Страница 33 из 81
Понятное дело, Боярский выполнял задание весьма рьяно. Уже к февралю 1951 года арестовал около 50 высших чехословацких функционеров,{54} в том числе, следуя принятой в НКВД-МГБ практике, — руководителей Национального комитета госбезопасности. Почистил.
Еще раньше в подвалы чехословацкой Лубянки отправился Отто Шлинг — первый секретарь регионального комитета КПЧ в Брно. Вслед за ним — его коллеги по комитету, люди, которым он протежировал, будучи весьма влиятельным в стране человеком, друзья по испанским интербригадам — Шлинг воевал в свое время в Испании.
Правда, поначалу, Боярский, то ли не разобравшись в указаниях Москвы, то ли эти указания были противоречивы, то ли Готвальд[32] был еще не готов отдать своего генсека, — короче, руководитель советских советников повел расследование сначала как заговор против Сланского. Отту Шлингу в том отводилась ключевая роль: 4 февраля 1951 года Шлинг «признался» Боярскому, что имел душевное намерение ликвидировать генерального секретаря КПЧ.{55} Впрочем, нельзя и исключить, что, давая «добро» на эти аресты, и Готвальд, и сам Сланский пытались таким образом «откупиться» от Сталина — а вдруг сие жертвоприношение удовлетворит диктатора? Ах коммунисты, ах безбожники — везде одни и те же! Вот она — Идея…
Сам же Боярский объяснял мне, что, несмотря на указания из Москвы, старался спасти Сланского, «отвести от него меч», что и послужило причиной крушения его карьеры и отзыва в Москву.
Однако в моей голове эти два понятия — «Боярский» и «спасти» кого-либо, кроме собственной шкуры, — укладываются плохо. То есть вовсе не укладываются. Тем более, что все историки пражского процесса сходятся на том, что как раз усилиями Боярского дело «клепалось» именно как дело Сланского. Буквально не успев разобрать привезенные из Москвы чемоданы, полковник принялся выбивать компромат на генсека, придерживая протоколы до поры до времени у себя в столе, а потом, козыряя ими, убеждал чехословацких лидеров, что над Шлингом стоит кое-кто повыше…
Явственно изменился с приездом Боярского и характер арестов — они приобрели откровенно националистический антисемитский характер, а само судилище в Чехословакии задумывалось — так и прошло — как суровый удар по «мировому еврейству, сионизму и международному еврейскому империализму». Арест Шлинга — выходца из еврейской семьи — был тому лишь первым знамением. Евреем был Сланский. Евреями были и одиннадцать из четырнадцати человек, осужденных по этому процессу. В самом Советском Союзе в это время шла война с «космополитами»: евреев выгоняли отовсюду, откуда только было возможно выгнать, готовилась их депортация в Сибирь и на восток страны…
Все — правильно, все — логично. Дело, начатое Гитлером с молчаливого, кстати сказать, попустительства со стороны мировых держав — Англии, Франции, США, — подхватил Сталин. Нацистское государство, осужденное в Нюрнберге с участием советских юристов, жило и продолжалось, как и предсказывал эсэсовец из романа Василия Гроссмана[33], на необъятных просторах одной шестой части земного шара…
Что касается Боярского, беда полковника, думаю, заключалась в том, что он просто плохо «слепил» свое дело. Как привык? Поставил на «стойку» на «конвейер», попоил соленым бульончиком или водой из туалета и — на тебе: «троцкист», «фашист», «террорист». Особых доказательств не требовалось — ни ему, ни Особому совещанию.
