Страница 22 из 87
В это время комбат доложил, что немцы отошли. На лице начальника штаба я не увидел никакого удовлетворения этим докладом. Он какое‑то время безмолвствовал.
— Однако, война не кончилась, а немцев выпустили из мешка, — сказал мне Лихачев, как только я возвратился из штаба.
Да, война не кончилась. Окопникам еще предстояли Курская битва, сражения в Белоруссии, Польше, Восточной Пруссии, на Зееловских высотах и в Берлине.
До Эльбы было еще очень далеко. «Рамушевскому коридору», можно сказать, не повезло. По жестокости и кровопролитное™ затяжных боев они мало чем отлича
лись от других сражений. Стоило ли тратить на это столько сил? Тогда у тех, кто там воевал в окопах, такой вопрос не возникал.
Найдет ли солдат утешение в том, что, по признанию немецкого генерала Зейдлица, окруженная 16–я армия потеряла только убитыми 90 тысяч солдат и офицеров?
А Гитлер писал, что из его любимой дивизии СС «Мертвая голова», насчитывавшей 20 тысяч человек, в демянском котле уцелело всего 170 человек?
Война шла не на жизнь, а на смерть. Но совесть скромного ветерана Великой Отечественной, гнавшего оккупантов с родной земли, чиста. И на его долю воина- освободителя выпала не лучшая участь. Не хотелось теребить ноющую рану солдата словами Матусовского:
Ему и так сегодня тяжко живется, попрекают и за то, что на его груди по праздникам звенят солдатские медали.
…Позарастали чащобами места былых сражений, но на их месте в приильменских лесах еще и сегодня белеют кости воинов, павших по обе стороны «рамушевского коридора».
- За их память, — предложил Геннадий Иванович, когда я закончил читать.
Мы выпили, помолчали…
11
Литерный поезд остановился на станции Кавказская у старинного вокзала, уцелевшего в войну. Л. Брежнев возвращался из нашумевшей поездки в Баку, где Алиев организовал ему грандиозный карнавал. Остановка на 15 минут. Но поезд задержался несколько больше, т. к. Леонид Ильич вышел на платформу прогуляться вместе с Черненко и Медуновым. С ними и Г. Разумовский. Перрон был очищен от посторонних. Остались только сотрудники охраны, милиции и железнодорожники. У ворот, справа и слева от вокзала скопилось много народа. Люди прилипли к железным решеткам. Любопытных было много.
Раздавались голоса с требованием, чтобы Леонид Ильич подошел к ним.
— Леонид Ильич, Леонид Ильич, — звали люди. У него на ухе был слуховой аппарат и, вероятно, он услышал обращения к нему из толпы. Подошел.
— Что вы хотите?
— Леонид Ильич, плохо у нас со снабжением, нет мяса, масла, мало молока.
С ним стояли Медунов и Разумовский.
— Вот он — хозяин в крае. Он вам ответит на ваши вопросы, — указав на Медунова, Брежнев не стал задерживаться у ворот, а Медунов вступил в спор с теми, кто задавал вопросы. Брежнев и Черненко в сопровождении охраны прогуливались по перрону.
Медунов смело отбивался от тех, кто жаловался и требовал обеспечить город нормальным продовольственным снабжением.
— Вам выделяются фонды? Выделяются. Вот вы ими и распоряжайтесь. Городские власти должны регулировать, распределять эти фонды в течение квартала. Секретарь горкома и председатель горисполкома, где вы?
— Мы здесь.
— Вот и давайте, объясняйте. А я скажу, что на Кубани с продовольствием проблем нет. Вы не знаете, как в других регионах. Там не то, что мяса, растительного масла нет, шаром покати в магазинах. Живут там впроголодь. Это крикунам кажется, что у нас плохо. У нас все есть. Поезжайте в Ростов. Там ввели рыбные дни. Всю неделю — мороженая рыба. Вы этого хотите? Мы кормим Урал, Грузию и БАМ. Вагон одного чеснока отправили строителям.
Вопросы сыпались неприятные, Медунов оторвался от ворот, присоединился к Брежневу и Черненко. Ему хотелось получить книгу Леонида Ильича с дарственной надписью. Он напомнил об этом Константину Устиновичу.
