Оккультисты Лубянки

«В 1923–1925 гг. в Ленинграде в здании Тибетской миссии (в Новой деревне) проживал представитель центра Шамбала — некто Нага-Наван. Барченко имел с ним регулярные встречи в Тибетской миссии и у меня на квартире (Малая Посадская 9/2, кв. 49). Нага-Наван предпринял ряд поездок по Союзу и в 1925 г. уехал в Китай — выехал работать в китайскую армию в качестве инспектора по заданию Центра».[211]

(Складывается впечатление, что Нага Навен покинул Тибет из-за разногласий с далай-ламой — так же, как это сделал в конце 1923 г. панчентлама, бежавший из своих владений на Юге Тибета в Китай и осевший в 1925 г. в Пекине.)

Еще одним «эмиссаром Шамбалы» в России являлся Хаян Хирва — личность довольно темная. Член ЦК МНРП, он занимал в Монголии весьма ответственный пост начальника Государственной внутренней охраны (ГВО) — монгольского аналога ГПУ. (Барченко, однако, в одном из писем Ф.Н. Петрову называет его «делегатом красных эсперантистов Монголии» и «сотрудником монгольского посольства», что, возможно, являлось официальной легендой монгольского чекиста.) Хаян Хирва, узнав от дацанских лам о том, что русский профессор «разрабатывает систему Дюнхор», явился на квартиру Кондиайнов в Петрограде. О себе заявил, что хотя сам не является авторитетом в этой системе, но имеет о ней конкретное представление. Впоследствии он неоднократно встречался с Барченко в Москве и там же установил связь с Нага Навеном.[212]

В общежитии при буддийском храме летом 1923 г. проживало немало и других лиц, гораздо более сведущих в религиозно-философской системе Дюнхор, чем Нага Навен и Хаян Хирва. Например, уже известный нам цанид-лама Агван Доржиев, глава тибетской миссии в СССР, и его заместители — бурятский лама Бадма-Намжил Очиров и калмыцкий монах, в прошлом личный секретарь далай-ламы, Лувсан Шараб Тепкин (Тебкин). Оба они обучались в Лхасе около 12 лет и имели высшую ученую степень лхарамба, так же как и сам Доржиев. В Россию Очиров и Тепкин вернулись осенью 1922 г. вместе с экспедицией В.А. Хомутникова (отправленной, как мы помним, Наркоминделом совместно с Коминтерном в Тибет годом ранее для восстановления отношений с этой страной) и были зачислены Доржиевым в штат сотрудников тибетской миссии. Некоторое время Очиров и Тепкин преподавали в Петроградском институте живых восточных языков (ПИЖВЯ), а затем оба покинули город — Очиров в 1924 г. уехал в Монголию, а Тепкин год спустя в Калмыкию, после избрания его ламой калмыцкого народа — главой буддийской церкви в Калмыцком автономном округе.[213]

Впрочем, на допросе в 1937-м, вспоминая о времени, проведенном в ламаистском дацане, Барченко назвал имена лишь двух лам, с которыми завязал «непосредственные отношения», Агвана Доржиева и некоего Джигмата Доржи. Речь, возможно, идет о ламе Ацагатского дацана, буряте Джигме Доржи Бардуе-ве, также получившем высшее богословское образование в Лхасе. Этот лама вскоре снова отправился в Тибет, на этот раз в качестве переводчика и связного С.С. Борисова.

В том же самом доме при храме летом 1923 г. проживал с семьей известный монголист Б.Я. Владимирцов, также преподававший в ПИЖВЯ. Барченко не упустил возможности познакомиться с этим ученым и, может быть, даже взял у него несколько уроков монгольского. Во всяком случае, известно, что он переписал от руки составленный Владимирцовым словарик разговорного монгольского языка.

Весной 1924 г. Барченко встретил еще одного учителя. Это был крестьянин из г. Юрьевца Костромской губернии Михаил Круглов. Вместе с несколькими членами одной из сект «искателей Беловодья» Круглов пришел пешком в Москву, где и познакомился с Барченко, по-видимому, совершенно случайно — в одной из ночлежек. (Александр Васильевич, приезжая в столицу, обыкновенно останавливался не в гостиницах, а в ночлежных домах, поскольку там можно было встретить немало интересных людей.) В письме бурятскому ученому Гомбожабу Цыбикову Барченко рассказывал об этой встрече:

«Эти люди значительно старше меня по возрасту и, насколько я могу оценить, более меня компетентны в самой универсальной науке и в оценке современного международного положения. Выйдя из костромских лесов в одежде простых юродивых (нищих), якобы безвредных помешанных, они проникли в Москву и отыскали меня, служившего тогда (в 1923–1924 гг.) в качестве научного сотрудника Главнауки.

