Воин древнего мира

Глава 3

Манек Тотак

Почти в двухстах милях от Имтры и в нескольких милях к западу от Нила, за обширной голой саванной, за болотами и лесом, где теперь были срублены или вырваны с корнем все деревья, а трава почернела, фараон Хасатут построил Асорбес, город-крепость, окруженный огромными стенами.

Сердцем города была золотая пирамида, почти полностью построенная. Ее основание занимало площадь в двадцать три акра. Пирамиду соорудили из пятнадцати миллионов тонн желтого камня. Она вздымалась ввысь почти на шестьсот футов. Когда ее разрушат, обломки будут разбросаны на много миль. Часть их даже переправят по реке почти на триста миль вниз и используют для меньшего памятника, который потом назовут «великой пирамидой» и одним из семи чудес света. Пирамиде Хасатута не суждено было простоять века, но если бы такое случилось, несомненно, ее назвали бы самым первым из чудес света.

Асорбес располагался в центре всех земель, принадлежавших фараону — в недалеком прошлом они включали всю дельту и долину Нила от Средиземного моря до четвертого порога и от Красного моря до болот и лесов на западе. Асорбес был огромным городом и, до недавнего времени, неприступным. От возродившихся горных племен Куша страну Хасатута отделяли кишащие крокодилами болота. Когда-то фараон взял в рабство несколько тысяч кушитов из горных племен для строительства своего города-крепости и пирамиды. От непосильного труда они умирали один за другим, а фараон всеми доступными средствами пытался уничтожить их соплеменников, оставшихся на свободе. Теперь в Асорбесе кушитов осталось совсем немного, потому что они отказались рожать детей в рабстве у фараона и в конце концов почти все погибли от непосильного труда. Но в их жилах текла кровь гордой и неистовой расы, поэтому цари и кандассы Куша не собирались успокаиваться, пока бьющиеся в агонии призраки их соплеменников взывали к отмщению.

Теперь саванна была голой землей, по которой, казалось, прошлись бритвой. Ничего не осталось от лесов. Болота к западу от города высохли. Половина армии Куша держала город в осаде, ожидая приказов Аштарты. Однако воины не проявляли радости, наоборот, лица их были мрачными. В час триумфа их полководца Кхайя выкрали враги. Его схватили и тайно доставили в Асорбес черные маги Кемета. Второй полководец, друг Кхайя, Манек Тотак, попытался заключить сделку с Хасатутом и выторговать жизнь Кхайя. Фараон поставил условие: мир в обмен на свободу молодого полководца.

Манек Тотак, действуя на свой страх и риск, принял это предложение, но когда Кхайя спустили со стен Асорбеса, все увидели, что полководца поразила странная болезнь. Он не умер, но в то же время казался безжизненным.

Тем не менее фараон выполнил свою часть сделки, поэтому Манек Тотак тут же приказал армии Куша снять осаду Асорбеса. Зная о любви Аштарты к Кхайю, он приказал немедленно доставить пораженного неведомой болезнью Кхайя в Куш. Однако Манек переоценил свою власть в отношении племен, находившихся ранее под командованием Кхайя, в особенности — нубийцев. Их предводители отказались снять осаду города и остались ждать решения Аштарты.

Несомненно, кандасса посчитает себя обязанной принять условия, о которых договорился Манек Тотак, а если нет... Легионы Кхайя Ибизина будут ждать там, под стенами Асорбеса, пока гонцы не привезут им приказ самой царицы. Если она прикажет заключить мир — тогда они отступят, хотя и с большой неохотой.

Но если она велит продолжать войну...

Манек Тотак промчался много миль по высохшим болотам и вырубленным лесам. Полководец спешил на запад в сопровождении пятидесяти воинов. Они ехали по пустыне, где еще недавно цвела саванна. Сам Манек находился в колеснице рядом с одним из своих ближайших помощников. Сзади следовали его воины верхом на низкорослых лошадях. Они следили за повозкой, где на груде мягких шкур и кусков материи неподвижно лежал Кхай Ибизин, издали напоминавший восковую статую. Он никак не реагировал на покачивания и толчки повозки, несущейся по неровной земле.

