Страница 26 из 32
Мы хотели с монахинями заговорить и задали несколько вопросов, но ответа не последовало, и все они сидели с опущенными головами, занятые разной работой: кто вязал чулки, кто что-то шил, кто занимался штопкой, а некоторые вышивали. Мы не стали больше задавать вопросов и вышли.
— Я, — говорит мой друг, — не могу смотреть на эти жалкие лица. Представляю, что с ними делают… Им не только нечего отвечать на наши вопросы, а они, бедные, дрожат при виде чекиста… Теперь сам можешь представить, что у них на душе, когда нас привезли сюда полторы тысячи человек…
— Да… — ответил я.
И мы вышли во двор. У ворот, при выходе в город, стояли двое часовых, вокруг дома тоже патрулировали часовые. Мы попытались выйти, но часовые нас не пропустили и сказали, что выход разрешен только по записке начальника этого дома.
Нам хотелось посмотреть город, и мы обратились к начальнику, но разрешения на выход нам не дали. Мы спросили начальника:
— Да разве мы заключенные?
Вместо ответа он скомандовал:
— Кру-у-гом!
Мы исполнили команду.
— По своим комнатам — ма-арш!
Так мы вернулись восвояси, радуясь, что начальник не записал еще наших фамилий…
Вернувшись в комнату, мы начали обдумывать план, как пробраться в «засекреченный» подвал и узнать тайну. Но проникнуть туда можно только при посредстве специального уполномоченного, которому поручена охрана этого подвала.
Было 7 часов вечера. Слышим команду: «Строиться на ужин!»
После ужина мы подошли к буфету, чтобы купить сигарет. Там мы познакомились с работницей буфета, работающей по найму: она имела право свободного выхода. Она пригласила нас посетить ее квартиру, но мы ей сказали, что сейчас не можем, так как временно выход запрещен, а как только нам будет разрешено, мы обязательно посетим ее.
Воспользовавшись тем, что девушка имеет право свободного выхода, мы ее попросили, чтобы она принесла нам водки. Наша новая знакомая согласилась исполнить нашу просьбу.
— Но в магазине купить невозможно, — говорит она, — а на базаре литр водки стоит 120 рублей.
Мы дали ей денег на два литра.
Вернувшись в общежитие, мы увидели своих сожителей в веселом настроении. Оказалось, во время нашего отсутствия было объявлено по комнатам, что желающие могут провести сегодняшнюю ночь с монахинями. В нашей комнате оставалось человек 5–6, которые не воспользовались этим разрешением; остальные же часов в 10 вечера ушли на верхние этажи.
Мы уселись на кровать, валенки поставили около кровати. Спать, конечно, не собирались, зная, что через некоторое время начнут таскать бедные жертвы в подвал. Эта орава сегодняшней ночью что-то натворит…
Приблизительно часов в одиннадцать ночи до нас донеслись душераздирающие крики…
Мы поднялись на верхние этажи и зашли в одну из комнат. Зрелище было ужасное: две монахини были разложены на кровати совершенно нагие и насиловались тремя-четырьмя по очереди. Одна красивая монахиня оказала сопротивление — ее выбросили в окно… Убийца был не наказан, а поощрен. По коридору и лестницам таскали полуживых монахинь — за неподчинение в подвал. Только часам к пяти утра закончилась эта вакханалия…
Девятого февраля нас, как и в предыдущие дни, повели строем на завтрак, и после завтрака мы получили от нашей знакомой буфетчицы, по большому секрету, два литра «белой головки» (в 50 градусов).
Вернувшись в комнату, мы начали обдумывать план проникновения в подвал. Перед ужином мы спустились в подвальное помещение. Заговорили с часовым. Он рассказал нам, что подвал служит карцером для провинившихся монахинь, и если мы хотим пройти — необходимо обратиться к начальнику специальной охраны карцера.
— Кто он по чину? — спросили мы.
— Командир отделения, — ответил часовой.
Мы нашли комнату, постучали. Открылась дверь — на пороге стоял солдат.
— Что хочете?
— Вашего командира, — ответили мы.
Солдат, не отходя от нас и загораживая нам дорогу, закричал:
— Тут, товарищ начальник, два сержанта!