Посланный от этих людей под видом сумасшедшего произносил на площадях проповеди, которых никто не понимал, и привлекал внимание людей странным костюмом и идеограммами, которые он с собой носил».[214]

Михаила Круглова, как рассказывает далее Барченко, несколько раз арестовывали — «сажали в ГПУ, в сумасшедшие дома». Однако, убедившись, что его «безумие» вполне безвредно, отпускали на свободу. В этом же письме Цыбикову Барченко часто использует две из кругловских идеограмм. В одной из них легко угадывается написанное искаженным тибетским курсивом слово «дуйнхор», за которым следует мистический треугольник с точкой посредине. Другая идеограмма соответствует по смыслу и по числу слогов слову «Шамбала». (Загадочные деревянные таблички с идеограммами, которые носил при себе Круглов, разумеется, не могли не заинтересовать бывшего военного кодировщика С.П. Шандаровского.)

Круглов затем несколько раз приезжал к Барченко и Кондиайнам в Ленинград. Вот как вспоминала об этом Э.М. Кондиайн:

«Явился к нам как-то пешком из Костромской обл. мужик, Круглов Михаил Трофимыч. Неизвестно, как он прослышал про Ал. Вас-а. Принес он целую кучу совершенно необычных изделий из дерева, обклеенных цветной бумагой, разными геом[етрическими] фигурами, знаками и надписями. Там была шестигранная корона, которую Михаил Трофимович надевал, в руку брал скипетр и всякие другие атрибуты, был у него и небольшой гробик.

Говорил он скороговоркой стихами, которые тут же слагал. Он жил у нас раза два недели по две и был совершенно нормальный. Бывал он в Москве в психиатрической б[ольни]це. Своим бормотанием и дерзкими выходками перед врачами и аудиторией студентов, где его демонстрировали как умалишенного, он очень ловко имитировал больного. А был он самый нормальный человек, только что говорил часто стихами. Один древний старик в Костроме научил его изготовлять эти свои изделия, а быть может, он их у него похитил. Вид у вещей был старый. И велел-де ему старец носить эти вещи и показывать людям и всегда ходить пешком.

В психиатрическую б[ольни]цу он приходил как на постоялый двор. Его там всегда охотно принимали.

Его стихи я, к сожалению, забыла».

В памяти сохранились лишь две забавные строчки: «Реет знамя трудовое над советскою страною» и «Всё мы тут померим и все мы тут поверим».[215]

Учителем Круглова Э.М. Кондиайн называет известного костромского старца Никитина. О его смерти в 1925 г., между прочим, сообщил Н.К Рерих в книге «Сердце Азии»:

«Совсем недавно в Костроме умер старый монах, который, как оказывается, давно ходил в Индию, на Гималаи. Среди его имущества была найдена рукопись со многими указаниями-об учении махатм. Это показывало, что монах был знаком с этими, обычно охраняемыми в тайне, вопросами».[216]

(О. Шишкин считает, что о старце Никитине Рерих узнал от Барченко, с которым встречался во время своего мимолетного визита в Москву летом 1926 г.[217])

Неожиданная встреча с Кругловым, показавшая, что традиция универсального эзотерического знания живет и на русской почве, в среде староверческих сект «искателей Беловодья», дала новый импульс поискам Барченко. Так, мы знаем, что он совершил путешествие в Кострому, — вероятно, уже после того как ушел из Главнауки, — чтобы разыскать старца Никитина. Там ему действительно удалось встретиться с престарелым учителем Круглова, который, как выяснилось, принадлежал к секте голбешников (от «голба» — подполье), родственной секте бегунов или странников. Старец, вероятно, рассказал Барченко немало интересного о своих хождениях в Тибет и Индию, о самобытной вере голбешников и о загадочных символах-идеограммах, свидетельствовавших о знакомстве этих русских сектантов с тантрическим буддизмом.

211

Архив УФСБ по СПб. и Ленобласти. Д. Г1-26492. Протокол допроса А.А. Кондиайна от 16–21 июня 1937. Л. 18.

212

Протокол допроса Барченко от 10 июня 1937. См.: Шишкин О. Битва за Гималаи. С. 370.

213

Более подробно об Очирове и Тепкине см.: Андреев А.И. Буддийские ламы из Старой Деревни // Невский Архив. М.-СП6, 1993. С. 327–328. Также: Бакаева 3. Лувсан Шараб Тепкин и его время // Шамбала (Элиста). 1997. № 5–6. С. 9–17.

214

НАРБ. Ф. 1. On. 1. Д. 966. Письмо A.B. Барченко Г.Ц. Цыбикову от 27 марта 1927. Л. 19–20.

215

Архив семьи Кондиайн. Э.М. Кондиайн. Тетрадь 2.

216

См.: Рерих Н.К Избранное. М., 1979. С. 177.

217

Шишкин О. Битва за Гималаи (2-е изд.). М, 2003- С. 266.