Страница 21 из 54
Пришло время — вспомнилась, крепко пригодилась отцовская наука. Научила быть рассудительным при любых обстоятельствах.
Я не сразу догадался, что Николай Алексеевич хотел этим сказать. Только позже, когда передо мной открылась вся его, полная драматизма, жизнь, понял: он умел работать самоотверженно. И каждое новое назначение, каждый крутой поворот, иногда и вниз, принимал не как насмешку, удар судьбы, а как суровый экзамен, из которого во что бы то ни стало надо выйти победителем.
Так было в Черновицкой области, где в канун вероломного нападения гитлеровской Германии на Советский Союз чекист Николай Казин вел свою тайную, а от этого еще более опасную (не тот враг, что впереди, а тот, что сзади) войну против резидентуры немецкой и румынской разведок, и в августе 41-го в районе Пирятина, где корпус, в котором подполковник Казин служил заместителем комкора по тылу, вел, отступая, тяжелые оборонительные бои. Рядом разорвалась мина… Николай Алексеевич очнулся в Лохвице, в немецком госпитале для военнопленных. Ему повезло. Среди медицинского персонала (тоже из военнопленных) нашлась знакомая. Вы́ходила. Вместе бежали. Пробились в Каменец-Подольский. Раны еще долго беспокоили. Только в 43-м удалось перейти линию фронта. Явился к своему бывшему начальству. Рассказал все, как было. И еще раз повезло. Поверили. Не только поверили, но сразу (как обрадовался он этому!) послали в самое пекло: снова оказался во вражеском тылу, но теперь уже командиром разведгруппы.
Группа разведчиков из пяти человек, конечно, не корпус, но, возглавив это маленькое подразделение, Казин доказал, что жестокие уроки войны не прошли для него даром. Он разыскал партизанский отряд, с которым давно была потеряна связь, передал партизанам рацию, взрывчатку. Спеша домой, на Большую землю, вряд ли догадывался, что не только блестяще выполнил задание, но сдал экзамен, может, самый важный за всю его нелегкую жизнь, — экзамен на «полковника Калиновского»…
Группу отбирали тщательно и готовили по тем временам долго — целых сорок дней. Тренировались в том же Голосеевском лесу, где проходила подготовку группа «Львов». Калиновский успел присмотреться к своим людям, изучить их характеры, возможности. Группа подобралась на славу. Заместитель Казина — Алексей Друмашко — опытный чекист; радистка Наталья Мельниченко (Наташа Киевская) в 1941—1942 годах воевала в партизанских отрядах на Сумщине, а потом еще два года не расставалась со своей рацией, делила хлеб, соль и смертельную опасность с белорусскими партизанами. Сотни радиограмм, воплощенных в суровый неземной язык шифровок, прошли через ее руки; Василия Ревуцкого называли «доктором подрывных наук».
Казин, хорошо помня горькую, выверенную на собственном опыте присказку отца: «Война людей ест, а кровью запивает», — приказал сам себе: «Я должен выполнить задание и во что бы то ни стало сохранить этих людей, которые стали для меня такими родными и близкими, словно частица моей плоти, ума и сердца».
Главное боевое задание группы Калиновского, кроме разведывательной работы, сводилось к одному короткому слову: мосты. Полковник Калиновский поставил, насколько мне известно, уникальный, никем не превзойденный рекорд, взорвав за несколько месяцев около сорока железнодорожных мостов, а среди них были и чрезвычайно важные в стратегическом плане. Семь советских разведчиков и сорок мостов — такова простая арифметика полковника Калиновского.
