Страница 20 из 23
— Не поверите, но эти чумазые — мои лучшие друзья, — говорил Дзержинский, прощаясь с Курским, когда все вопросы были обсуждены. — Среди них я нахожу отдых. Всему надо их учить: и рожицу вымыть, и из карманов не тянуть, и книжку полюбить, а вот общественной организованности, мужеству, выдержке — этому они нас поучить могут. Стойкость какая, солидарность — никогда друг друга не выдадут!
Когда в подмосковном поселке Болшево была создана первая трудовая коммуна, взволновались крестьяне окрестных деревень. Прислали делегацию к Дзержинскому.
— Как же так, товарищ Дзержинский, ворье они, хулиганы, а без охраны? Они нам всю округу разграбят, молодежь спортят, — говорил пожилой крестьянин, комкая узловатыми натруженными пальцами картуз.
— Вы, товарищ начальник, уж сделайте такую милость, прикажите перенести эту коммунию куда-нибудь в другое место, от людей подальше, — вторил ему другой делегат, почтенный старик с седой бородой.
Дзержинский внимательно выслушал ходоков, а затем долго и терпеливо рассказывал им о том, как миллионы маленьких страдальцев, оставшихся в результате войны, голода и тифа без родителей, кочуют по всей стране, ночуют в заброшенных подвалах или котлах для варки асфальта…
— Они воруют не из баловства, а чтобы не умереть с голода, и хулиганят потому, что ожесточились. Мы должны отогреть их маленькие сердца, научить трудиться, сделать полезными людьми.
Ходоки слушали внимательно, качали сочувственно головами, вздыхали. А когда Дзержинский окончил речь, тот, кто постарше, сказал:
— Правильно говоришь. Жалко ребят. И мы помочь готовы по силе возможности. Сложимся по целковому со двора, а то и больше. А коммунию все же от греха убери.
— Ну вот что, отцы, — уже строже ответил Дзержинский, — обещаю, что сам буду наблюдать за коммуной и не допущу никаких безобразий.
Феликс Эдмундович поехал в Болшево. Обошел все мастерские, общежития, беседовал с воспитателями и ребятами, затем собрал общее собрание коммунаров. Рассказал им об опасениях местных крестьян.
— Я верю вам и поручился за вас. Не подведете меня, ребята?
Минуту-две стояла напряженная тишина.
— Я жду, — сказал Феликс Эдмундович.
— Не подведем, не подведем! — загалдели ребята.
И не подвели. Коммуна стала ремонтировать крестьянам сельскохозяйственный инвентарь, а когда коммунары начали устраивать у себя в клубе спектакли, танцы, киносеансы, то и сельская молодежь перешла на сторону коммуны. Село приняло соседа.
И Феликс Эдмундович не забыл своего обещания. Он часто бывал у коммунаров. По просьбе Дзержинского комсомольцы-чекисты взяли шефство над Болшевской коммуной.
Эта коммуна послужила образцом для целой сети подобных детских исправительных учреждений.
Бывали случаи, когда Дзержинский сам вместе со своими сотрудниками подбирал на улицах беспризорников. Однажды ранним утром, проходя по Никольской улице с работы домой, в Кремль, он вытащил из асфальтового котла нескольких беспризорников. Среди них был лобастый мальчишка с пытливыми глазами, Коля Дубинин. Дзержинский предложил мальчику учиться, и вскоре учеба, а затем наука целиком захватили его. Дзержинский, разумеется, не мог знать, что сыграл решающую роль в крутом повороте судьбы будущего крупного ученого, действительного члена Академии наук СССР Николая Петровича Дубинина. И дело, конечно, не в том, сколько беспризорников спасено при личном участии Дзержинского. Счет в ту пору шел не на единицы. Спасение и помощь миллионам детей — вот что явилось материальным воплощением благородного движения мысли и сердца Дзержинского.
И дети платили ему любовью. В служебном кабинете Дзержинского рядом с портретом сына Ясика стояли, были развешаны на стенах многочисленные фотографии коммунаров, воспитанников детских садов и пионеров, присланные ему на память. Каждый день в почте среди сводок о ликвидированных бандах и донесениях о враждебной деятельности еще не раскрытых контрреволюционных организаций лежали трогающие своей детской непосредственностью письма.
