое пассажиров — пожилые супруги. Прошло несколько минут. Они показались бесконечно длинными, а поезд почему-то не отправляли. Задержка заставила насторожиться От мысли, что дверь купе вот-вот откроется, и явятся гестаповцы, мне стало не по себе. И дверь действительно открылась… В купе вошла миловидная девушка и села на свободное место напротив меня. Наконец поезд тронулся. Я вздохнул с облегчением.
Набирая скорость, экспресс миновал разрушенные городские кварталы, но еще долго не мої выбраться из предместий. Вот унылый серый пейзаж за окном сменился зеленеющими полями, залитыми утренним солнцем. Супруги тихо переговаривались, не проявляя интереса к попутчикам, девушка нет-нет да поглядывала на меня. Наверное, ей было скучно, и она была не прочь скоротать время в беседе. Мне же сейчас больше всего хотелось побыть наедине со своими мыслями, я прикрыл глаза., и вскоре задремал…
Год почти непрерывных боев на фронте выработал во мне привычку спать крепко — не реагировать на канонаду. громкий разговор или шум; но я мгновенно просыпался от звука крадущихся шагов или шепота. Не раз это спасало жизнь.
Забегая вперед, расскажу, как однажды — это было уже в 1944 году — я оказался в польском юроде Кракове. Сюда, в Краковское воеводство, в местечко Близна, гитлеровцы перебазировали испытательный полигон нового секретного оружия — реактивных снарядов «фау 2», после того как был уничтожен с воздуха полигон в Пенемюнде. По имеющимся данным, эти снаряды они собирались применить и против нас.
Я имел задание связаться с краковским подпольем и с его помощью собрать сведения об этом сверхсекретном объекте.
Поезд в Краков прибыл утром, а на конспиративную квартиру следовало прийти только вечером. Я решил осмотреть город. Случайно разговорился с местной жительницей. Она немного знала немецкий язык, а я столько же польский. Женщина согласилась показать достопримечательности Кракова. День прошел незаметно. Расставаясь, женщина объяснила, как добраться в нужный мне окраинный район города, но предупредила, что появление там, особенно вечером, небезопасно. Мне долго пришлось пробираться по узким пустынным улицам, отыскивая нужный адрес. Обращаться с рас опросами к редким прохожим не хотелось, да и они, за видя меня, куда то исчезали. Только к полуночи нашел нужный мне дом. Довольно долго на стук никто не реагировал, а когда мужской голос отозвался и я назвал пароль по-немецки, дверь долго не открывали, и слышно было, как внутри шепчутся. Впустил меня мужчина и тут же закрыл за мной дверь. Я повторил пароль по-польски: «У вас сдается комната для приезжего?». Но ответного пароля: «Сдается, но только на одну ночь», не последовало. Либо не точен был адрес, либо я оказался в ловушке. Мужчина внимательно меня разглядывал, а затем потребовал паспорт. Его он сунул в карман, а меня молча провел в крохотную каморку с кроватью и исчез, ни слова не говоря. Расстроенный вконец, я прилег на кровать, ломая голову, как выйти из этого затруднительного положения. Ничего не придумал и почти под утро заснул.
Проснулся от приглушенного шепота за дверью Было еще темно. Разговаривали двое мужчин. Один говорил по-польски, другой на смеси польского с украинским. Мне сразу все стало ясно, они явились, чтобы прикончить меня и шушукались, как сделать это бесшумно и желательно без крови… «Конспираторы» не могли раньше договориться!.. Дверь начала медленно открываться, и как только в проеме возникло два силуэта, я сказал чисто по-русски:
— Доброе утро, панове! По-моему, вы хотели мне что-то сообщить?..