— Ну, пусть зайдут, — послышался голос.
Нас пропустили в комнату. Передняя комната была устроена в виде караульного помещения: около стен стояли двухэтажные кровати, по стенам развешаны портреты бородатых Маркса, Энгельса, раскосого Ленина и низколобого Сталина. Посредине комнаты стоял стол, за которым сидел чекист в чине командира отделения. Солдат поставил нам два стула, и мы присели.
— Вы, товарищи, ко мне по делу, очевидно? — обратился начальник к нам.
— Да, — ответили мы. — Товарищ начальник (старались мы польстить ему в чине, называя его начальником), мы зашли от скуки, рассеяться и поговорить с вами по некоторым вопросам.
— Ну, раз вы хотите со мной поговорить, так идемте, поговорим. А впрочем, я знаю, о чем вы будете говорить. Вам, наверное, надо пару хороших монашек? Да, я понимаю, там неудобно, когда десятки глаз глядят… Ладно, пошли!
Мы вышли. Пройдя немного по коридору, начальник вытаскивает связку ключей из кармана и открывает дверь. Мы зашли в комнату.
— Ну вот, тут можете поговорить. Вот эти кровати много выдержали (около стен стояли три двуспальные кровати). Я, когда нужно, привожу сюда, да не одну, а две, три, ну и… А когда надоест с ними возиться — передаю ребятам. Мировая комната? Я думаю, у вас кабинет хуже?
Кровати с хорошими постельными принадлежностями были заправлены по военному образцу. Посредине стоял стол и вокруг стола — три двухместных мягких дивана. На столе дюжина запыленных бутылок. На стенах, как обычно, портреты Ленина и Сталина.
Через пять минут на столе стояло два литра «белой головки».
У начальника засияли глаза. Он принес стаканы и закуску. Первый тост выпили за здоровье «начальника». Посидев немного, поболтав на разные темы, мы предложили ему еще выпить. Сами же, сославшись на усталость, отказались. Он еще выпил залпом один стакан, а мы нажимали на еду. Через полчаса охмеление нашего начальника стало заметно. Тогда мой друг налил еще по одному, и он, не дожидаясь нас, перевернул, как говорится, «по мизинец».
— Скажите, товарищ начальник, а как там дела обстоят в отношении монахинь?
— Ха-ха-ха! Да это пустяки!
Хотел идти. Мы его остановили.
— Что, струсили?
— Нет, только водочки у нас маловато. И им ведь надо.
— Ну, это чересчур — такую сволочь водкой поить. Мы их без водки разделываем так, что пьяные бывают, задумают косо глянуть — попадут в подвальчик…
— А что страшного в подвальчике? — спрашиваю.
— Ого! Да там… Хотите пойти со мной? Есть на что посмотреть!
Через минуту мы уже были у главной подвальной двери, где стоял часовой.
Начальник вытащил из кармана связку ключей. Начал открывать замок… Долгое время ему не удавалось попасть ключом в замочную скважину, но наконец дверь открылась и мы зашли в коридор подвала, тянущийся далеко вглубь. Дверь за собой закрыли на замок.
— Ну, что хотите посмотреть? — спрашивает нас.
— Все, — отвечаем.
— Хорошо!
Он включил свет в камере и начал открывать дверь. Мы остановились от ужаса на пороге. Камера была размером приблизительно 3 на 4 метра. Там стояла одна кушетка с клеенкой. Отопления не было, естественного света — также, так как окна были завалены кирпичами и только маленький волчок был оставлен вверху для воздуха. В камере было сыро и холодно. Три живых трупа сидели на полу в изорванных платьях, с поджатыми ногами.
— Почему сидите на полу? — спрашиваем.
Вместо них ответил начальник: потому, мол, что им на кушетке сидеть не полагается.
— А зачем же здесь кушетка в таком случае?
— Не для них…
В следующей, подобной же, камере мы увидели полураздетую монахиню, которая доживала последние минуты…
Вдруг наш провожатый остановился около одной камеры и говорит:
— Здесь сидит моя злодейка. Дней пять тому назад надумал позабавиться, а она, чертова холера, стала сопротивляться. Ну я ее, конечно, сюда… Даже жаль немного, потому что она, чертовка, красивая…