Манек оставил восемьдесят тысяч своих воинов во временном лагере в миле или около того от мертвого леса, на просеке, окруженной высохшими и поломанными деревьями. Большая часть воинов приехала на повозках, в которые были впряжены лошади, некоторые — на колесницах, а остальные пришли пешком.

Только малая часть их прискакала верхом на низкорослых горных лошадках. Манек оставил всех их в лагере ждать своего возвращения. Полководец выбрал пятьдесят человек и вместе с ними и повозкой, на которой лежал бесчувственный Кхай, отправился к лагерю царицы. Он послал вперед всадника, чтобы предупредить кандассу о своем приближении и подготовить к тому потрясению, которое ей предстоит испытать. Война с Кеметом была почти выиграна, но полководец Кхай потерян.

Манек прекрасно понимал, что ему нельзя оставлять свою армию рядом с армией Кхайя. Это могло привести к нежелательным последствиям. Ему не нужны были лишние проблемы. Их армии состояли из людей трех различных народов, каждый из которых, в свою очередь, состоял из нескольких племен. И так было уже достаточно плохо, что подчиненные Кхайя отказались повиноваться Манеку и продолжали осаду Асорбеса. Усугублять ситуацию полководцу совсем не хотелось. Поскольку многие из царьков, предводителей племен, составлявших ту и другую армии, в недавнем прошлом враждовали между собой, они могли бы повернуться друг против друга в отсутствие Манека. Именно поэтому полководец отвел подчиненные ему войска подальше от города и оставил ждать своего возвращения или приказа царицы.

Во время отступления от стен Асорбеса его армия двигалась колонной длиной в две с половиной, а шириной в полмили. Сейчас же Манек чувствовал себя беззащитным. Сопровождавшие его пятьдесят человек казались ничтожно малым отрядом. Ему было несколько неуютно, хотя он и знал, что на этой стороне Нила ему ничего не угрожает. Все эти земли теперь принадлежали кандассе — если, конечно, она захочет ими править.

Однако Манек считал, что царица одобрит сделку, заключенную им с фараоном. Аштарта высоко ценила честь и была мудрой женщиной. Она должна понять, что если бы Манек не заключил соглашения с Хасатутом, то Кхай Ибизин теперь был бы мертв.

Но пока полководец Кхай оставался в живых — если, конечно, то состояние, в котором он находился, можно назвать жизнью. Однако он мог теперь командовать армиями Аштарты не лучше новорожденного младенца.

Кроме того, он не мог претендовать на руку Аштарты.

Манек приказал своему вознице попридержать лошадей, пока их не нагнала повозка, на которой везли Кхайя. Полководец кушит посмотрел сверху вниз на безжизненного кемета. По высокому лбу Тотака, скрытому бронзовым шлемом, пролегла глубокая морщина.

— Ну что ж, старый соперник, — пробормотал Манек себе под нос, — смотри, к чему ты пришел... Ты всегда был ее любимцем и знал это, хотя я об этом не догадывался, а ты ни разу не намекал. Она любила нас обоих, но меня — как брата. Тебя... — Манек заскрежетал зубами и приказал вознице ехать вперед, — тебя она любила, как мужчину, за твою бледную кожу, светлые волосы. Интересно, а понравишься ли ты ей сейчас, когда не можешь вымолвить ни слова, а твои глаза пустым взглядом уставились в небо?

— Я вижу, с какой болью вы переживаете состояние полководца Кхайя, — заметил возница Манека. — Что же такое с ним случилось? Наверное, это какая-то болезнь, которую он подхватил в плену у фараона за стенами Асорбеса. Или это постарались черные маги Хасатута?

— Почему ты меня об этом спрашиваешь? — повернулся к нему Манек. — У меня и без того много неприятностей, а ты хочешь, чтобы я решал головоломки колдунов. Оставь полководца Кхайя в покое.

Все, что можно для него сделать, будет сделано. Вперед, возница. Я устал от этого путешествия! Никогда в жизни я так не уставал!

— Мой господин, я только...

— Молчать! — рявкнул Манек. — И взгляни-ка вон туда. Мне кажется, что я увидел сигнал, посылаемый зеркалами вон с тех гор.