Оккультисты Лубянки

Присутствие в экспедиционном отряде представителя НКИДа было обусловлено тем, что советское правительство уже давно подумывало о восстановлении отношений с Тибетом, прерванных незадолго до начала мировой войны. В 1918 и 1919 гг. в НКИДе дважды рассматривались проекты экспедиций в Тибет — научной, под руководством востоковедов Ф.И. Щербатского и Б.В. Владимирцова, и военно-политической, предложенной калмыцкими революционерами А.Ч. Чапчаевым и А.М. Амур-Сананом. От обоих проектов пришлось отказаться, главным образом по причине Гражданской войны, отрезавшей Центр от Восточной Сибири и Забайкалья, откуда обычно начинался путь в глубь азиатского континента[140]».

Как и в случае с экспедицией Щербатского — Владимирцова, Барченко намечал два основных маршрута — короткий: Кяхта — Урга — Юмбейсэ — Анси — Цайдам — Нагчу — Лхаса и длинный: Кяхта — Урга — Алашань — Синин — оз. Кукунор — Тибетское нагорье — Нагчу — Лхаса.[141] Оба они представляли собой хорошо известные бурятским и монгольским паломникам и торговцам караванные пути, связывавшие Россию (Забайкалье), Монголию и Тибет. Примечательно, что конечным пунктом в проекте Барченко являлась столица Страны снегов — священная Лхаса, где находилась резиденция Далай-ламы, а не монастырь Ташилумпо в Южном Тибете, обитель Панчен-ламы. Затраты на путешествие оценивались по смете в 79 тысяч рублей (неясно, золотых или серебряных). В случае следования кратчайшим маршрутом Барченко, согласно проекту, должен был добраться до Лхасы за 30–35 дней — срок совершенно нереальный; в лучшем случае расстояние между Ургой и Лхасой можно было преодолеть за три месяца. (Доржиев однажды совершил такое путешествие за 72 дня — абсолютно рекордный для своего времени срок!)

Барченко не смог отправиться в Тибет в 1920 г. Что помешало ему — отсутствие ли средств у НКИДа, Гражданская война (вторжение «белого» барона Унгерна на территорию Монголии осенью 1920 г.) или другие причины? Если первые два предположения вполне могли бы удовлетворить нас, то о «других причинах» необходимо сказать особо. Дело в том, что летом 1920 г. руководство НКИДа вернулось к проекту Тибетской экспедиции Щербатского. Примечательно, что эта экспедиция, поначалу замышлявшаяся как чисто научная, постепенно трансформировалась в научно-политическо-пропагандистскую. Так, Щербатской после одной из бесед с заместителем Чичерина ЛМ.Караханом сообщал в Петроград ученому коллеге академику С.Ф. Ольденбургу: «Что касается Тибета, то они (намек на руководителей НКИДа Г.В. Чичерина и Л.М. Карахана. — А.А.) больше всего желал бы устроить в Лхасе радиостанцию, и он просил моего совета».[142] Идея большевиков состояла в том, что экспедиция доставит далай-ламе небольшую радиостанцию в качестве подарка советского правительства, что помогло бы наладить радиосвязь между Москвой и Лхасой через Кабул (куда в качестве подарка афганскому эмиру Аманулле большевиками также была отправлена радиостанция). Щербатской, довольно тесно сотрудничавший с НКИДом в ту пору, однако, отговорился от участия в такой необычной экспедиции и в конце 1920-го отправился с научнодипломатической миссией в противоположную сторону — в Западную Европу В результате Наркомдел взял организацию Тибетской экспедиции в свои руки, заручившись активным содействием Дальневосточного Секретариата Коминтерна, наспех созданной Монгольской народно-революционной партии и уже знакомого нам Агвана Дорджиева.

В этом контексте проект Барченко, по-видимому, перестал представлять интерес для Москвы, и Чичерин и Карахан, в чьих руках в то время находились все нити тибетской интриги, спокойно положили его под сукно. Впрочем, формально Барченко не получил отказа — более того, складывается впечатление, что в НЮ1Де ему обещали положительно решить вопрос об экспедиции в недалеком будущем — по окончании Гражданской войны. Так, в декабре 1920 г. он совершил поездку в Москву (это произошло уже после обсуждения в Наркоминделе проекта Щербатского при участии монгольских революционеров и Доржиева), а три недели спустя сообщил в письме акад. В.М. Бехтереву следующее: «Россию я… покину лишь только представится к тому легальная возможность. Я имею основания надеяться, что такая возможность представится мне не позднее середины лета. В Россию я ранее 10 лет возвратиться возможности не получу». И далее в том же письме еще более конкретно: «В июле я надеюсь получить легальную возможность ехать из России на Восток. Около двух лет я располагаю провести в некотором пункте, находящемся всего в 460 верстах от русской границы, откуда почта ходит вполне регулярно. Таким образом, я буду иметь возможность поддерживать с Вами живую и регулярную связь еще два года…».[143] После чего Барченко собирался «уйти дальше», в места, не связанные с цивилизованным миром — очевидный намек на путешествие в глубь Тибетского нагорья, в заповедную Шамбалу. В каком «пункте» он намеревался провести два года (по-видимому, изучая тибетский язык и готовясь к основному путешествию), трудно сказать, но речь скорее всего идет о Монголии, поскольку именно там должно было начаться его путешествие.