Не учел: Чехословакия — это все-таки не Союз, все-таки центр Европы, все-таки пятьдесят первый год и у американцев — бомба, да и Сланский как-никак генсек. Сталин любил, чтобы подобные процессы обставлялись хорошо — хотя бы с неким внешним оттенком достоверности. А вдруг — и тут найдется свой Уолтер Дюранти, который расскажет миру о правоте обвинения[34]?{56}
Короче, Сталин оказался недоволен. Прочитав отчет Боярского, присланный из Праги, осердился: в материалах «нет никаких аргументов для обвинения», чтобы начать процесс против Сланского приличествующим тому образом. О том и написал в письме Готвальду от 21 июля 1951 года. Письмо заканчивалось словами: «…Из этого видно недостаточно серьезное отношение к работе, и поэтому мы решили Боярского отозвать в Москву».{57}
Готвальд расстроился: «…Он (Боярский — Е.А.) представляет нам очень ценную помощь по линии министерства нац. безопасности», просил — оставьте нам полковника.{58}
Но вождь был непреклонен: «Опыт работы Боярского в ЧССР показал, что у него недостаточно квалификации для выполнения ответственных обязанностей советника…»{59}
Бедный, бедный Владимир Ананьевич! Не только генеральские погоны «уплыли» — полковничьих не сохранил! Арестовывал Сланского уже генерал МГБ Алексей Бесчастнов, ему же предстояло довести процесс до искомого конца, а значит, и получить лавры.{60}
Готвальд на замену Боярского на Бесчастнова согласился, приехавшие из Москвы товарищи верно ему донесли: в МГБ, кажется, назревают большие изменения. Осенью 1951 года протежировавший Боярскому Абакумов был арестован. Не повезло…
…О пражском процессе, как и о других «монстр-процессах», написано, наверное, с десяток книг. Не хочу повторяться, да и тема эта — как коммунисты убивали друг друга, — откровенно говоря, меня уже мало интересует. Я обещала очерк нравов МГБ — его и продолжу.
Итак, Владимир Боярский борется в Чехословакии с мировым еврейством, а в это время… А в это время над ним самим сгущаются тучи, да какие! Весь прошлый «стук» по поводу прислуги, платьев и «невоздержанности в еде» — о, это был не стук, так — «стучки». Хотя они тоже легли потом в обвинение, по которому Боярский потерял «звездочку».
Главный, действительно мощный «стук» пошел от заместителя старшего советника товарища Есикова. (Полагаю, для исследователей дела Сланского нижеследующее станет открытием: сию пикантную страницу я почерпнула из личного дела Боярского Особой инспекции МГБ.)
Товарищ сообщал московскому начальству, что «поведение тов. Боярского ему кажется неправильным, неискренним». В частности, товарищ Есиков считает, что Боярский «…неправильно себя повел в связи с наличием в органах безопасности Чехословацкой Народной Республики материалов о враждебной деятельности еврейских буржуазных националистов, ряд из которых пробрался в государственный и партийный аппарат».
Тов. Есиков указывает, что «развороту этих материалов тов. Боярский не способствовал и направил записку об этом в МГБ СССР только лишь под нажимом со стороны аппарат советника Есикова и некоторых других работников аппарата»…[35]
Могу представить себе, как возмутился товарищ Боярский! Это он-то, во всеуслышание заявлявший, что «наш главный враг — международный сионизм, который везде разослал своих агентов»,{61} не способствовал «развороту материалов»? Он, потративший столько сил и энергии, чтобы расчистить путь и усадить в кресло одного из основных управлений чехословацкой госбезопасности зоологического антисемита Андрея Копперта?! Копперта, известного тем, что «при виде человека с крючковатым носом», — говорил — «немедленно либо открывал на того дело, либо — сразу отправлял в тюрьму»…
Но товарищ Есиков не унимался — тонко разъяснял плохо что-то понимающему его начальству про окрас волос товарища Боярского. Вот тут уже — государственное дело! — вопрос начинает разбирать не кто-нибудь — сам заместитель министра госбезопасности СССР, генерал-майор Питовранов. Он отправляет наверх, в ЦК, следующую записку: «По предположению ряда работников МГБ СССР, тов. Боярский неправильно сообщал о своей национальности — украинец, считая его по манерам и внешнему облику евреем…»{63}
Ну, полоса выпала всегда такому удачливому Боярскому, ну просто черная полоса! Это же надо: в таком преступлении, в еврействе подозревают! И ведь не первый уже раз — пару лет назад писал объяснительную о том Абакумову — лично министру писал, а вот, опять все сначала… Вздохнул: «Проверка биографических данных Боярского, — заключает Питовранов, — не подтвердила эти предложения». Проверка не подтвердила! Надеюсь, до седьмого колена проверяли?..
32
Клемент Готвальд — президент Чехословакии с 1948 года.
33
См. Главу «Палачи и жертвы»
34
Американский журналист Уолтер Дюранти, допущенный на знаменитый процесс «право-троцкистского блока» (1938 год) по обвинению Бухарина и др. «поверил почти всему, что там говорилось, и поведал миру о своей «поддержке процесса», — пишет в «Большом терроре» Роберт Конквест.
35
Из личного дела Боярского Особой инспекции МГБ.