Брежнев выглядел рыхлым стариком, с одутловатым лицом, со старческой походкой. Ничего странного в этом не было. Возраст давал о себе знать. Непривычным было видеть другое — ссутулившегося Генсека в вязаной домашней кофте без звезд и медалей, с которыми он не расставался.
Сотрудники охраны показывали на часы — пора уже ехать. Брежнев, а за ним и Черненко поднялись в вагон. Медунов ждал книгу. Поезд стоял. Черненко с тамбурной
площадки протянул две книжки «Малая земля» Медунову и Разумовскому. Оба сердечно благодарили за дорогой подарок.
Поезд плавно, почти бесшумно отходил от перрона.
У Сергея Федоровича не было предела радости. Он читал и перечитывал автограф Брежнева, восхищался, заявляя, что это не просто книга, а историческая ценность. На книге Разумовского Брежнев, кажется, только расписался.
«Книга «Малая земля», как это и бывает с произведениями истинной литературы, несет на себе отпечаток личности автора».
Вот такой лестный отзыв Сергея Федоровича позднее прочитал я и тут же спросил фронтовика Геннадия Ивановича, командовавшего в войну батареей:
— Можно ли с этим согласиться?
Подумав, он ответил мне приведенным в книге примером: «Во время одного из партактивов, который мне пришлось проводить, люди сидели рядами на земле. В середине доклада где‑то позади меня, не так уж далеко, разорвался немецкий снаряд:.. Я продолжал говорить, но минуты через две разорвался второй снаряд, уже впереди… Нас взяли в артиллерийскую «вилку». Третий снаряд, как говорили на фронте, был наш. Вот тут я и отдал приказ: «Встать! Влево к лощине триста метров бегом–марш».
В этом наивном примере весь автор — литературный и военный, тот, который на обложке и тот,, писавший, придумавший «вилку».
Я охотно верю Швейку, однажды отдавшему приказ: «Бегом марш с десятью рядовыми на склад». Но, чтобы проводить партактив на виду у немцев?.. Даже подпоручик Дуб задумался бы — стоит ли подставлять людей под «вилку».
Читаем дальше из того же приказа. «На тонкую полоску Малой земли за семь месяцев боев высадились 62 тысячи человек и тысячи из них похоронены там с честью и славой».
Но павшие не знают этого утешения. А живые вспоминают как в кромешном аду перемалывались наши полки и дивизии. Шестьдесят две тысячи испытали этот ад на себе. Их мужеству мало поклониться. Своим подвигом они завоевали себе бессмертие в летописи Великой Отечественной войны!
— Но стоило ли проливать там столько крови? Стоил ли тот пятачок десятков тысяч жизней? — размышляя, в свою очередь спросил меня Геннадий Иванович.
— В стратегическом плане Малая земля на огромном фронте была каплей в море и не решала задач большой войны. Можно было обойтись без десанта, не губить людей ради отвлечения горстки немецких дивизий, тоже ведь занятых перемалыванием русских, чтобы они не перебрасывались на стратегические направления, где решался исход войны. Командованию фронта можно и нужно было найти другое решение. Создать, например, угрозу отсечения немецкой группировки на Таманском полуострове. Может и штурмовать Новороссийск не пришлось бы?
По дороге из Кропоткина в Краснодар Сергей Федорович восторгался организацией встречи Брежнева в Азербайджане, отмечая гостеприимство народа. Видимо, поразмышляв, сказал:
— Пожалуй, переборщил Гейдар Алиевич. Утомил Леонида Ильича.
— Да, судя по всему, утомил, — согласился Разумовский.
Академик Чазов утверждает, что Брежнев уже тогда был недееспособным государственным деятелем. Ему, конечно, как врачу, как говорят, было виднее. Но слишком уж запоздалое заявление о немощности Генсека. Мне пришлось ежедневно сопровождать его от дачи до маце- стинского комплекса в Сочи, где он принимал ванны в последний приезд на Черноморское побережье, и мог еще раз убедиться в этом. Но это просто вынужденное наблюдение, а академик должен был сказать свое слово о состоянии здоровья главы государства раньше, при его жизни. Ведь от имени Леонида Ильича вершились государственные дела по бумагам, подписанным им, но составленным в лучшем случае его помощниками.