Почерк зверя

И те, кто имеет право принимать такие решения, объявляют об уничтожении мира. Золотистая сфера вокруг Мидэй-гарда наливается алым, становясь похожей на ту, что взорвал Гундольф во время несостоявшегося боя с наемниками. Диаметр сферы все уменьшается, пока ее края не входят в пространство Мидэй-гарда, и небеса мира не окрашиваются в окровавленный золотой цвет. Вспышка — и мир гибнет, гибнет навсегда…

— Видишь? Это все могло бы случиться, если бы ты не выжила, — еле слышно произносит Раадан, в его голосе — нескрываемая боль.

— Не может быть, чтобы от меня так многое зависело… — возражает она — но в ее словах не слышится уверенности, Танаа помнит предыдущий разговор с Творцом.

— Иногда даже от случайного разумного может зависеть судьба мира. Ты же — нечто гораздо большее, чем просто Искоренитель. Смотри дальше…

Накрапывает мелкий серый дождик. Человек тридцать, отложив молотки и топоры, собираются возле большого котла, висящего над огнем, молодая женщина раскладывает в миски мясную похлебку. Люди разбирают еду, рассаживаются вокруг костра, едят и о чем-то разговаривают.

— Нам совсем уже немного осталось, — довольно произносит один из них.

— Ага, через пару дней закончим — и будем уже себе дом строить, — подхватывает второй.

— А я жениться хочу, — невпопад заявляет третий. Все смеются — но беззлобно, по-дружески.

— И на ком? — интересуется кто-то.

— Вот на ней, если согласится, — чуть смущаясь, говорит потенциальный жених, указывая на перемешивающую остатки похлебки женщину. Та смеется.

— Ты, Зерек, осторожнее со словами, а то возьму, и соглашусь!

Зерек тут же вскакивает, куда-то убегает — его провожают раскаты хохота. Но через десять минут он вновь появляется, уже верхом.

— Леда, поехали! — кричит он. Женщина смотрит на него с удивлением.

— Куда?

Зерек хохочет.

— К графу, жениться!

Несмотря на смех, по нему видно — бывший наемник абсолютно серьезен. Он спрыгивает с лошади, подходит к Леде, обнимает ее за талию. Та отвешивает ему шутливый подзатыльник.

— Ты сперва дом дострой, а потом уже женись!

Зерек задумывается на несколько секунд.

— А когда дострою, пойдешь замуж за меня?

— Пойду, — совершенно серьезно отвечает Леда и целует жениха.

Картинка меняется…

Арна сразу узнает этот дом — дом Змея, в котором они провели первую свою ночь в графстве. Дом-то знаком, а вот деревня изменилась почти до неузнаваемости — на улицах появились животные, бегают, играя, дети, несколько женщин, сидя у колодца, вполголоса обсуждают машущего топором в полусотне футов от них человека, явно не из местных. Деревня живет, и теперь она снова похожа на деревню, а не на укрепленный город, ежесекундно готовый к войне.

Действие переносится в дом Змея. На кровати Арна видит саму себя. Краем глаза она замечает, что за окном резко стемнело и уже глубокая ночь. Рядом с кроватью, на которой лежит тело девушки, прямо на полу, сидит Орогрим, сжимая в своей лопатообразной лапище узкую кисть Арны, свисающую с постели. Взгляд у орка какой-то отсутствующий, словно бы он пребывает мыслями не здесь, а в не очень отдаленном прошлом, где сестренка не лежала так, словно мертвая, на белых простынях, оттеняющих восковую бледность лица, и бегала с ним наперегонки по утренней росе, каталась у него на плечах и спала, уютно устроившись в его объятиях.

Открывается дверь, на пороге появляются Эстис и лекарь. Последний прячет глаза и, пробормотав что-то вроде: «Ну, я вас оставлю пока», выходит, осторожно закрыв за собой дверь. Граф подходит к Гриму, садится на вторую кровать.

— Она так и не пришла в себя, — негромко констатирует он.

— Как видишь.

— Уже восемнадцать дней прошло с тех пор, как она впала в кому.

— Я тоже умею считать, — огрызается орк. — К чему ты клонишь?

— Два дня назад я говорил с лекарем. Он сказал, что уже не имеет смысла дальше поддерживать ее жизнь, — безэмоционально произносит Змей, не глядя на собеседника.

