Страница 57 из 63
Тем временем, пока агент предавался горьким раздумьям о нежданно трагической судьбе родины, его отряд незаметно начал нести потери. Кого-то из спецназовцев беззвучно душили заколдованные лианы, кто-то внезапно проваливался прямиком в преисподнюю, ну а некоторых сражали отравленные стрелы индейцев. Заметив неладное, командир отряда капитан Джон Радзински шепнул Смитту:
— Сэр, дело нечисто, потеряна связь с десятью бойцами. Может быть, пора вызывать вертолеты?
— Нет, капитан, — ответил непреклонный агент, — они спугнут противника.
— Но, сэр, — не согласился Радзински, — судя по всему, противник уже обнаружил нас и скрытно ведет уничтожение бойцов. Эти проклятые джунгли станут для нас могилой.
Смитт на секунду задумался и принял нестандартное решение:
— Необходимо собраться в кулак и идти на прорыв. И никаких возражений, — прервал он было открывшего рот спецназовца, — я сам поведу отряд.
И действительно, вооружившись датчиком аномальных явлений (его выдавали только самым особым спецагентам, так называемым людям в черном), повел. В ту сторону, куда указывала стрелка прибора, спецназовцы немедленно открывали бесшумный огонь. И эта метода принесла свои плоды — они в самом деле прорвались. Почти без потерь преодолев последний километр, отряд вышел к заданной цели. Древнее пирамидальное сооружение поражало своей циклопичностью и вопиющей, какой-то нарочитой бесчеловечностью. Однако делать нечего, надо было его штурмовать.
И спецназовцы начали карабкаться по выщербленным, высоким, словно бы для великанов вытесанным ступеням. Вокруг стояла тишина и безжизненность. Багровая луна озаряла руины города-призрака своим желтовато-мертвенным светом и не сулила американцам ничего хорошего. Так и вышло…
Когда Смитт со товарищи, обливаясь потом, преодолели почти половину крутого маршрута, сверху ударил пулемет. Это сам Лев Давидович Троцкий, жестоко ощерясь, поливал свинцом империалистов. Он впервые за многие десятки лет чувствовал себя счастливым и полноценным бойцом Революции. Несколько сраженных очередями «морских котиков» покатились вниз, во тьму, откуда немедленно раздались леденящие кровь вопли индейцев. Спецназовцы залегли, а агент стал-таки вызывать вертолеты.
И вскоре они появились, неся на своих бортах подмогу в виде бравой живой силы и мощной спецтехники. На ступени пирамиды посыпались блестящие в лунном свете боевые андроиды. Спрутообразные и ловкие, они, не обращая внимания по причине своей бронированности на нещадный пулеметный огонь, полезли к вершине. По ходу они открыли ответную стрельбу малокалиберными ракетами.
Троцкому вспомнилось, как перли на босоногих красногвардейцев деникинские танки. Тогда тем, кто ими управлял, тоже мнилось, что они неуязвимы, что им все нипочем, однако революционный энтузиазм опрокидывал бронедивизионы и гнал их прочь из Страны Советов. Так случилось и на этот раз. Дон Хуан тоже, между прочим, босиком вскарабкался на крышу храма Уицилопочтли и, сложив руки рупором, что-то гулко прокричал в сторону луны.
Буквально через считаные доли секунды над пирамидой повисла летающая тарелка, которая принялась методично испепелять отряд Смитта. Вот тут он и осознал, что без ядерной бомбардировки действительно никак не обойтись. О чем, мучительно умирая, и послал по своей агентской суперрации донесение в Лэнгли.
Мог ли не встретиться Лом-Али с Палачом? Нет, разумеется. Ибо не пропадают втуне искренние мольбы, к Аллаху обращенные. Покалеченному ваххабиту никак не лежалось на больничной койке. В нем клокотала яростная радость. И было от чего: ведь наконец-то Всевышний у него на глазах принялся карать Русню по полной программе. Как же было не принять в этом процессе участия? Тем паче что и сам Абу-Джихад, похоже, нуждался в его помощи.