«Не силой, а умением» — вот когда снова вспомнилась отцовская наука. Идея Калиновского сводилась к тому, чтобы взрывать несколько мостов в разных местах, но в одном направлении. Этим он сразу убивал двух зайцев: восстановление движения на магистрали после «визита» людей Калиновского затягивалось вдвое (а тут все решали дни, часы) и одновременно возникало впечатление, что в этом районе действуют не отдельные диверсанты, а большое соединение — неуловимое, которому и счету нет…
О полковнике Калиновском много писалось в прессе послевоенной Польши. Я прочел а нем немало очерков, статей, исследований, считая, как и авторы этих работ, что героя давно уже нет в живых. А он не только выжил сам, но и выполнил приказ, который дал себе: сохранить всю доверенную ему группу. В интернациональном отряде Калиновского (было у него сначала шесть бойцов, а стало перед выходом из тыла 80) сражались с врагом плечом к плечу русские, украинцы, армяне, поляки. За время проведения всех диверсионных операций он потерял одного бойца — одну жизнь за сорок вражеских мостов (к слову, разведчик погиб, попав в засаду, только потому, что самовольно уклонился от разработанного командиром маршрута).
Выполнить задание с максимальными результатами и минимальным риском — таков был девиз этого человека, в котором так счастливо слились безумство храбрых и житейская мудрость, безудержный полет фантазии и точный расчет, отвага и осторожность.
К тому же, у Калиновского почти безошибочно срабатывала интуиция; опасность он чувствовал и предвидел каждым нервом, каждой клеткой. Его советы очень помогли мне в драматический для нашей группы сентябрь 1944 года. Тогда же по соседству с нами действовал отряд легендарного Николая Гефта, которому удалось столько сделать в оккупированной врагом Одессе. После Одессы — район Кракова. Отряду Гефта предстоял многокилометровый переход, и Калиновский, хорошо зная местность, не советовал Гефту идти намеченным маршрутом: тридцать километров безлесья таили в себе десятки неприятных сюрпризов, смертельную опасность. Талант разведчика, долгое везение сыграли с Гефтом злую шутку; он не принял совета осторожного Калиновского. Гитлеровцы, выследив Гефта, вытеснили его из лесного массива на открытую местность. В неравном бою погиб почти весь отряд во главе с командиром. Те, кому удалось спастись (среди них и разведчица Мария Бобырева, хорошо владевшая немецким языком), пришли к Калиновскому.
В то время, когда в Польше выходили книги о человеке-легенде, когда польские патриоты поднимали вопрос о сооружении памятника полковнику Калиновскому — «грозе мостов», а отчаявшийся отыскать следы героя польский журналист писал: «Такому долгая жизнь не дана», — Николай Алексеевич Казин жил своей третьей жизнью, возвратившись к тому делу, с которого начинал в те далекие двадцатые годы. Этому возвращению предшествовали такие события.
В освобожденном от оккупантов Кракове Калиновский распрощался со своими разведчиками. Несколько дней спустя он уже был в Киеве. Получил номер в гостинице и засел за отчет. Скупо, лаконично (факты, только факты!) рассказал о деятельности своего диверсионно-разведывательного отряда.
Но надо было завершить еще одно дело. В сорок первом, в окружении, раненый подполковник Казин лишился всех документов, партийного билета. Сам нарком Государственной безопасности Украины, познакомившись с отчетом, подписал характеристику для горкома партии. Вот тут впервые везение изменило Калиновскому. Его дело попало в руки человека прямолинейного, недалекого, который в каждом видел потенциального предателя и труса. Факт «уничтожил документы» перевесил все остальное. Дело затянулось. И, как это нередко бывает, Калиновский-Казин, всегда готовый ринуться на защиту любого своего бойца, не смог постоять за себя.
Пришла весточка от жены и дочери. Они, возвратившись из эвакуации в родную Кадиевку, считали, что их муж и отец погиб. Казин выехал из Киева с единственным документом — свидетельством, в котором говорилось, что он был командиром отряда. Жизнь требовала своего, и Калиновский (он и без билета считал себя коммунистом) не искал легких путей — пошел в бригаду рядовым проходчиком, работал на восстановлении шахт. Помните: не место красит человека… Появилась седина, как-никак разменял четвертый десяток, докучали разные болезни, а он, юрист с высшим образованием, в прошлом — заместитель комкора, подполковник, легендарный разведчик, поступил в горный техникум. Сидел за одной партой с подростками, вчерашними семиклассниками, а вечерами поседевший студент ходил на товарную станцию разгружать вагоны: на стипендию семья могла прожить разве что три-четыре дня. Потом работал техником, инженером.