Орогрим вскакивает, его глаза наливаются яростью.

— Ты предлагаешь позволить ей умереть?

— Нет. Мне кажется, она уже мертва. Здесь — только тело. Грим, она бы вернулась к нам, если бы хотела, я уверен в этом. Но она не хочет жить. Арна — это душа и личность, а здесь только пустая телесная оболочка, в которой жизни ровно столько, сколько вливают в нее снадобья лекаря. Ты должен понимать, о чем я говорю…

Орк понимает. Орк прекрасно понимает, он все еще очень хорошо помнит, как добивали раненых сородичей, неспособных дальше полноценно жить — добивали по их же просьбе. Он помнит, как шаман пронзил ножом сердце его отца, когда прошло пятнадцать дней с того момента, как старый вождь, получив страшные ранения в бою, впал в такое же состояние. Грим тогда не горевал — он знал, что дух отца уже свободен, а тело — это всего лишь тело…

Но сестренка… как такое могло произойти? Почему судьба так несправедлива?!?

Он запрокинул голову и тихо, отчаянно завыл.

— Видишь? — Раадан медленно опустился на землю. — Ты правильно поступила, уничтожив Птицу.

— Принцип меньшего зла? — Арна отвела взгляд, села рядом с Творцом.

— Нет. Принцип большего добра.

— Так что же, получается, что ради большего добра можно творить зло?

— Уничтожение Птицы не было злом, Арна. И ты сама это только что увидела. Я прекрасно понимаю, как тебе тяжело от осознания того, что ты сделала. Но ты должна была это сделать. В противном случае не было бы не то что большего добра — не было бы вообще никакого добра. Ты, кажется, все еще не осознала реальность страшной угрозы, нависшей над твоим миром.

— Я поняла. Что мне теперь делать? — тихо спросила Танаа, отводя взгляд. Состояние сдержанного спокойствия и холодной логической оценки исчезло, оставив после себя чувство опустошенности и почти полной безнадежности. Но она успела понять, что на этот раз сумела преодолеть блок на убийство Силой. Осталось только справиться с последствиями…

— Для начала — вернуться к жизни.

— А что потом?

— Делай то, что должна делать. И… Арна, я знаю, что тебе еще придется использовать твой Дар не по назначению. И в следующий раз тебя это убьет гарантированно… если ты не придумаешь, чем заменить это желание умереть.

— Заменить? Но как и чем? — она снова пыталась заставить себя мыслить логически.

— Как — ты разберешься сама. Я подскажу, если что, но не более. А вот на что… Древние Танаа завязали желание убить себя на всепоглощающее чувство вины. Вот и подумай, что может… нет, не искупить вину, но оказаться достойной карой за совершенное. Какой-то откат, что-то, что не убьет тебя, а, если можно так сказать, накажет.

— Я подумаю, — Арна улыбнулась. Ее охватило странное чувство спокойствия и уверенности в правильности происходящего. Теперь все было позади… ну, по крайней мере, на этот раз.

— Вот и хорошо. А теперь тебе нужно возвращаться.

— Я понимаю… Раадан, скажи — я опять не буду помнить о нашем разговоре?

— Пока что — увы, да. Потом — возможно… — Творец грустно улыбнулся. — Ладно, котенок, иди… и будь осторожна. Помни, что я люблю тебя.

Он разжал объятия и отступил на шаг. Спустя мгновение все вокруг погрузилось во мрак, и Арна осталась в этом мраке одна.

Выждав несколько секунд, девушка закрыла уже невидящие глаза и вслушалась в собственные ощущения, затем — в пространство вокруг нее. Она думала об Орогриме, об Эстисе, о Талеанисе, о Гундольфе, обо всех тех, кто успел стать ей дорог. О том, что из-за того, что она умирает, им очень больно. О том, что случится, если она не сможет вернуться. И, через длившееся вечность мгновение, Арна почувствовала, как в глубине ее души рождается нестерпимое, невыносимое, непреодолимое желание жить! Тонкая серебряная нить, вьющаяся из ее любви, из ее души и ее крови, из желаний, мечтаний, стремлений, из тоски по близким, эта нить оплела все ее существо и устремилась куда-то в сторону.