Страница 80 из 113
Столь же неуспешными оказались и попытки перерегистрации общества в соответствии с новым советским законодательством в 1922 г. Камнем преткновения на этот раз стал устав РТО, вызвавший серьезные возражения 1убполитпросвета (одной из структур Губоно), опять-таки по идеологическим соображениям. В отзыве этого учреждения от 27 декабря 1922 г., в частности, говорилось: «Губполитпросвет, ознакомившись с уставом ТО (и на основании общего знакомства с его предшествующей деятельностью), высказывается за отклонение его регистрации, т. к. его работа находится в полном противоречии с идеями, положенными в основу политпросвет, работы».[235] А вскоре после этого — всего лишь через месяц с небольшим (9 февраля 1923 г.) — местная администрация приняла решение об окончательной ликвидации «Всемирного братства».[236]
В конце 1923 г. — после создания ЕТБ — Барченко вновь поселился на квартире у Кондиайнов в доме на углу улицы Красных Зорь (Каменноостровский проспект) и Малой Посадской (дом 9/2). Это здание, построенное архитектором М.С. Лялевичем в стиле неоренессанса, находилось напротив увеселительного сада «Аквариум», на месте которого вскоре возникла киностудия «Ленфильм». Вместе с Александром Васильевичем здесь разместилась и его «большая семья» — жены Наталья и Ольга, а также ученицы Юлия Струтинская и Лидия Маркова-Шишелова. В той же квартире со счастливым номером 49 нашли временный приют еще два человека: Ф.Е. Месмахер — двоюродный брат Э.М. Кондиайн, возвратившийся в 1923 г. из Бухары, где воевал с басмачами, а затем занимал какой-то ответственный пост в большевистском правительстве, и осенью 1924 г. подруга Э.М. Кондиайн Татьяна Александровна Спендиарова, дочь известного композитора А.А. Спендиарова, в будущем поэтесса и переводчица. (В доме Спендиаровых в Судаке Элеонора останавливалась летом 24-го и тогда же подружилась с дочерью композитора Татьяной.) Таким образом, в конце 1924 г. в трехкомнатной квартире Кондиайнов проживало десять человек включая их малолетнего сына Олега.
В этой добровольной коммуналке, ставшей «штаб-квартирой» ЕТБ, происходило много интересного. Сюда, чтобы встретиться с Александром Васильевичем, приходили именитые ученые — В.М. Бехтерев, В.П. Кашкадамов, А.К. Борсук, его восточные учителя Хаян Хирва и Нага Навен, патронировавшие братство бывшие чекисты (или «чекушники», как их иронично называла Э.М. Кондиайн) с К.К. Владимировым во главе, учащаяся молодежь и множество другого народа. Так, однажды в квартире появилась балерина-любительница, удивившая всех своими «планетными танцами». Облачившись в легкую тунику на греческий манер, босиком, она стала изображать «планетные знаки». Особенно выразительно танцовщица представила солнце, скрестив над головой рута и растопырив веером пальцы. Как мне удалось выяснить, это была Анна Георгиевна Громзина — в девичестве Иванова (1899–1969?). После революции Ася Иванова училась в Военно-Медицинской академии, затем посещала (в 1918–1919) любительские балетные классы в бывшем дворце М. Кшесинской. В 1922 г. вышла замуж за С.К. Громзина. Работала ассистентом режиссера Ленфильма (с 1924 г.) — именно к этому времени и относятся ее визиты к Кондиайнам. А.Г. Громзина была хорошо знакома со многими актерами и деятелями ранней советской киноиндустрии; ее вторым мужем был П.М. Свиридов — директор знаменитого фильма «Небесный тихоход».
Жили обитатели этой необычной квартиры в своем особом мире — «прекрасном и яростном», где невероятное прошлое, запечатлевшееся в рассказах Барченко о «Древней науке», сталкивалось и переплеталось с еще более невероятным настоящим, охваченные единым порывом, ощущением ритмов космической гармонии, с верой в счастливое светлое будущее. Их жизнь с внешней стороны была предельно аскетична. Всю дорогую мебель, доставшуюся Э.М. Кондиайн по наследству от родителей, она отдала своим теткам. Кондиайны оставили себе только чертежный стол М.Г. Месмахера, несколько стульев, две железные кровати из людской и пианино. Однако кровати и два венских стула вскоре отнесли на толкучку и стали спать прямо на полу на матрацах. А затем, когда потребовались деньги на поездку в Крым, чтобы подлечить больную ногу Э.М. Кондиайн, продали и пианино. Когда у Кондиайнов поселился Барченко, он смастерил деревянные лавки, полки и столик для работы. Себе с женой Александр Васильевич сколотил топчан. Остальные спали на полу на войлоках. Впрочем, подобный аскетизм был вполне в духе времени и никого особенно не тяготил.