Однако летом 1921 г. Барченко не получил санкции НКИДа (в это время готовилась к отправке в Тибет «секретно-рекогносцировочная экспедиция» красного командира В.А. Хомутникова). Полтора года спустя — уже после возвращения Хомутникова из Тибета в Москву — Барченко вновь пишет Бехтереву о своем предполагаемом путешествии, давая понять, что «формальности по исхлопотанию выезда» должны окончиться в апреле — мае 1923 г.[144] И вновь неудача. Но в конце 1923 г. — новый лучик надежды: Главнаука и группа московских ученых, независимо друг от друга, «предпринимают конкретные шаги для связи меня (т. е. Барченко) с Чичериным… для обеспечения средств и разрешения на нашу поездку в Среднюю Азию нынешним же летом» (т. е. летом 1924 г.)[145]

Итак, в течение четырех лет Барченко настойчиво добивался от НКИДа принятия своего проекта. Помочь ему в этом пытались многие люди, в том числе и К.К. Владимиров. В конце мая 1920 г., когда Барченко впервые заговорил о путешествии в Тибет, Владимиров, в то время политуполномоченный ПЧК. зачем-то неожиданно выехал в Москву. Об этой поездке мы узнаем из письма его знакомой Софьи Зарх: «Как съездил в Москву? Получил ли новое назначение?»[146] Не означает ли это, что Владимиров намеревался принять участие в экспедиции Барченко и пытался привлечь к ее снаряжению руководство ВЧК? Такое предположение не лишено оснований, как мы увидим в дальнейшем.

А тем временем, ожидая решения Москвы, только что окончивший Педагогическую академию Барченко решил оставить Петроград и уехать — по крайней мере до лета 1921 г. — в Мурманск, на берег Баренцева моря. К такому шагу его подтолкнуло, по-видимому, несколько причин. Во-первых, необычайно тяжелые условия жизни в Петрограде, где царили разруха, голод и холод. Вот, например, как рассказывает об этом времени историк и философ Н.И. Кареев: «Вспоминаются холод, тьма, недоедание, безденежье и невозможность многое достать и за деньги. <…> Электричества или совсем не было, или пользоваться им можно было только в очень короткие часы, да и керосину тоже не всегда можно было достать. С питанием дело также обстояло очень плохо. Хлеб выдавался только по карточкам в небольшом количестве, доходившем иногда до одной четверти или даже восьмушки фунта в сутки, а не то вместо хлеба отпускался овес, который приходилось парить и дважды пропускать через мясорубку, чтобы делать из него нечто вроде каши. По целым неделям мы не ели никаких жиров, хотя бы растительных, не говоря уже о каком-нибудь мясе, еаш не считать плохой, жесткой и сухой конины. Чай и кофей заменялись всякими суррогатами и пились, конечно, без сливок, даже без молока, без сахара, вместо которого не всегда можно было достать и сахарин. Белые булки были только предметом воспоминаний».[147]

140

Более подробно о посещении Тибета советскими дипломатическими экспедициями в 1920-е гг. см.: Андреев А.И. От Байкала до священной Лхасы. Новые материалы о русских экспедициях в Центральную Азию в первой половине XX века (Бурятия, Монголия, Тибет). Самара — С-Петербург — Прага, 1997. С. 121–226.

141

АВПРФ. Там же. Л. 19.

142

Архив СПФ РАН. Ф, 208. Оп. 3. Д 685. Л. 162.

143

ЦГИА СПб. Ф. 2265. On. 1. Д. 65. Л. 131. Письмо Барченко В.М. Бехтереву от 8 января 1921 г.

144

Там же. Л. 148. Письмо Барченко В.М. Бехтереву от 6 декабря 1922 г.

145

Там же. Л. 161 об. Письмо Барченко В.М. Бехтереву от 1 ноября 1923 г.

146

ОР РНБ. Ф. 150. Д 77. Письмо С. Зарх К.К Владимирову от 3 июня 1920 г.

147

Кареев Н.И. Прожитое и пережитое. Л., 1990. С. 272.