Среди других званий, которыми еще при жизни наделяли Дзержинского, за ним твердо закрепилось и такое: «Всероссийский попечитель о детях».
Григорий Новиков
ВОЗВРАЩЕНИЕ «СВЯТОГО СЕМЕЙСТВА»
В воскресенье в Музее изящных искусств был выходной, и о случившемся сотрудники узнали лишь в понедельник, во время обычного утреннего обхода выставочных залов. К своему ужасу, они не досчитались пяти полотен великих мастеров Запада. Исчезли картины «Христос», «Се человек», «Святое семейство», «Бичевание Христа», «Иоанн Богослов». По всей вероятности, преступник орудовал в темноте и очень торопился: вырезая две первые картины из подрамников, он отрезал часть правой руки главной фигуры «Се человек», повредил головы крайних. В рембрандтовской картине на лице Христа была отсечена левая прядь волос. К раме, из которой был похищен «Се человек», злоумышленник прикрепил заранее заготовленную, написанную церковнославянским шрифтом цитату из какого-то молитвослова: «Христосъ мертвъ бысть смертию жизнь оживился».
Весь день сотрудники музея толпились у разбитого окна, бродили по картинной галерее, передавали друг другу оставленную преступником записку, горячо обсуждали это чрезвычайное происшествие, строили всевозможные догадки. Хмурый с похмелья старший дворник Осип поминутно чертыхался, старательно сметая в совок осколки оконного стекла. Он выбросил их в урну вместе с ситцевой женской кофточкой, в которую был завернут булыжник. В течение всего дня никто и не подумал сообщить в милицию о случившемся. Лишь на следующий день заместитель ученого секретаря Иван Сергеевич Страхов набрал номер телефона дежурного МУРа.
— Приезжайте скорее! — прокричал он в трубку. — У нас украли пять картин стоимостью около миллиона рублей…
В осмотре места происшествия на Волхонке участвовали не только работники МУРа, но и Центророзыска. Однако тщетны были их попытки найти хотя бы какую-либо нить к раскрытию этого тяжкого преступления. Создавалось впечатление, что чья-то рука умышленно уничтожила следы тех, кто проник в музей в ту темную ночь.
— Это же уму непостижимо! — возмущался начальник научно-технического отдела Главного управления милиции Сергей Михайлович Потапов. — Даже школьники знают, как поступать в подобных случаях. А здесь извольте, интеллигентные, грамотные люди поставили в известность милицию сутки спустя после того, как было обнаружено преступление, позволили уничтожить следы.
На извлеченных из урны блузке и булыжнике эксперт обнаружил мелкие осколки оконного стекла. Был сделан вывод, что злоумышленник не только боялся порезать руки, но и опасался оставить на стекле отпечатки своих пальцев.
После внимательного анализа результатов осмотра места происшествия и горячих споров на оперативном совещании руководящие работники Московского уголовного розыска пришли к выводу, что преступление совершено одним человеком. Это мог быть сотрудник музея, разбивший окно, чтобы направить следствие по ложному пути. Им мог оказаться художник или коллекционер. Предполагалось также, что в выставочном зале мог побывать матерый уголовник, специализировавшийся на кражах из музеев. Учитывая то, что все похищенные картины были религиозного содержания, злоумышленником мог быть служитель культа. Судя по варварскому обращению с полотнами, не исключалось, что вор — ненормальный, душевнобольной человек. Были и другие предположения.
— Таким образом, — подытоживая работу совещания, сказал начальник МУРа, — мы с вами наметили ряд версий. Будем одновременно работать по всем направлениям. Поиск похищенных картин поручим бригаде Кремнева. Это, естественно, не значит, что все остальные могут стоять в стороне. О совершенном преступлении должен постоянно помнить каждый из нас.
Сообщаю, что на поиск картин и преступника ориентированы все подразделения милиции Москвы и области. Перекрыты дороги, ведущие из столицы, взяты под особое наблюдение железнодорожные вокзалы. О случившемся информированы пограничная и таможенная службы. Наркомпрос также принимает меры. О них вы будете поставлены в известность. А сейчас прошу собрать оперативный состав по бригадам и разъяснить обстановку.