Страница 49 из 82
И, наконец, завершает картину выписка из закрытого заседания президиума РИК от 15 апреля 1933 г., в которой содержится постановление о высылке кулака Куляшовой из Ординского района[405]. Не ясно, было ли выполнено это решение, нам известно лишь, что в 1936–1937 гг. она жила в том же селе, что и раньше. И еще один любопытный факт: при аресте у нее, лишенной избирательных прав крестьянки-единоличницы, изымают паспорт!
Несколько допрошенных в качестве свидетелей односельчан подтвердили компрометирующую информацию и дополнили ее сведениями о нелояльных по отношению к власти высказываниях.
На двух допросах (16 и 31 августа 1937 г.) Куляшова отвергла обвинения в систематической контрреволюционной агитации, созналась лишь в том, что иногда допускала критические высказывания, а также в том, что в 1930 г. призывала не вступать в колхозы. Отвергла она и обвинения в противодействии закрытию церкви, заявив, что арестовывалась по подозрению в этом в 1930 г., но была отпущена. Что касается сюжета с выявлением и расстрелом коммунистов, то здесь она признала участие своего мужа, который умер в 1924 г., но не свое. По ее словам, муж был членом следственной комиссии в 1919 г. и по его инициативе были расстреляны два человека.
Куляшова не убедила следователя. В «Обвинительном заключении», утвержденном 4 сентября 1937 г., отразился весь набор компромата из доносов, характеристик и прочих источников. Что-то было даже усилено. Участие в следственной комиссии расценивалась, например, как шпионская деятельность. К пункту 10 статьи 58, по которому изначально выдвигалось обвинение, добавили пункт 13 (контрреволюционная деятельность).
9 сентября тройкой УНКВД Куляшова была приговорена к расстрелу с конфискацией имущества, а 14 сентября 1937 г. приговор был приведен в исполнение.
С точки зрения приказа № 00447, дело выглядело достаточно гладко. Была выявлена «кулачка», сотрудничавшая с белыми, противодействующая власти. Под обвинение подобран довольно обширный материал. Однако сегодня при знакомстве с делом возникают вопросы. Главный — почему при таком количестве компрометирующих сведений Куляшову не арестовали раньше? Ответ на этот вопрос мы сформулировали выше: набранного компромата было недостаточно.
Что мы видим в деле Куляшовой? Церковная и белогвардейская линии долгое время никого не интересуют и уже поэтому сомнительны. Кулацкое хозяйство в дореволюционном прошлом. Остаются нелояльные разговоры, критика действий власти и нежелание участвовать в ее мероприятиях. Слишком мало для серьезного уголовного преследования, не говоря уже о ВМН.
Нужны были совершенно особые политические и юридические условия для того, чтобы начали брать людей, подобных Куляшовой, людей подозрительных, которые когда-то вроде в чем-то участвовали, но чья вина не могла быть должным образом обоснована. С этой точки зрения ситуация Куляшовой типична, подобные случаи встречаются и в других делах людей, арестованных по приказу № 00447.
Фальсификации
Перейдем к полным фальсификациям. Среди арестованных встречаются люди, объяснить арест которых практически невозможно. Вот дело, по которому проходила группа жителей Ворошиловского района, состоящая из четырех колхозников и одного чернорабочего[406]. В «Обвинительном заключении» говорится, что «следствием в достаточной степени установлена их причастность к контрреволюционной повстанческой организации, существовавшей в Ворошиловском районе»[407]. Это все. Присущие подобным документам подробности вроде антисоветских разговоров отсутствуют. По анкетам, которые заполнялись на арестованных, все они — кулаки, а трое служили у белых, но доверия эти сведения не вызывают. Поиск оснований для ареста не дает положительных результатов. В деле нет ни агентурных донесений, ни протоколов допросов свидетелей (!), ни доносов, ни выписок из допросов лиц, проходящих по другим делам. Обвинение строится лишь на показаниях арестованных. Их допросы представляют собой 4–5 листов машинописного текста с признаниями в принадлежности к повстанческой организации. Все допросы выстроены по одной и той же схеме:
«Вопрос: Вы обвиняетесь в том, что до ареста являлись активным участником контрреволюционной повстанческой организации в деревне Гунино.
Подтверждаете Вы это?