Он верил, что неизбежно грядет всемирная исламская революция, а климатические катастрофы ее организаторам только на руку. Ваххабитов ничто не могло удивить, озадачить или повергнуть в панику. Ведь на их стороне играл лучший из игроков и хитрейший из хитрецов — Аллах. А значит, олигархическая карта окончательно и бесповоротно бита. Финансовые спруты, среди которых, кстати, немало иудеев — исконных мусульманских недругов, уже очень скоро угодят в не ведающие пощады руки правоверных. А тогда, как сказано пророком: «Рубите их по шеям…», ну и так далее, и типа того…
Однако сейчас на этом конкретном этапе всемирной борьбы воины ислама столкнулись с нежданной проблемой. Казанские бандюганы, вроде бы единоверцы в большинстве своем, оказались начисто глухи к идее джихада. Установление шариатских порядков не то что во всемирном, но и во всетатарском или общемосковском масштабе их совершенно не устраивало. Хотя бы потому, что они давно пристрастились к пьяным оргиям и другим нехорошим излишествам. Более того, неприкрыто на них наживались. Ну а помимо этого, им казалось диким и неприемлемым, чтобы какие-то бородатые ученые дядьки вроде Абу-Джихада учили жизни их, правильных пацанов. С началом хаоса они открыли охоту на ментов и конторских, чтоб не дать им опомниться и самоорганизоваться. За исламистов они подумывали приняться чуть погодя…
Таким образом, столкнувшись с явным нежеланием вступать с ним в контакт, исламский философ принял решение послать на переговоры с лидером казанских Ринатом Бекчентаевым мужественного и проверенного Лома-Али. Тот, имея не только боевой, но и криминальный опыт, должен был найти общий язык с братвой.
— Салам аллейкум, брат, — улыбнулся чеченец поверх всклокоченной рыжей бороды и раскрыл Ринату свои камуфляжные объятия.
— Здорово, братуха, — ответил тот и прижал ваххабита к своей широкой груди греко-римского борца.
— С победой тебя, Ринат, крыс фээсбэшных твои бойцы много сегодня положили, — уважительно заметил Лом-Али, похрамывая на свежеприделанном протезе. Мужчины прогуливались в тихом скверике неподалеку от площади трех вокзалов, а по периметру его окружали бдительные братки и настороженные ваххабиты, опасающиеся взаимных подвохов.
— Зря ты, брат, не захотел в кабаке встречаться, ты ж раненый вроде, давай хоть на скамейку присядем, — предложил сердобольный бандит.
— Не к чему это, брат. Мне Аллах силы дает. Я воин джихада, мне ни боль, ни смерть не страшны, а вот вы во имя чего бьетесь? — с ходу взял быка за рога чеченец.
— Ты, это, тормози, братуха. Давай без гнилых базаров. Дело есть — говори, нет — разойдемся с миром, — расстроился от такого поворота беседы изначально вполне дружелюбный татарин.
— А ты что думал, я с тобой районы делить буду? Этот ты крышуешь, этот — я? Нет, брат, ты посмотри, оглянись, что с миром творится. Судный день Аллаха близок, — продолжил свою откровенную и навязчивую агитацию ваххабит.
— Да, не хуя мне по сторонам глядеть, брателло, — разозлился Ринат, — я только вперед гляжу — сквозь прорезь прицела. И давай решим, чтоб вот так не смотреть друг на друга, — ты своей идешь дорогой, я — своей. И тереть нам больше не о чем.
— Пророк Муса сказал… — начал снова неуемный Лом-Али и осекся. Прямо на него по аллее шел его кровник Палач.
Федор, ведомый Грозным Ангелом, сомнамбулически спешил на транссибирский экспресс. Он знал, что там, за Уралом, непременно встретит Генриха и остановит его…
Пересекая сквер, Палач игнорировал возгласы братвы и ваххабитов, легко отбрасывая пытавшихся его задержать и, не приходя в сознание, уклонялся от пуль. Он вышел из транса лишь на секунду, столкнувшись лицом к лицу с Ломом-Али, занесшим над его головой дедовский кинжал, с которым он никогда не расставался.
— Опять ты за свое, — бросил Федор коротко. — Ну не могу я тебе долг отдать, не принадлежу я себе.
С этими словами он ловко подсек протез ваххабита, перемахнул через ограду сквера и, по-прежнему неуязвимый для пуль, бегом направился в сторону Казанского вокзала.
Тарелка Фрица шла на бреющем полете над землей Сибирской и пахала ее своими зелеными лучами. Они вспарывали веками никем не тревожимые пласты. А в разверзшиеся глубины летели с неба семена магического кокса. При этом, барражируя над населенными пунктами, инопланетный аппарат коварно и злокозненно разбрасывал над ними мешки с готовым зельем.