Единственной собственностью Барченко, по воспоминанию Э.М. Кондиайн, были книги, готовальня и пишущая машинка, на которой Юля Струтинская печатала его работы. «Ходил он в старом полушубке, туго подпоясанном ремнем, старой офицерской фуражке без кокарды и в хороших хромовых сапогах, всегда идеально начищенных». Обручальные кольца — свое собственное и жены Ольги — Александр Васильевич «отдал в ночлежку на покупку гостинцев для ребят на елку». Вообще А.В. Барченко часто заглядывал в городские ночлежки — каждый год беспризорным детям «устраивал елку с гостинцем». Э.М. Кондиайн рассказывала, что ее муж и Барченко постоянно приводили с улицы беспризорников и оставляли на какое-то время у себя, в квартире-коммуне. Потом питерских гаврошей устраивали в детдом или в интернат.
В быту А.В. Барченко был необычайно прост и скромен.
Э.М. Кондиайн рассказывает полуанекдотичную историю: «Ал. Вас. стоял как-то в вестибюле (кажется, Главнауки) в своем старом полушубке. Входит какой-то важный гражданин. Оглядывается, подходит к Ал. Вас-у, передает ему пакет и говорит: «Отнесите, пожалуйста, на 4-й этаж, комната такая-то. Попросите ответ». Ал. Вас. вернулся с ответом. Гражданин протягивает ему двугривенный. Ал. Вас. приподнимает свою фуражку и представляется — «проф. Барченко».
«Мы жили одной семьей или, вернее, коммуной. У нас все было общее. Мы, женщины, дежурили по хозяйству по очереди по неделе. За столом часто разбирали поведение того или другого, его ошибки, дурные поступки. Вначале мне трудно было к этому привыкнуть, но, привыкнув, поняла, как это хорошо, какое получаешь облегчение, когда перед дружеским коллективом сознаешься в своем проступке.
По вечерам за столом А.В. иногда читал нам стихи Некрасова или Пушкина, Есенина, Ал. Блока, «Жизнь» Джордано Бруно, Ганди. Любил он и умел рассказывать анекдоты. <…>.
Один раз он посвятил нас в розенкрейцеры без всякой таинственности и мистики».[237]
В доме нередко звучала музыка (до того как Кондиайны продали пианино) — Чайковский, Бетховен, Вагнер, Григ — в исполнении Ю.В. Струтинской и А.А. Кондиайна. Барченко также с удовольствием слушал импровизации Тамиила.
Э.М. Кондиайн упоминает и о застольных беседах Барченко.
Темы их были самые разные — гипноз, телепатия, спиритизм, хиромантия, теософия, политика, астрономия, медицина. «Делали мы и опыты по передаче коллективной мысли. Один раз мы произвели спиритический сеанс, устроили цепь вокруг легкого деревянного столика. Он (стол) сначала стукнул ножкой, потом поднялся, т[ак] ч[то] мы все вынуждены были встать и поднять руки до уровня голов. А.В. разомкнул цепь, и стол упал на пол на свои ножки». Сеанс этот — «при дневном свете», по всей видимости, был устроен Барченко, чтобы показать, что в спиритизме нет никакой мистики. Будучи убежденным материалистом, Александр Васильевич объяснял «спиритические явления» тем, что при сцеплении рук образуется замкнутая электромагнитная цепь. «Каждый человек носит в себе электромагнитный заряд. Одна половина тела носит положительный, а другая отрицательный заряд. Электромагнитный заряд нарушает силу притяжения земли. Предмет, окруженный цепью, теряет свой вес. Самые слабые импульсы человека могут его сдвинуть. Так начинает двигаться блюдечко».[238]
235
ЦГА СПб. Ф. 1001. Оп. 9. Д. 37. Л. 4.
236
Там же. Л. 5.
237
Архив семьи Кондиайн. Э.М. Кондиайн. Тетрадь 2.
238
Там же..