Ответ: Да, я это подтверждаю. Я действительно являлся активным участником контрреволюционной повстанческой организации в деревне Гунино»[408].
Некоторый свет на причины ареста этих людей проливают упоминавшиеся выше показания кузнеца Ф. А. Маховикова 1959 г. Если незнакомец, о котором говорил кузнец, действительно был сотрудником ГБ, то, скорее всего, поводом для ареста послужил список «зажиточных» и облагавшихся твердым заданием. Однако в показаниях 1959 г. описывается другой вариант ареста. Когда арестованного Маховикова привели в правление колхоза, туда же явился «нетрезвый старик». Он заявил сотруднику НКВД:
«Вот вы невиновных людей арестовываете, а у нашего кладовщика Норина Сергея в кладовой гниет зерно»[409].
Тут же было собрано правление колхоза, приглашен С. Норин. Колхозники проверили пшеницу и сочли ее годной. Норина, тем не менее, арестовали и в числе прочих провели по рассматриваемому делу. Тема порченого зерна на допросе не затрагивалась[410].
Приведенный пример показывает, что проблема выполнения плана по арестам решалась любыми способами. Вероятно, к ноябрю 1937 г. был исчерпан или почти исчерпан запас оперативных материалов, что подталкивало сотрудников районных отделов НКВД к более грубым методам работы.
Помимо перечисленных категорий арестованных мы можем выделить еще одну — это сельские жители, причиной ареста которых являлись экономические преступления (бесхозяйственность, растраты), хулиганство, «неправильные» связи и т. п., выявленные незадолго до начала массовых репрессий. В обычных условиях их дела разбирались бы милицией или контрольными советскими органами, но в 1937 г. им давалась политическая оценка.
Показательно в этом смысле дело Гуляевых, по которому проходило пять колхозников Юрлинского района. Группу[411] «обслуживали» два секретных агента, сведения от которых стали одним из оснований для начала следствия. Основная масса компрометирующего материала в этом деле посвящена трем из них. Вроде бы эти трое участвовали в 1918 г. в восстании (село Полва). Сами они на допросах эти обвинения отрицали. Все трое были идентифицированы как кулаки, вели антисоветские разговоры и т. п. Все указывает на то, что они принадлежат к той же категории арестованных, что и Куляшова, о которой шла речь выше. Нам в данном случае больше интересны другие два участника «контрреволюционной группировки»: К. А. Анферов и А. П. Гуляев.
Ни тому, ни другому участие в полвинском восстании в вину не вменялось. У Анферова, правда, повстанцами были брат и два дяди, а у Гуляева отец. Анферов, если верить характеристике сельсовета, был кулаком до коллективизации, а Гуляев и вовсе был лишь сыном кулака. В 1930 г. оба вступили в колхоз, при этом никаких сведений об их раскулачивании или высылке в документах мы не обнаружили. Мало того, Гуляев некоторое время был членом ВЛКСМ (выбыл механически из-за неуплаты взносов и непосещения собраний).
Весь компромат на них относится к 1936–1937 гг. Анферов в характеристике сельсовета обвинялся в воровстве фуража, разложении трудовой дисциплины, а также в том, что «доводил лошадей до самой низкой упитанности»[412]. Все это интерпретировалось как вредительство. На Гуляева материалов было и того меньше. Ему приписывались критические разговоры, подлинность которых под вопросом, главное же — «связи» с врагами, которые разваливают колхоз, и «неправильный» отец. Последнее было даже отражено в приговоре тройки:
405
Там же. Л. 8.
406
Два человека арестованы 8–9 октября 1937 г., остальные — 8 ноября 1937 г.
407
Норин Г. Н. и другие // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 13913. Л. 46.
408
Норин Г. Н. и другие // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 13913. Л. 22.
409
Там же. Л. 66.
410
У этого сюжета есть еще одна любопытная деталь. Маховиков знал от односельчан, что во время Первой мировой войны Норин (по анкете арестованного служил у белых) был коммунистом, сбежал из армии и находился на подпольной работе. О том, когда он вышел из партии, информации в документе нет.
411
Изначально в группе было больше пяти человек. Пять описываемых колхозников — это то, что от нее осталось (версия следствия).
412
Гуляев Г. Е. и другие // ГОПАПО. Ф. 643/2. On. 1. Д. 28792. Л. 9.